– Где ты была прошлой ночью?

Джорджиана, даже не поднимая глаз, поняла – в сокольню вошел Куинн. А ведь она была уверена – сюда он точно не придет. Видит Бог, прошли месяцы после того случая, прежде чем она смогла вернуться сюда.

– Где? В Пенроузе, конечно.

Она продолжала смотреть на красивую соколиху, чистившую и оправлявшую перья своего хвоста.

– Тебя не было в доме и в старых комнатах твоего отца тоже.

Джорджиана краем глаза взглянула на него и осторожно надела клобучок на голову хищника.

– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась она.

– Потому что я беспокоился. – Он осмотрел проволочные стенки клеток.

– Как видишь, я в совершенном порядке. Я часто обхожу усадьбу и проверяю состояние животных.

– Так поздно вечером?

– Животные, похоже, не возражают. И честно говоря, – она понизила голос, – меня успокаивает эта проверка перед сном. Я не хочу, чтобы кто-нибудь страдал, или голодал, или мучился жаждой всю ночь. – Она получше натянула свою тяжелую перчатку. – Ты чего-то хочешь? Я уже распорядилась по поводу меню. Я думала, ты поужинаешь с Атой, Грейс и другими.

– Я отпросился после долгой партии в пикет. Я не имел ни малейших подозрений, что эта банда вдов способна на шулерство таких масштабов.

– Герцог всегда поощрял неспортивную игру.

– Почему-то меня это не удивляет.

Джорджиана сжала губы, сдерживая смех:

– Сколько они вытянули из тебя?

– Сундуки Фортескью почти не пострадали. – Он помолчал. – Собственно говоря, я хочу организовать пикник и искал тебя. Я надеялся обсудить несколько вещей, прежде чем прибудет Фэрли… Боже мой, неужели это Хубла?

Джорджиана подняла сокола на затянутой в перчатку руке. Полоски на оперении птицы складывались в узор, занимавший королей и императоров на протяжении веков.

– Нет. Это дочь сокола, которого я… – она запнулась, не осмеливаясь заговорить о прошлом, – достала в тот день, – тихо продолжила она. – Та птица стала одной из лучших охотниц. Энтони назвал ее Ноблес. А это Облидж.

Куинн смотрел на Джорджиану, пока она не опустила взгляд на мешок для добычи, лежавший перед ними на столе. Наконец Куинн прервал тишину, взяв мешок и перекинув его через плечо. Он подошел к двери и обернулся. Как когда-то давно, он поклонился и взмахнул рукой, демонстрируя желание пропустить ее вперед.

Они вышли из сокольни на перешеек из гальки, отделявший Ло-Пул от моря, и медленно пошли вдоль берега по любимым местам всех ловчих птиц Пенроуза. Как часто она бывала здесь в детстве вместе с Тони и Куинном! Как часто они выпускали соколов, рыбачили или плавали до изнеможения!

– Мне было интересно, выжил ли птенец после падения, – произнес он у нее за спиной так тихо, что можно было подумать, будто ей показалось. – И много ли месяцев ты страдала. Я не знаю, как ты перенесла это, Джорджиана. Тогда я преклонялся перед твоей тихой, скрытой силой. Никогда, ни до того, ни после, я не видел, чтобы кто-то, терпя столь многое, столь мало жаловался. Я всегда вспоминал о тебе, когда люди говорили о смелости.

Она сняла с Облидж клобучок, и сокол, подогнув ноги, рванулся с перчатки одним могучим движением, хлестнув крыльями воздух и плавно поднимаясь к верхушкам деревьев. Джорджиана была слишком тронута, чтобы ответить. Значит, Куинн все-таки о ней думал…

Она смотрела, как хищник поднимается в небо на воздушных потоках, водя головой из стороны в сторону в попытках обнаружить добычу.

– Я думала порой, не забыл ли ты о нас. Об Энтони, обо мне… о Пенроузе.

– Мне жаль, что я не послал ни единого письма. Я мог бы, по крайней мере, написать твоему отцу.

– Ты не должен ничего объяснять. – Она вошла в кусты, спугивая животных, которые могли там быть. – Ты был очень занят. Школа, работа, а потом брак и постоянные поездки в разные страны.

– Я не ищу оправданий. Дела людей говорят сами за себя. В конечном счете, слова ничего не значат. – Его шаги послышались рядом с ней в кустарнике. – Ты согласна?

– Честно говоря, нет. – Она остановилась и повернулась к нему. – Я всегда думала, что Энтони больше всего страдал от твоего молчания. Хотя бы одно письмо, хотя бы одно слово…

Куинн резко отвернулся. Солнечный свет четко обрисовал его профиль, а на твердом подбородке билась жилка.

– Когда я последний раз видел своего кузена в городе много лет назад, мои слова мало на него повлияли.

– Боже мой, – кровь прилила к кончикам ее пальцев, – я не знала, что вы с ним виделись!

Сокол упал на жертву. Стройное тело его было похоже на слезу, летящую с невиданной скоростью – быстрее, чем любое другое животное на земле.

– Вы встретились после того, как Энтони выгнали из Оксфорда? – Она внимательно взглянула в глаза Куинна.

– Да. Я несколько раз встречался с ним на протяжении года. Это было неизбежно. Неженатым джентльменам всегда рады на приемах в Лондоне, – странно улыбаясь, сказал он. – Последний раз я видел его уже после того, как женился. Перед поездкой в Португалию.

Куинн смотрел на нее как будто издалека – и она не могла понять почему. Необходимость вернуть Облидж, снова надеть ей на голову клобучок и посадить на ветку, на которую они часто ее сажали, обрадовала ее.

– Раз уж так, – ровным голосом произнесла она, – я рада, что вам довелось увидеться прежде, чем он умер. Он изменился – на самом деле все изменилось – после того, как ты так неожиданно уехал из Пенроуза в школу. Но я думаю, ты и сам это заметил – его измученный вид, постоянное беспокойство, – ведь у него не было отца, который остановил бы его, или старшего брата. – Она услышала, как шаги Куинна затихли рядом.

– Джорджиана, когда я уезжал из Лондона, я знал – он не сможет преодолеть и пережить печальное влияние приукрашенных гадючьих гнезд города. – Он замолчал, и ей очень захотелось взглянуть на него, но она не осмелилась. – Если бы я был более достойным человеком, я бы, возможно, нашел в себе силы вернуться. Попытаться остановить его, – продолжил Куинн. Глаза его потемнели. – Но я такой, какой я есть.

Джорджиана уже предложила ему оправдание его внезапного отчуждения от нее и Энтони – его лучшего друга. Но казалось, он ждет чего-то большего. Чего-то, что она стеснялась сказать.

Она устала притворяться. Этого человека она любила всеми фибрами души больше половины жизни. И теперь она должна попробовать выяснить правду, хотя до сих пор так и не набралась храбрости этого сделать.

– Но почему же ты не вернулся? – Она, сама того не сознавая, уперла руки в бедра. – Почему оставил нас? Почему никогда не писал?

Куинн уставился на нее пустым взглядом, как будто ошеломленный ее прямотой. А потом его лицо снова стало непроницаемым, каким было с самого возвращения. В какое же отчаяние приводила ее эта лишенная эмоций маска!

– Даже я не могу простить себя за то, что не спасла его. Ты же был его лучшим другом, его кузеном. Он боготворил тебя. Энтони относился к тебе, как к старшему брату. Он сделал бы все, о чем бы ты его ни попросил. – Она запнулась. – На самом деле я удивлена, что ты вернулся. Все мы, даже мой отец, считали – ты нас забыл, и более того – мы никогда и не значили ничего для тебя…

Сильные руки схватили ее и встряхнули. Она подняла взгляд и увидела наконец, как на его лице отразилась буря чувств.

– Значили. Ты знаешь это.

– Знаю ли?

Его пальцы болезненно вонзились в кожу ее рук. Он горящим взглядом смотрел прямо ей в глаза.

Вдруг она услышала шорох. В росших рядом кустах кто-то зашевелился – из болиголова выглядывала маленькая девочка. Малышка прыснула хулиганским смехом, поняв, что ее увидели.