Ее перо замерло, и она подняла голову.

Темные большие глаза встретились с его взглядом, и Куинн замер. Как же она знакома ему. Он знает ее дольше, чем любого другого человека в своей жизни. Хотя бы в одном человеке он видел хорошее – и только хорошее. И она любила его по-своему – хотя и не так, как любила Энтони. Куинн был вынужден признаться себе – он давно догадывался, что небезразличен ей. Ему, безусловно, повезло.

И все несчастья, которые ему пришлось перенести, показались чуть менее значительными.

Он прокашлялся.

– Как я понимаю, вы, юные леди, трудитесь здесь уже почти два часа.

Фэрли вскочила и подбежала к нему.

– Папа! О, это намного-намного интересней, чем те примеры, которые меня заставляла решать старая Бидцлуорд.

– Осмелюсь предположить, что так оно и есть. И сколько же овец вы решили прибавить к нашему стаду?

– Глупый. Мы с Джорджианой обсуждаем все с мистером Брауном, прежде чем решать сколько. А ты знал, что шерсть у саутдаунской мягче, чем у лейчестерской? Но если скрестить их…

– Так вы теперь обсуждаете скрещивания? – Он покачал головой.

– Так, чуть-чуть, – быстро ответила Джорджиана. – Совсем чуть-чуть.

– Хм. Возможно, я не зря заглянул сюда.

– А зачем ты пришел сюда, папа? Мы с Джорджианой не любим, чтобы нас отрывали от дел, – сказала Фэрли повелительным тоном. – По крайней мере, Джорджиана так всегда говорит.

– Тогда, полагаю, мне придется уйти отсюда и съесть всех червей самому, – ответил он.

Широкая улыбка озарила лицо Джорджианы. Улыбка, какой Куинн не видел уже очень давно.

– Понятно, – подмигнула Джорджиана его дочери. – Это всегда было нашим тайным кодом для рыбалки.

– О, если так, то я тоже хочу пойти поесть червей, – заявила Фэрли. – Надеюсь, мне не придется на самом деле, их есть? Я, конечно, буду, если ты будешь, но вообще-то мне совсем не хотелось бы.

Куинн рассмеялся, поднял дочь на руки и поцеловал в кончик носа.

– Червей ест только тот, кто последним поймает рыбу.

Она счастливо завизжала.

– Ну, значит, это буду не я и не Джорджиана, папа. – Она вывернулась из его рук и побежала к двери. – Догоняйте.

Куинн взглянул на Джорджиану после того, как шаги Фэрли затихли в коридоре. Он поклонился и предложил ей свою руку.

– Ты же присоединишься к нам?

Она беспомощно пожала плечами и кинула взгляд на недописанное письмо.

– Пожалуй, мне не стоит. Эти письма должны быть отправлены сегодня.

– Когда это ты решила взвалить на свои плечи бремя всего мира?

Она засмеялась:

– Забавно. Я бы могла спросить тебя о том же.

– И вероятней всего получила бы тот же ответ. Пойдем, Джорджиана, ты же не откажешься от приключений, не так ли? И к тому же, – он наклонился и заговорщически зашептал: – я видел, как сюда идет Гвендолин.

Джорджиана печально улыбнулась.

– Ты слишком хорошо знаешь, как меня уговорить.

– Нет. Мне просто очень не хочется, есть червей, а моя дочь уже получила достаточную фору.

– О, – ответила она, быстро вставая. – Даже не думай, что я поймаю меньше рыбы, чем ты.

Для рыбалки было слишком жарко. Вместо рыбы рядом с крючками плавали крохотные мальки. И в довершение всех бед появилась выдра. Издевательски тряся своими усами, она принялась нырять в холодную темную глубину водоема.

Фэрли выжидательно посмотрела на отца и прихлопнула насекомое на его красной шее.

– Папа?

– Да, любовь моя?

– У меня есть предложение.

– Хм, слушаю тебя.

– Я готова признать свое поражение и съесть крошечный кусочек червя, если ты позволишь мне побродить по мелководью. Не купаться, ты не подумай, просто пройтись рядом с камышами. Там очень мелко, правда. Папа, сегодня так жарко, – простонала она.

Куинн почувствовал на себе взгляд Джорджианы.

– А что ты готова сделать, если я предложу тебе не просто побродить по мелководью, а искупаться? – Он повернул голову, чтобы увидеть реакцию Джорджианы.

Она улыбалась ему.

– О, папа, все, что угодно! – взволнованно закричала Фэрли и принялась развязывать свои ботинки.

– Будь осторожнее, дорогая, – предупредительно произнесла Джорджиана. – Лучше с самого начала выслушать все условия. Твой отец имел обыкновение предлагать людям, а особенно мне и своему кузену Энтони, вещи, которые те хотели больше всего на свете, в обмен на что-то, чего они совсем не желали делать.

Куинн инстинктивно сжал кулаки при упоминании имени Энтони и нахмурился. Что же она имела в виду? Но на раздумья не было времени. Фэрли уже скинула с себя платьице, стянула чулки и подбежала к кромке воды.

– О… ил такой мягкий и прохладный. Папа, это настоящее блаженство.

– Подожди! – крикнул он ей, сражаясь со шнурками. – Не заходи глубже.

Он сбросил с себя всю одежду, кроме нижнего белья и рубашки, и нырнул в озеро.

В следующий момент Джорджиана вынырнула рядом и рассмеялась.

Капли воды застыли на ее ресницах, тонкая сорочка прилипла к телу. Джорджиана подняла лицо к солнцу, и широкая невинная улыбка осветила ее лицо. Она поднялась на цыпочки, показав свое гибкое тело. Белье плотно облегало ее, подчеркивало контуры высокой груди, стройной талии и плоского живота.

Боже. Она выглядела почти так же, как много лет назад. Только теперь было очевидно, что это уже не девочка. Она стала стройной соблазнительной женщиной.

Она повернулась к Куинну, и он был потрясен ее красотой.

Он почувствовал, как у него вскипела кровь, и был рад тому, что большая часть его тела скрыта под водой.

– Папа, смотри, как я плаваю. – Дочь ловко перевернулась в воде, тем временем Джорджиана снова нырнула и подплыла к ней. Куинн дошел по мелководью до них. Глаза дочери были открыты, на лице было написано неописуемое блаженство. На губах застыла улыбка счастья.

Он поклялся, что будет заботиться о том, чтобы отныне на лице дочери это выражение появлялось хотя бы раз в день.

– Отсюда намного лучше видны птицы, – громко сказала Фэрли, помотав головой, чтобы избавиться от воды, попавшей в уши. – Возьми мою руку, папа. Ты тоже, Джорджиана. Нет, поддерживать меня не нужно.

Они оба взяли девочку за руки и посмотрели вверх. Глядя на дневное яркое небо, Куинн вспомнил, как они убегали из дома почти каждый летний день. Только тогда между двумя мальчишками была Джорджиана – до тех пор, пока Энтони не начинал утаскивать ее под воду и щекотать.

Кузен всегда был влюблен в нее. Во всяком случае, настолько влюблен, насколько позволяла ему его эгоистичная натура.

И Джорджиана всегда предпочитала Энтони ему.

Она всегда смеялась чуть громче и чуть дольше, когда тот был рядом.

Воспоминания о детской дружбе были, вероятно, единственной причиной, по которой Куинн не потребовал у своего кузена сатисфакции десять лет назад, когда они последний раз виделись, и он был готов убить его.

Хотя тогда дуэль казалась единственным способом не сойти с ума.

Джорджиана недоверчиво посмотрела на капельки крови на сорочке и крепко зажмурилась. Она должна испытывать облегчение. Она должна быть без ума от радости. Но ничего подобного она не чувствовала. Наверное, все дело в пережитом потрясении.

У нее была задержка. С другой стороны, такое иногда случалось, когда она из-за чего-нибудь сильно волновалась. В последнее время волнений было предостаточно, однако она убедила себя в том, что беременна, и страшно радовалась этому. Если не удалось добиться от Куинна любви, то, по крайней мере, с ней навсегда останется его часть, материальное доказательство страсти, охватившей их однажды. Хотя, конечно, после смерти Энтони она обязана истребить в себе безумное желание иметь ребенка.

Что ж, его не будет.

Ей следовало бы радоваться.

Но хотелось – плакать.

Теперь придется встретиться с Куинном наедине и, преодолев стыд, известить его, что у них не будет ребенка. А значит, напомнить ему о случившемся между ними.