Внезапно его широкие плечи оказались между ее ног, а сильные руки окружили ее бедра.

Боже милостивый! Худший из ее ночных кошмаров и любимейшая из грез одновременно ожили и породили это неописуемо напряженное мгновение. Он пристально смотрит на нее, его лицо в нескольких дюймах от ее обезображенного тела, а она околдована, заключена в ловушку и не может пошевелиться.

Он бережно прикоснулся к ее коленям и мягко раздвинул их еще шире. Она смирилась с неизбежным и не стала сопротивляться. Пусть будет, как будет. Пусть он увидит ее. Пусть увидит все безобразные отметины, все до единой.

Его пальцы медленно скользили по бесчисленным серебристым линиям – памятным знакам давнего трагического происшествия. А когда он принялся массировать ее колено, последние мысли о сопротивлении растаяли как дым. Никто – даже мать и отец – никогда не пытался снять напряжение мышц и разработать распухший сустав. Божественное, восхитительное ощущение.

Он целовал шрамы, и всякий раз, когда ей казалось, что он вот-вот остановится, его пальцы и губы вновь возвращались к ее колену. Каждое свое движение он сопровождал тихими ласковыми словами. Вот к чему привело ее стремление утешить и поддержать его.

Убаюканная нежными прикосновениями, Джорджиана закрыла глаза и с удивлением заметила, как ее постепенно покидает горечь, напряжение, стыд…

Но вдруг…

Вдруг он провел языком по внутренней стороне ее бедра до самого верха и почти коснулся…

Она резко втянула в себя воздух, открыла глаза и попыталась немедленно сдвинуть ноги, несмотря на то, что между ними находился его могучий торс.

– Нет, Джорджиана, лежи спокойно. – Он явно отказывался сдавать позиции.

– Но ты же не собираешься…

– Обязательно, если ты предоставишь мне такую привилегию.

– Но…

– Доверься мне, – прошептал он, пристально глядя на нее сквозь сумрак ночи.

О, она доверила бы ему свою жизнь, не говоря уже о сердце, которое и так давно принадлежало ему!

Джорджиана расслабила ноги, перестала брыкаться и затихла. У нее полыхали щеки, припухшие от недавних слез, бешено колотилось сердце, и она боялась, что просто взорвется от переполнявших ее чувств, как только он прикоснется к ней.

Обдавая горячим дыханием ее бедра, Куинн прильнул ртом к трепещущей плоти и провел по ней языком. Джорджиана выгнулась на мшистой постели.

Терпеливо и непреклонно удерживая ее на месте, он все более требовательно и настойчиво впивался в нежные складки ее лона. Одновременно сильные пальцы гладили ее грудь и слегка пощипывали полукружия сосков.

Пронзительное, граничащее с мукой наслаждение завладело всем ее существом, и она из последних сил сдерживалась, чтобы, как было приказано, «лежать спокойно» под натиском бурных ласк.

Его пальцы, скользнув между бедрами, приблизились к входу в ее лоно, а язык отыскал пик ее чувственности, и она задохнулась от желания.

Он ласкал ее снаружи и внутри, и она уже не владела собой. Ее тело по собственной воле напрягалось и расслаблялось, обретая нечто, чему она не знала названия. Волны экстаза захлестывали ее, раскручивая спираль сладострастного восторга.

Джорджиана замерла, упиваясь каждым мгновением доселе неведомого ей наслаждения.

– О… – выдохнула она в благоговейном трепете. – О, Куинн… – Она закрыла глаза, не желая возвращаться к реальности и понимая, что больше никогда не испытает ничего подобного.

Приподнявшись на локтях и посмотрев на его склоненную голову, Джорджиана провела руками по его мягким волосам и прошептала:

– Куинн, я никогда… – Смущение помешало ей продолжить: – Прошу тебя.

Она мягко потянула его за плечи, побуждая к тому, чтобы он накрыл ее тело своим.

Он лег на нее и принялся неторопливо целовать ее грудь, ей было так уютно в его ястребиных объятиях.

Его лицо почти вплотную приблизилось к ней, и непостижимо глубокие глаза встретились с ее глазами.

– Ты уверена, что хочешь этого? – тихо спросил он, и океанские волны мягким рокотом вторили ему.

Не в силах произнести ни слова, она молча кивнула.

Все вокруг перестало существовать, когда он, стараясь не задевать больное колено, приподнял ее и широко раздвинул ее бедра. Бархатистое и влажное лоно ощутило давление могучей плоти… Он неожиданно замер и снова низко опустил голову.

– Возьми меня. – С замиранием сердца прошептала она. – Пожалуйста, Куинн. Сейчас.

Он внял ее мольбам и одним движением вошел в нее с разрушительной силой.

У нее перехватило дыхание. Мощное властное вторжение повергло ее в шок – оно не имело ничего общего с тем, что происходило с ней в первую и единственную брачную ночь. С ней вообще никогда ничего подобного не происходило.

Это было обжигающее… обладание.

И она с радостью приняла его. Даже острая боль не испугала ее. Боль была для нее ничем, а он – всем на свете. Она хотела его всю жизнь. Он заставил ее почувствовать себя почти красивой и желанной. Отдаваясь ему, она всей душой стремилась хотя бы на время облегчить его внутреннее одиночество.

Господи, что происходит?

Ведь это – Джорджиана. Джор-джи-а-на.

О небо, кажется, он слишком поздно спохватился и теперь уже не совладает с собой.

Точнее, неизбежно овладеет ею. По крайней мере, именно такое желание переполняло его после того, как он испробовал, какова на вкус и на ощупь каждая складочка ее дивной плоти. Разумеется, он отдавал себе отчет в том, что им движет первобытная мужская потребность пометить ее как свою собственность. Однако его холодный рассудок явно самоустранился и не спешил обуздать разгоряченное тело. Правда, оставалась еще совесть…

Но тут Джорджиана прошептала, что хочет быть с ним, принадлежать ему. Ну можно ли противостоять столь проникновенной просьбе? Теперь, если совесть попробует подать голос, низменные греховные устремления, несомненно, свяжут ее по рукам и ногам и заставят замолчать. Словом, с этого момента он был уже просто-напросто не в состоянии оторваться от Джорджианы.

Сильная, крепкая, бронзовая от загара, она оказалась на удивление нежной. Снова и снова прикасаясь к ее плечам, груди, бедрам, он наслаждался шелковистой мягкостью и чудесным пьянящим ароматом ее кожи. Она пахла, как цветок шиповника после весеннего ливня, – медом, дождем и землей. И он не мог надышаться этим благоуханием.

Боже, в ней столько женственности и… красоты! Да, именно красоты. Где были его глаза, почему он только сегодня заметил, до чего она хороша? А увечья, которые явно причиняли ей не только физические, но и душевные страдания, вовсе не отталкивали его. Остается надеяться, что ему удалось убедить ее в этом.

Она истинная посланница Венеры, и шрамы нисколько не портят ее. Напротив, делают еще более привлекательной. Они служат ярким доказательством ее отчаянной храбрости. Редкое качество – и не только для представительниц слабого пола.

Лаская ее, он совершенно изнемог от вожделения и все-таки из последних сил сдерживал себя.

Сладостный призыв Джорджианы положил конец его титаническим усилиям и развеял последние сомнения. В конце концов, она не девственница и знает, о чем просит. А раз так…

Ее прерывистый вздох пронзил его сознание в то самое мгновение, когда он почувствовал, что преодолел некий барьер, врываясь в глубины нежного лона. Куинн замер, низко опустив голову.

Силы небесные!

Такого не может быть. Наверное, ему показалось. Наверное, она просто волнуется, и ее тело непроизвольно сжалось, протестуя против вторжения.

Чушь и бессмысленные отговорки. Он никогда не умел оправдываться, более того – всеми фибрами души ненавидел это унизительное занятие.

Она была невозможно тугой и узкой, и он покрылся испариной. Вожделение толкало его вперед, а разум сковывал мышцы, не позволяя совершить ни единого телодвижения.

– Джорджиана, тебе больно. – Он почти потерял голос от безумного напряжения. – Не шевелись, мы должны остановиться.