— Пока я буду рядом — нет.

Доверь этому человеку свою жизнь.Вспомнив эти слова шамана, Алета сделала глоток рислинга.

— Одного не могу понять: если Уайли сейчас руководит всей шпионской сетью ЦРУ, почему вы оставались там так долго?

О’Коннор ответил ей не сразу. Прошло уже очень много времени с тех пор, когда он в последний раз был наедине с красивой и умной женщиной, и еще больше времени — с тех пор, как кому-то удавалось прорваться сквозь его защитную оболочку.

— Я всегда был благодарен Америке за то, что получил здесь возможность сделать новый старт, — наконец сказал он. — Когда я шел на службу в ЦРУ, я всего лишь хотел что-то сделать для принявшей меня страны, страны, которой я горжусь — точнее, гордился, пока к власти не пришла наша последняя администрация.

Алета внимательно слушала, стараясь понять О’Коннора. Для нее он по-прежнему оставался загадкой. Он был уверенным, но непритязательным. Он был твердым, как сталь, но при этом обладал озорным чувством юмора и мягким ирландским акцентом. Она чувствовала, что этот человек все сильнее влечет ее к себе.

— Я даже не знаю, откуда вы родом, хотя догадываюсь, что из Ирландии, — сказала она, и голос ее звучал уже нежнее. — Сейчас вы узнали обо мне немного больше, в то время как я о вас по-прежнему ничего не знаю.

О’Коннор долил в их бокалы вина.

— Я никогда не пытался скрыть мой акцент. Я родился в месте, которое называется Баллингарри. Это небольшая деревня в графстве Типперери, возле границы с Килкенни на юге. Мой отец работал в угольной шахте, но он умер, когда мне было десять.

— Простите. Я знаю, как вам должно быть больно.

— Спасибо, но это вовсе не так. Я был самым младшим из пятерых детей с очень большой разницей в возрасте — отец называл меня «несчастный случай». Мне приходилось прятаться, когда этот пьяный негодяй приходил домой, потому что, если он находил меня, он меня бил.

— А после его смерти вам стало легче? — спросила шокированная Алета.

— Ненамного. Мы переехали в многоквартирный дом на Шериф-стрит в Дублине, возле доков на реке Лиффей — это было довольно жесткое соседство. Моя мать по ночам работала уборщицей, а днем напропалую гуляла с кем попало. В конце концов один из ее дружков дал денег, чтобы я поступил в католическую школу-интернат в Дублине, открытую «братьями-христианами».

Алета заметила тень, пробежавшую по его лицу, когда мысли его вернулись в конец 70-х годов в трущобы бедного района Дублина.

— Ну что ж, О’Коннор. Мне говорили, что тебе не хватает дисциплины. Что ты на это скажешь, а?

Брат Майкл, старший брат церкви Святого Иосифа, был очень тучным, и его круглое лицо было таким же оранжево-розовым, как и стены в его скудно обставленном кабинете.

Песочного цвета волосы сильно поредели на висках, взгляд серых глаз был ледяным.

Куртис вздрогнул, когда брат Майкл хлестнул его по лицу тяжелым кожаным ремнем.

— Я задал тебе вопрос, маленькое дублинское дерьмо! Отвечай, мальчик, — сказал брат Майкл уже медленнее и с еще большей угрозой, — пока я не избил тебя до полусмерти.

— Я здесь, потому что приятель моей мамы заплатил, чтобы я попал сюда, — ответил Куртис с упрямой ноткой в голосе. Ему едва удалось сдержать слезы, когда ремень вновь ударил его по щеке.

— Ах ты маленький сопливый идиот! — Брат Майкл опять хлестнул Куртиса и толкнул его в стену головой вперед. Серебряное распятие Христа затарахтело о штукатурку над головой у мальчика. — Прочь с моих глаз!

Брат Майкл вышвырнул Куртиса из своего кабинета в коридор, где тот налетел на одного из старших мальчиков.

— Что это еще за козел?! Да я тебе сейчас голову сверну, а заодно откручу и твои вонючие яйца!

— Передай своей матери, чтобы она вышла замуж, — ответил Куртис, проворно нырнув под пронесшийся над головой правый кулак мальчишки.

В тот же день вечером новичок Куртис в общей спальне впервые пересекся с директором этого заведения, братом Бренданом.

— Отбой, маленькие подонки!

Высокий и мрачный брат Брендан тихо шел по проходу, разделявшему два ряда коек. В самом конце он остановился у койки Куртиса. Тот сделал вид, что спит, а сам продолжал смотреть через неплотно прикрытые глаза. Брат Брендан молча приблизился к изголовью кровати; он тяжело дышал, на его мертвенно-бледном лице появились крупные капли пота. Руки его скользнули под простыню на бедро Куртиса. В тот же миг Куртис левой рукой перехватил костлявое запястье брата Брендана, а правой резко вывернул ему большой палец далеко назад.

— Аааааах! — Высокий вопль брата Брендана эхом отразился от стен окутанной полумраком общей спальни.

— Еще раз прикоснешься ко мне, грязный извращенец, и я сломаю твою поганую руку!

Не сказав ни слова, брат Брендан исчез.

Куртис прождал почти час. Когда он был уверен, что все уже заснули, он тихонько вынул одежду из шкафчика, стоявшего позади его койки, оделся и выскользнул из спальни.

Стараясь держаться в тени трехметровой каменной стены, окружавшей церковь Святого Иосифа, Куртис двинулся к большому дубу; здесь он остановился и оглянулся на скудно освещенное здание у себя за спиной. Убедившись, что никого из братьев не видно, он перебросил потертую кожаную сумку со своими немногочисленными пожитками через стену, а сам взобрался на дерево. Куртис оглядел переулок, но и здесь никого не было. Он схватился за край стены, осторожно спустился, пока не повис на вытянутых руках, а затем спрыгнул на землю. Движение на соседней улице Томас-роуд было слабым, но в конце концов Куртису все же удалось остановить грузовик с грузом пива «Гиннесс» и на нем доехать до района порта.

Было уже за полночь, когда он добрался до их многоквартирного дома на Шериф-стрит, однако в спальне его матери горел свет. Куртис распахнул старую деревянную дверь подъезда и стал подниматься по ступенькам, но на лестничной площадке остановился. Дверь в комнату матери была распахнута, а сама она лежала голая на кровати. Верхом на ней сидел какой-то мужчина, которого Куртис раньше никогда не видел.

— Дай мне его! Дай мне этот толстый член!

Куртис проскользнул в свою комнату и запер за собой дверь; он находился в состоянии оцепенения перед лицом сурового мира, на который никак не мог повлиять.

— Я, по крайней мере, прожила несколько прекрасных лет вместе с моими близкими, — тихо сказала Алета. «Галапагос» в очередной раз дрогнул под ударом волны; с высоких гребней срывались хлопья белой пены и падали на контейнеры, над которыми парила чайка. — Что же случилось дальше? Вы вернулись обратно в школу?

— На следующее утро я ушел из дома. Моя тетка Шейла жила на другом конце города, и они с мужем приютили меня, за что я им всегда буду благодарен. Без них я, наверное, работал бы сейчас в порту на кране.

— А университет?

О’Коннор кивнул.

— Я получил стипендию для поступления в Тринити-колледж, а диссертацию писал в Школе биохимии и иммунологии. Некоторое время я поработал в Штатах на «большую фармацию», но их этика мне пришлась не по душе, поэтому я завербовался в ЦРУ… и вот теперь мы здесь, — с горькой ухмылкой сказал он.  — Prost.

— Prost.

Алета подняла свой бокал за мужчину, которого начала понимать, хотя и знала, что только-только коснулась поверхности. Они чокнулись своими бокалами, после чего О’Коннор встал и, подойдя к окну, стал смотреть, как очередная большая волна фонтаном брызг разбилась о палубу, полностью окатив контейнеры, прежде чем, выдохшись, уйти обратно в океан через штормовые портики. «Галапагос» встряхнулся, вылетел на гребень волны и устремился вниз, навстречу следующей.

Алета присоединилась к нему возле большого квадратного иллюминатора. Они еще долго просто стояли рядом, наблюдая за штормом и допивая свое вино.

О’Коннор обнял Алету за стройную талию, почти ожидая, что сейчас она уберет его руку, но она прижалась к нему и положила свою голову, теперь коротко стриженную и светловолосую, ему на плечо. Ее духи представляли собой чувственную смесь ароматов — жасмин и цезальпиния, бегония и ваниль, цитрон и кедр. «Точнее и не назовешь», — подумал он, вспомнив элегантный красный флакон, который случайно увидел у нее сегодня днем: «Трабл» от Бушерон. [110]В море примерно в двух морских милях от корабля ударила яркая разветвленная молния; 120 000 ампер, двигающиеся со скоростью 60 000 метров в секунду, врезались в поверхность океана, разом превратив это место в кипящую преисподнюю. Палубу и контейнеры озарила ослепительная вспышка какого-то сверхъестественного голубого света, и О’Коннор в тот же миг вспомнил о мощном передатчике излучения в Гаконе. Над ними пророкотал гром, сотрясая корпус «Галапагоса». Он повернулся лицом к Алете. Губы их встретились, сначала осторожно, затем более настойчиво и нетерпеливо. Они крепко обнимали друг друга, двигаясь в унисон с качкой корабля. О’Коннор медленно опустил другую руку ей на талию, и Алета откликнулась, подавшись вперед и прижавшись к нему всем телом.