Квартира номер четыре находилась в списке под домофоном на ближайшем подъезде, и напротив нее стояла только одна фамилия — Вайцман. «Как и большинство бронированных дверей, — подумал О’Коннор, — эти скорее служат для психологического комфорта, чем собственно для защиты». Он вставил в щель простого замка с цилиндровым механизмом и пятью штифтами маленький зацеп и придавил его. С помощью небольшой ромбовидной отмычки он утопил первые три штифта, после чего еще раз придавил и опустил за линию поворота замка оставшиеся два.

Цилиндр легко повернулся, и О’Коннор тихо распахнул металлическую дверь. Поднявшись на второй этаж, он снова столкнулся с таким же замком, который, однако, с первого раза ему не поддался. О’Коннор порылся в своем портфеле из мягкой кожи и вынул оттуда отмычку с более тонкой головкой. Лучший слушатель многих курсов специальной подготовки ЦРУ, О’Коннор сейчас мимолетно вспомнил старого мастера по вскрытию сейфов, которого вытащили из тюрьмы, чтобы тот обучал офицеров ЦРУ искусству взлома и проникновения. К юго-востоку от Ричмонда, штат Вирджиния, на Рошамбо-драйв есть одно место, которое официально называется «военно-морской полигон Кэмп Пири». На самом же деле здесь располагается одна из наиболее засекреченных тренировочных баз ЦРУ, где О’Коннор провел немало часов, осваивая мрачное ремесло своей профессии. Придавив совсем немного, только чтобы удерживать задние подпружиненные штифты замка за линией поворота цилиндра, он аккуратно нащупал последний штифт и вывел его за упор, который создал с помощью своего зацепа.

О’Коннор тихо закрыл за собой дверь из массива кедра. Короткий коридор вел в гостиную, окна которой выходили на Штернгассе и Юденгассе. Еще один коридор уходил налево мимо просторной кухни к спальням и ванной комнате в дальнем его конце. Он осмотрел гостиную. Мягкие ковры из белой шерсти и золотые с черным бархатные портьеры дополняли обстановку из мебели в стиле Людовика XV. Вдоль стен стояли книжные шкафы красного дерева, и О’Коннор быстро пробежал глазами по их содержимому. Учитывая биографию доктора Вайцман, было неудивительно найти здесь полки, полностью посвященные археологии и особенно культуре майя. Здесь были труды легендарного Альфреда Маудсли, который в конце девятнадцатого века начал современные исследования древней цивилизации майя, а также публикации Дж. Э. С. Томпсона «Арифметика майя» и «Солнечный год майя». Другие полки были посвящены работам Ньютона, Эйнштейна, Эрвина Шредингера и Макса Планка, причем книги последних трех имели дарственные надписи знаменитых авторов, адресованные профессору Леви Вайцману. О’Коннор тихонько присвистнул, вспомнив свои юношеские годы в Тринити-колледже в Дублине, где ему приходилось сражаться с уравнениями Шредингера, описывавшими такие чертовски сложные вопросы квантовой механики, как вращение электрона вокруг атома. А профессор Леви Вайцман, видимо, близко общался с некоторыми из самых ярких ученых, которых только видел мир.

Квартира была очень просторной, с тремя спальнями, одна из которых также от пола до потолка была заставлена полками с книгами. О’Коннор подергал дверцу большого стенного сейфа, но тот был заперт. Чтобы взломать его, потребуется какое-то время, поэтому он пока оставил его и переключил внимание на главную спальню. Он тщательно осмотрел ее, но не нашел ничего такого, что могло бы объяснять интерес Вашингтона. Он взял с тумбочки рядом с кроватью папку с надписью «Архивные записи из Бад-Аролсена» и быстро пролистал ее. В 2006 году правительство Германии наконец согласилось открыть доступ к фашистским досье на семнадцать миллионов человек, которые содержались в тюрьмах и лагерях и которых мучили и убивали палачи Третьего рейха. Там же, на тумбочке, лежали две книги: «Пополь-Вух», священная книга индейцев киче — одного из самых могущественных племен древних майя в горах Гватемалы, и «Пропавший Кодекс майя» монсеньора Матиаса Дженнингса. О’Коннор предполагал, что Вайцман сейчас могла как раз находиться на выступлении Дженнингса. Он положил книжку точно на то место, где взял ее, и направился дальше по коридору.

О’Коннор открыл дверь ванной комнаты. Среди личных туалетных принадлежностей Алеты стоял один пузырек лекарств с надписью «сарафем», до половины заполненный пурпурно-розовыми капсулами. Он осмотрел эти капсулы и сравнил их с образцами всевозможных цветов, форм и размеров из своего портфеля. «Интересно, — подумал он, — почему Алете был предписан флуоксетин, который также называется „прозак“, а для женщин имеет еще одно название — „сарафем“? Может быть, Алета принимает его из-за острой формы предменструального синдрома? Или у нее просто клиническая депрессия? Последнее более вероятно, хотя, если мое начальство с Пенсильвания-авеню хочет заполучить на блюде ее голову, собственные проблемы медицинского характера должны интересовать доктора Вайцман в самую последнюю очередь».

О’Коннор взял из своего портфеля маленький пакет и выбрал в нем капсулу, которая была похожа на те, что лежали в бутылочке доктора Вайцман, и которую ребята из научно-технического отдела в Лэнгли называли «аспириновая рулетка». В пурпурной капсуле содержалась мощная доза морфина, эквивалентная двумстам миллиграммам героина, которая более чем вдвое превышала дозу, способную убить даже законченного наркомана с высоким сопротивлением организма. Полиция обнаружит в ее крови морфин, и в прессе начнутся пересуды, но за неимением мотива и при отсутствии в пузырьке других отравленных таблеток полицейские заподозрят, что она употребляла наркотики, газетчики тут же потеряют к этому всякий интерес, а коронер будет вынужден прийти к заключению о причине смерти, которая лежит на поверхности.

О’Коннор остановился, припоминая свой разговор с Уайли, который происходил в Лэнгли. «Выясните все, что можно, об этой сучке Вайцман, а потом заставьте ее навсегда замолчать!»И снова возникал тот же вопрос, требующий ответа… зачем? «Вы, О’Коннор, ступаете на чертовски тонкий лед».

Впервые за свою долгую карьеру Куртис О’Коннор не подчинился приказу в ситуации, описанной как «явная и действующая опасность», приказу, который мог отменить только президент. О’Коннор очень сомневался, что президент имеет хотя бы малейшее понятие о том, что затевают вице-президент, Уайли и другие горячие головы из Пентагона. Он положил «аспириновую рулетку» обратно в свой пакетик и сунул его в портфель. ЦРУ сейчас было не тем агентством, куда он пришел двадцать лет назад, и он подчинится их приказу не раньше, чем узнает, почему Вашингтон хочет убить эту женщину.

Ватикан, Рим

Префект Конгрегации доктрины веры кардинал Сальваторе Феличи работал за громадным письменным столом в своем роскошном кабинете во Дворце святой инквизиции. Этот желтовато-серый дворец до сих пор носил свое зловещее имя. Отец Феличи, Альберто, был доверенным советником Папы Пия XII, и кардинал подхватил семейную традицию служения святой Церкви.

Кардинал Феличи был высок и хорошо сложен, он гордился своими прекрасными черными волосами с легкой проседью, которые были зачесаны назад под его пурпурной zucchetto— отличительной круглой шапочкой членов коллегии кардиналов. У него было вытянутое прямоугольное лицо с большим орлиным носом. Его пронизывающие серые глаза с темными кругами под ними были прикрыты, но от их зоркого, как у сокола, взгляда не могла укрыться ни одна мелочь. Ярость его нарастала по мере того, как он читал статью гватемальского археолога доктора Вайцман, которую ему услужливо переслал папский нунций в Гватемале. Красная ручка Феличи зависла наготове, пока он вникал в утверждения автора о существовании утерянного Кодекса и пытался расшифровать связанные стрелками знаки на рисунке календаря майя, который приводила Алета.