«Что могло с ним произойти?» — спрашивала я себя.

Я сжала его плечо.

— Все в порядке. Рада была вас видеть.

— Рада была вас видеть.

От слез у меня защипало в глазах и носу, и я пошла дальше по дорожке.

Я старалась обходить нашу могилу стороной и какое-то время просто бродила по кладбищу, разглядывая кресты, колонны, урны, ангелов, безмолвных и сверкающих на солнце. Но в конце концов ноги меня все равно привели туда.

Она уже ждала меня. Сначала мне показалось, что на ней черное платье, но, подойдя поближе, я поняла, что оно синее. Именно такого скандального цвета платье надела мамочка, когда был траур по королеве Виктории. Я улыбнулась этой мысли, но, когда Лавиния спросила, чему я улыбаюсь, правды я ей, конечно, не сказала.

Они сидят каждая на своей могиле, как в былые времена. Давно я их не видел вместе, и ни одна из них не говорила, что случилось с другой, когда я встречал кого-нибудь из них. Слишком многое на них навалилось, и все так сразу.

Они меня не видят — я хорошо спрятался.

Они теперь другие — не держатся за руки и не смеются, как прежде. Они сидят далеко друг от дружки и вежливо так разговаривают. Я слышу голос Мод:

— Как твоя мама?

У Лайви на лице появляется необычное выражение.

— Мама ждет ребенка — должна родить со дня на день.

У Мод такой удивленный вид, что я чуть не выдаю себя — еле сдерживаю смех.

— Это замечательно! Но я думала… я думала, она слишком стара, чтобы иметь детей. И… после Айви Мей…

— Значит, не слишком.

— Ты рада?

— Конечно, — говорит Лайви. — Жизнь продолжается, ничего с этим не поделаешь.

— Да.

Они обе смотрят на свои могилы, на имена Айви Мей и Китти Коулман.

— А твоя бабушка как? — спрашивает Лайви.

— Она по-прежнему живет с нами. Несколько месяцев назад у нее был удар, и теперь она не может говорить.

— Ах, бедняжка.

— Что поделаешь. Зато теперь с ней гораздо легче.

Они хихикают, будто Мод сказала что-то непристойное. Я выхожу из-за могилы и, чтобы они меня услышали, начинаю о камни соскабливать грязь с башмаков. Они обе вскакивают.

— Привет, — говорит Мод.

А Лайви говорит:

— Ну, и где ты пропадал, гадкий мальчишка?

Вот это уже похоже на старые добрые времена.

Я присаживаюсь на корточки у могилы нашего дедушки через дорожку от них, подбираю два камушка и начинаю тереть их друг о дружку.

— Откуда ты узнал, что мы здесь? — спрашивает Мод.

Я пожимаю плечами.

— Я знал, что вы придете. Ведь король умер, разве нет?

— Да здравствует король, — говорят они в один голос, а потом улыбаются друг дружке.

— Какая жалость, — говорит Лайви. — Если у мамы родится мальчик, то ей придется назвать его Георгом.^[37] Мне больше нравится Эдуард. Я бы звала его Тедди. Георг не так мило.

Мод смеется.

— Мне не хватало твоих глупых высказываний.

— Замолчи! — говорит Лайви.

— Саймон, я только что видела твоего отца, — говорит вдруг Мод.

Камушки выпадают у меня из рук на дорожку.

— Что с ним случилось? — очень тихо спрашивает она.

— Несчастный случай.

Мод молчит.

— Его засыпало в могиле. Мы его откопали, но… — Я снова пожимаю плечами.

— Мне очень жаль, — шепчет Мод.

— И мне, — добавляет Лайви.

— Мне надо спросить тебя кое о чем, — говорю я Лайви.

Она смотрит на меня. Наверняка думает о том поцелуе в могиле сто лет назад. Но спросить я ее хочу совсем о другом.

— Ты знаешь, я тут все могилы пометил. На лугу ни одной не осталось, насколько мне известно. Кроме твоей. — Я киваю на ангела Уотерхаусов. — Ты когда-то давно, после смерти королевы, просила меня не делать этого. Ну, вот я и не делал. А теперь хочу. В память об Айви Мей. Чтобы помнить, что она здесь.

— Что — чтобы напоминало о том, что от нее остались одни кости? — говорит Лайви. — Это ужасно!

— Нет-нет, я не про то. Чтобы напоминать, что она все еще там. Какая-то ее часть уходит в тлен, это да, но кости останутся на сотни лет — они эти камни переживут, уж ты мне поверь. И мою метку тоже. Вот что имеет значение, а не могила и не то, что ты туда кладешь.

Мод смотрит на меня недоуменным взглядом, и я теперь вижу, что все эти годы она тоже не понимала, что значит мой череп с костями, хотя она и умнее Лайви.

Лайви долго молчит, а потом отвечает:

— Ну хорошо.

Я встаю и, достав мой карманный ножик, подхожу к постаменту с другой стороны.

Я выцарапываю мой знак, а они снова начинают говорить.

— Я не против — пусть Саймон пометит ангела, — говорит Лайви. — После его падения я им уже не так дорожу. Все время жду, что он упадет снова. И швы на носу и шее у него видны.

— Мне наша могила никогда не нравилась, — говорит Мод. — Я на нее смотрю, и ничто не напоминает мне о мамочке, хотя тут и написано ее имя. Ты знаешь, что она хотела, чтобы ее кремировали?

— И что — поставили в колумбарии? — В голосе Лайви слышится ужас.

— Нет, она хотела, чтобы ее прах развеяли там, где растут цветы. Так она говорила. Но папочка был против.

— Я его понимаю.

— Мне никогда не нравилось, что ее положили сюда, но с этим уже ничего не поделаешь. Как ты сказала, жизнь продолжается.

Я заканчиваю выцарапывать свой знак. Я рад, что сделал это, словно мне наконец удалось почесать зудящее на спине место. Я давно был должен это Айви Мей. Я выхожу из-за постамента и киваю им.

— Ну, мне пора работать. А то Джо уже небось меня ищет. — Помолчав немного, я спрашиваю: — Вы вдвоем будете ко мне приходить?

— Конечно, — говорят они.

Не знаю, зачем я это спросил, может, потому что ответ мне известен и он совсем не тот, что дали они. Они растут и больше уже не играют на кладбище. Мод подбирает волосы и с каждым днем все больше становится похожа на мать, а Лайви… ну, это Лайви. Я так думаю, в восемнадцать лет она выйдет замуж за солдата.

Я протягиваю руку Мод. Вид у нее удивленный, но она протягивает свою.

— До свидания, — говорю я.

Она знает, почему я это делаю, потому что и ей известен настоящий ответ. Вдруг она подходит ко мне и целует в грязную щеку. Лайви вскакивает и целует меня в другую щеку. Они смеются, а потом под ручку направляются по дорожке к выходу.

Когда я был там, за могилой Айви Мей, мне в голову пришла одна мысль. Слушая Мод, я подумал о могиле ее матери, о том, как там засыпало нашего па. Я всегда думал, может, это потому, что она не хотела, чтобы ее там хоронили. Иногда мне кажется, что мистер Джексон думает то же самое. Я видел его лицо, когда опускали ее гроб, — словно ему ножом ковырялись в кишках.

Я иду к мистеру Джексону. Он у себя в конторке — разговаривает с какой-то семьей о похоронах, а потому я жду во дворе. Цепочка людей катит тачки к месту свалки. Тут у нас работы не прекращаются даже ради короля.

Когда посетители уходят от мистера Джексона, я откашливаюсь.

— Можно с вами поговорить, хозяин? — спрашиваю я.

— В чем дело, Саймон?

— Это кое-что, о чем я бы хотел поговорить у вас в конторке. Чтобы никто не услышал. — Я киваю на тачки.

Он удивленно смотрит на меня, но впускает в конторку и закрывает дверь. Садится и начинает выравнивать на столе свою книгу, в которой только что делал записи, занося туда время и место следующих похорон, глубину могилы, памятник.

Он всегда был добр ко мне, мистер Джексон. Он даже ничуть не возражает, что наш па больше не копает. И платит ему сколько и раньше, а нам с Джо дает дополнительное время, чтобы закончить работу. Некоторые другие могильщики этим недовольны, но мистер Джексон быстро затыкает им рты. Бывает, когда они смотрят на нашего па, я прям вижу, как их дрожь пробирает. «Избави нас, Господи», — шепчут они. Со мной и Джо они не якшаются. Словно мы прокаженные какие. Что ж, с моим присутствием им придется смириться. Если я правильно понимаю жизнь, то никуда мне отсюда не деться. Ну, разве что если начнется война — мистер Джексон иногда говорит, что это может случиться. Там им понадобятся могильщики.