— А ты что здесь делаешь? — спросила я. — Где поденщица, которую я наняла? — Я взяла на себя заботы по дому, когда Китти болела, и нанимала поденщиц, пока не нашла настоящую горничную.

— Я здесь снова работаю, мадам, — ответила эта наглая девка.

— Это по какому праву?

— Лучше спросите об этом у моей хозяйки, мадам. Позвольте ваше пальто, мадам?

— Не прикасайся к моему пальто. Иди и жди в кухне. Я сама разденусь.

Я хотела сказать что-нибудь еще, но не стала — говорить мне нужно не с ней. Конечно же, Дженни не работала бы здесь, если бы Китти не приняла ее назад — у меня за спиной и против моих распоряжений.

Я вошла в дневную гостиную без предупреждения. Китти сидела с мисс Блэк, которую я видела мельком как-то раз прежде. В тот раз у меня о ней сложилось не очень хорошее мнение. Она все распространялась о женщинах-суфражистках — предмет, который мне поперек горла.

Теперь они обе встали, а Китти подошла и поцеловала меня.

— Позвольте я возьму ваше пальто, матушка Коулман, — сказала она. — Почему этого не сделала Дженни в прихожей?

— Вот именно это я и хочу с вами обсудить, — ответила я, оставаясь еще на какое-то время в пальто: я не была уверена, что задержусь. К сожалению, Китти была не одна, а мне не хотелось говорить о Дженни в присутствии посторонних.

— Матушка Коулман, вы уже знакомы с Каролиной Блэк, — сказала Китти. — Каролина, вы наверняка помните мою свекровь — миссис Коулман.

— Конечно, — сказала мисс Блэк. — Рада видеть вас снова, миссис Коулман.

— Вы присядете с нами? — спросила Китти, показывая на диван. — Дженни как раз только что принесла чай, а миссис Бейкер испекла печенье.

Я села, чувствуя себя неловко в пальто. Но никто из них, казалось, этого не заметил.

— Мы с Каролиной разговаривали о Социальном и политическом союзе женщин, — сообщила Китти. — Вы знаете, что они открыли представительство в Лондоне, неподалеку от Олдвича?^[20] Там рядом редакции всех газет, и оттуда они смогут гораздо эффективнее лоббировать интересы суфражистского движения, чем из Манчестера.

— Не одобряю я все эти движения, — прервала я ее. — Зачем женщинам голосовать? За них это прекрасно могут делать их мужья.

— Есть множество незамужних женщин — включая меня, — и они заслуживают того, чтобы быть представленными в парламенте, — сказала мисс Блэк. — И потом, женщина не обязательно придерживается тех же взглядов, что и ее муж.

— В любом хорошем браке женщина во всем должна быть согласна с мужем. Иначе зачем им вообще было жениться?

— Правда? А вы, Китти, всегда бы голосовали так, как ваш муж? — спросила мисс Блэк.

— Я бы, скорее всего, голосовала за консерваторов, — ответила Китти.

— Вот видите? — обратилась я к мисс Блэк. — Коулманы всегда голосуют за консерваторов.

— Но это только потому, что теперешний депутат от консерваторов, скорее всего, будет активно поддерживать суфражистское движение, — добавила Китти. — Если бы кандидаты от либералов или лейбористов открыто высказывались в поддержку движения, я бы голосовала за них.

Я пришла в ужас от такого заявления.

— Не глупите. Ничего бы вы за них не голосовали.

— Меня не столько заботят политические партии, сколько вопросы нравственности.

— Вам бы лучше интересоваться вопросами нравственности поближе к вашему дому, — парировала я.

— Что вы хотите этим сказать? — Я обратила внимание, что Китти произнесла это, не глядя на меня.

— Почему Дженни здесь? Я уволила ее в июле.

Китти пожала плечами и улыбнулась мисс Блэк, словно извиняясь за меня.

— А я наняла ее опять в октябре.

— Китти, я уволила вашу горничную четыре месяца назад за безнравственное поведение. То, что она совершила, исправить нельзя, и она не годится для работы в этом доме.

Наконец моя невестка посмотрела мне в глаза. Вид у нее был чуть ли не скучающий.

— Я попросила Дженни вернуться, потому что она очень хорошая горничная, а нам нужна хорошая горничная. Поденщицы, которых нанимали вы, неприемлемы.

Что-то в выражении ее лица говорило мне, что она лжет, но я не могла понять, в чем заключается эта ложь.

— Вы что — забыли, что она натворила? — спросила я.

Китти вздохнула:

— Нет, не забыла. Просто я не думаю, что это так уж важно. Я думаю о других делах, и мне всего лишь хотелось нанять кого-то, кто будет заведомо хорошо работать по дому.

Я распрямила спину:

— Это смешно. Вы не можете держать здесь девицу, которая… — Я остановилась и посмотрела на мисс Блэк, которая спокойно смотрела на меня. Я не хотела прибегать к мягким формулировкам, но откровенность перед лицом чужого человека казалась мне неприличной. Я не закончила предложение, зная, что Китти вполне может сделать это сама. — Какой пример она подает Мод или моему сыну?

— Они ничего не знают. Они думают, что Дженни болела.

— Нравственная основа этого дома будет подорвана ее присутствием, знают они все обстоятельства или нет.

Китти улыбнулась — такая реакция показалась мне совершенно неподобающей.

— Матушка Коулман, — сказала она, — вы знаете, как я вам благодарна за то, что вы приглядывали за домом, пока я болела. Вы не жалели времени и сил. Но теперь пришло время, когда я снова могу отвечать за свой дом. Я решила, что Дженни может снова работать у нас, и больше говорить здесь не о чем.

— А что об этом думает мой сын?

— Ричард, к счастью, совершенно не интересуется домашними делами. По-моему, именно этому вы меня и учили: управлять домом так, чтобы у мужа не болела об этом голова.

Я проигнорировала ее замечание, но не забыла его.

— Придется мне с ним поговорить.

— Вы думаете, ему это понравится?

— Я думаю, любой мужчина должен знать, если в его доме подрываются нравственные устои.

— Вы останетесь на чай? — любезным тоном осведомилась Китти. Но в голосе ее прозвучал намек, что я, конечно же, захочу уйти. Мне и в самом деле не терпелось поскорей уйти.

— Я не останусь на чай, — сказала я, вставая. — Ноги моей не будет в этом доме, пока она здесь. До свидания, Китти.

Я повернулась и пошла прочь. Китти не стала меня провожать, и очень кстати наглой горничной не было в коридоре, а то и не знаю, что бы я ей наговорила.

Одно из неприятных последствий моих, как я бы это назвала, твердых взглядов состоит в том, что время от времени я оказываюсь перед нелегким выбором. Я, не колеблясь ни минуты, порву отношения с Китти, если это будет необходимо, но я не могу того же сказать о моей внучке и сыне. В конечном счете это не их вина, что у Китти низкие нравственные устои. Но мне не хотелось впутывать Ричарда в то, что — как сама Китти напомнила мне — является исключительно женским делом.

И тем не менее я полагала, что он должен знать о неприличном поведении его жены — если не о ее решении принять назад Дженни, то по крайней мере о ее дружбе с сомнительной женщиной. Как-то вечером я пригласила его одного под предлогом обсуждения кое-каких вопросов, связанных с собственностью его покойного отца. Но, увидев его, я поняла, что не скажу ему ни слова ни о Дженни, ни о Каролине Блэк. Он сиял, хотя позади был целый рабочий день, и это напомнило мне, как он выглядел, когда они с Китти вернулись после их медового месяца.

Так вот оно что, подумала я. Она снова приняла его в свою постель, а потому может вить из него веревки.

А она не промах — моя невестка. Она проделала немалый путь с того дня, когда Ричард представил ее мне — хрупкую, застенчивую провинциалочку в платьях, уже два года как вышедших из моды. Не умею я в игры играть, и теперь, посмотрев на сына, я поняла: она меня переиграла.

В этот раз Новый год мы будем отмечать дома.

Боже мой — только что вернулась с приема у Китти Коулман с ужасной головной болью.