Ожерелье было украшено изумрудами, аметистами, жемчугом, которые образовывали пурпурно-белые цветы с зелеными листьями. Все эти камни были извлечены из моих прежних ожерелий: жемчуг я получила в подарок на конфирмацию, аметист достался в наследство от матери, а изумруды — из ожерелья, подаренного мне на свадьбу миссис Коулман.

— Прекрасная работа, — сказала я ювелиру. — Очень элегантно.

Мод продолжала во все глаза смотреть на ожерелье.

— Тебе разве не нравится? — спросила я. — Это те самые цвета. Цвета СПСЖ. У многих женщин похожие украшения.

— Я думала… — Мод замолчала.

— Что ты думала?

— Я… я думала, что унаследую ожерелья, из которых теперь сделано это.

— И всего-то и дел? Ну что ж — теперь ты унаследуешь вместо них это.

— Папочка будет в ярости, — тихо сказала Мод. — И бабушка. Это были ее изумруды.

— Она подарила мне ожерелье, и я вольна делать с ним что захочу, — она не может мне диктовать.

Мод промолчала; это молчание было хуже, чем ее надутые губы чуть раньше.

— Ну что — поехали есть мороженое к «Фортнуму и Мейсонсу»? — спросила я.

— Нет, мамочка, спасибо. Теперь я хотела бы вернуться домой. Пожалуйста, — тихо сказала Мод.

Я думала, ожерелье ей понравится. Кажется, я ничем не могу ей угодить.

Я сразу же их заметил. Китти прихорашивалась перед зеркалом в прихожей — мы собирались на прием к моей матери. Дженни стояла рядом с ней — держала ее пелерину. Мод наблюдала с лестничной площадки. Платье на Китти было с глубоким вырезом, и, приглядевшись, я узнал изумруды у нее на шее. Моя мать много раз надевала их, отправляясь с отцом на приемы и торжества, а однажды — на встречу с королевой. Теперь, в этом новом ожерелье, рядом с другими камнями, они выглядели омерзительно.

Я не сказал ни слова — шантаж Китти наглухо запечатал мне рот. Вместо этого я разозлился на собственное бессилие, неумение совладать с женой. Что это за муж — беспомощный, без всякого авторитета? Китти точно знала, что делает.

Позже, увидев выражение лица матери, когда ее взгляд упал на новое ожерелье Китти, я был готов задушить свою жену, собственными руками стиснуть эту хорошенькую белую шейку.

Я думаю, ей нравится мучить меня.

В последний год все и так было хуже некуда в те несколько раз, что я, ради соблюдения приличий, была вынуждена посещать своего сына в их доме. Еще хуже стало, когда ее отправили в Холлоуэй и имя Коулманов появилось в газетах. Я была в шоке, но все забылось скорее, чем я ожидала. Мои друзья — мои добрые друзья — не поднимали эту тему, щадя меня. Мне оставалось только радоваться, что Джеймса нет в живых и он не видит этого позора.

Но хуже всего были изумруды. Их подарила мне мать Джеймса вечером перед нашей свадьбой, подарила, зная, что я сохраню их в целости и передам жене своего сына. В те времена о таких вещах даже не говорилось — это и так было понятно. Мне бы и в голову не пришло ничего иного, кроме как носить их с гордостью, а потом, когда придет время, передать по наследству. Никто из нас, женщин, носящих фамилию Коулман, не смог бы осквернить их так, как это сделала Китти.

Она надела их на мой ежегодный майский прием вместе с темно-зеленым платьем со слишком глубоким декольте. Я сразу же поняла, что это за изумруды, хотя ожерелье и было мне незнакомо. Я бы свои изумруды где угодно узнала. Она тоже увидела, что я их узнала. Бедный Ричард, стоявший рядом с ней, и понятия не имел о том, что произошло. Изумруды — мужчины в них не разбираются, только женщины. Я ему никогда не скажу.

Я не устроила сцены — не могла же я это сделать перед всеми. К тому же это только доставило бы ей удовольствие. Нет, я дождалась, когда уйдет последний гость, и тогда уже села в темноте и разрыдалась.

Поначалу я отказывалась помогать Мод. Я не хотела иметь ничего общего с этими суфражистскими транспарантами. Но Мод никудышная белошвейка, и когда однажды в школе я увидела ее бедные пальчики, все исколотые и разодранные иголкой (кто-то должен научить ее пользоваться наперстком), то пожалела ее и стала приходить к ней днем помогать.

Здорово, что я это надумала! Она, бедняжка, такая медлительная, а ее ужасная мать оставила ей невероятную кипу этих транспарантов. Сначала я чувствовала себя не в своей тарелке, сидя в их дневной гостиной и нашивая буквы на транспаранты, — боялась, что в любую минуту может войти мать Мод, а с тех пор как я все про нее узнала, мне в ее присутствии не по себе. Но она редко бывает дома, а когда говорит по телефону, который у нее недавно появился, то нас даже не замечает. Я от этого телефона дергаюсь — всегда подпрыгиваю, когда он звонит, и я бы ни за что не стала отвечать по нему. Мод приходится делать это постоянно. Когда ее матери нет дома, она записывает бесконечные послания о грядущих митингах, петициях и другой чепухе.

К счастью, вышиваю я неплохо — я сделала целых три транспаранта, пока Мод возилась с одним, и у нее все стежки видны. Забавно сидеть там вместе — мы болтаем и поем, а Мод иногда совсем перестает шить, когда у нее все пальцы в крови, и начинает читать вслух книгу, а я тем временем работаю. Дженни без конца приносит нам чай, а раз или два даже кофе, когда мы ее очень просим.

Слава богу, кроме шитья от нас ничего не требуется. Мы получаем материю и уже вырезанные буквы, а лозунг написан на листе бумаги, пришпиленной к материи. Буквы обычно белые, материя зеленая или черная. Мне хоть заплати, я бы не смогла выдумать лозунга. Некоторые из них такие сложные, я в толк не могу взять, к чему они призывают. Что, черт возьми, может означать

А то и еще хуже:

Какое отношение имеет к этому премьер-министр?

Смешнее всего — это ошибки. Первая случилась, когда я пришивала буквы для одного из транспарантов —

(Меня тошнит до смерти от этих слов!) Складывая законченный транспарант, я мельком взглянула на него и обнаружила, что пришила:

Я уже собиралась отпороть буквы, но посмотрела украдкой на Мод и увидела, что она ничего не заметила, — она сидела, нахмурившись, над своим транспарантом, засунув в рот в очередной раз уколотый палец. И тогда я тихонько сложила транспарант и, улыбаясь про себя, бросила его на готовую кипу. Видимо, должны быть изготовлены тысячи и тысячи транспарантов — этим заняты женщины по всей стране. Каждые несколько дней мать Мод вбегает сюда, хватает кипу готовых и уносится прочь, даже не сказав спасибо. Вряд ли кто сможет найти виновника этой ошибки.

После этого я стала делать новые «ошибки» — еще несколько раз «СЛОВА, А НЕ ДЕЛА», потом я нашила «ЕЛА», а не «СЕЛА». «Лишние» буквы я засовывала себе в карман фартука. Придумывать ошибки было ох как весело:

превратилось в

а

в

Я сделала с десяток таких, когда Мод меня поймала. Она помогала мне складывать один из транспарантов и вдруг сказала:

— Постой. — Она развернула транспарант.

На нем было написано:

— Лавиния, тут должно быть написано: