Все шло бы ничего, но заедали палитру привычные коричневые тона, не хватало смелости увидеть звенящую синь пленэра.

Левитан мается.

Пропадает где-то сутками. Приходит какой-то чужой, с воспаленными глазами, перепачканный красками, худой и печальный.

Саврасов глядит на его маленькие этюды, хмыкает.

Доволен.

И вот наступает первая в судьбе живописца выставка. Прочтите строки из газеты «Русские ведомости», в которых отмечают удачу пейзажей Куинджи, Шишкина, Саврасова и…

«Пейзажист г. Левитан выставил две вещи: одну — «Осень» и другую — «Заросший дворик».

Дальше им дается высокая оценка:

«Все это написано просто мастерски, во всем проглядывает чувство художника, его бесспорно жизненное впечатление от природы; судя по этим двум картинам, нет сомнения, что задатки г. Левитана весьма недюжинного характера». Господин Левитан… А ему, этому юноше, — всего семнадцать лет. Это был 1877 год. Таково начало. Казалось, блестящее. Шлагбаум успеху открыт.

Левитан был истинным певцом Отчизны.

Как-то художник заметил:

«Говорят, что нужно ехать в Италию, только в Италии можно стать художником. Но почему? Чем пальма лучше елки?»

Эта мысль нашла подтверждение во всей его жизни.

Он был певец Отчизны не потому, что не видел красот иноземных. Нет.

Он не раз колесил по Европе, но жизнь искусства была дома, на Родине.

Надо представить себе Левитана той поры — юношу экзальтированного, с воспаленной фантазией, прибитого бытом… И, несмотря на это, мощно и прямо идущего к своей цели, к созданию портрета русской природы — яркого, многозначного, объемного.

… Вскоре стираются воспоминания детства, обычно самые яркие.

Он живет будущим.

Левитана поддерживали. Его маленькие этюды не раз экспонировались на выставках и имели успех, но… В 1879 году страну сотряс выстрел в императора Александра II.

Москва теперь закрыта для Левитана.

Он уезжает за город, в Салтыковку, и оттуда ежедневно добирается в Москву на «чугунке».

Денег нет.

Ботинки разбиты.

Драный костюм и пустые карманы.

Стыдно было показываться на люди.

Так накапливались в душе одиночество и тоска, которые даже в дни самых светлых удач омрачали жизнь молодого живописца. И эти перепады чувств рождали меланхолию — эту страшную ржавчину души.

Но он работал с энергией, изучая пейзаж во всех его деталях и подробностях, в цвете и тоне. Почерку Левитана с годами все более и более будет свойственна широта обобщения в мазке, колорите и композиции.

Но это был результат невероятного труда, наблюдения.

От деталей к общему — таков закон большого искусства.

История с учителями у Левитана была интересной и своеобычной.

Великий Перов известен как проповедник критического реализма. Его полотна были полны горькой правды жизни.

«Московская школа, — вспоминали о той поре С. Глаголь и М. Нестеров, — носила в себе своеобразный яркий отпечаток страстного увлечения и художественного подъема».

И, думается, по своим устремлениям Москва и ее училище были в какой-то степени антиподом петербургской Академии.

Это чувствовалось по многим признакам.

Но Левитан был пейзажист.

Лишь Саврасов, этот второй колосс училища, сумеет привить ему вкус к неистовому поиску поэзии и правды природы.

Очень заметен был приход в училище Поленова. Этот европейски образованный живописец принес с собой веяния пленэра; его картины и этюды, привезенные из-за границы, сразу поражали своей сочностью и свежестью.

Вот эти разные, большие художники влияли на становление юного таланта…

Аскетизм и гражданственность музы Перова, напряженный лиризм русского Коро — Саврасова и блистательный дар Поленова — все эти столь отличные друг от друга мастера вместе дали Левитану понимание широты и ощущение нужности художника, его благородного труда.

…Салтыковка. Вокруг кипела обыденная дачная жизнь. Мелькали белые платья и чесучовые костюмы, соломенные шляпы, яркие зонтики, блестели кокетливые глазки модниц, а у будущего мастера не было ни гроша, он голодал. Но наперекор всему отчаянно работал. Левитан не сдавался, он свято надеялся на целительную силу таланта и труда.

Упорство, вера и работа дали свои плоды. Юного пейзажиста заметил сам Третьяков.

«Осенний день. Сокольники». Шелестят верхушки темных сосен, лохматясь на светлом бегущем небе. Шуршат золотые кленовые листья, разогнанные ветром по краям дорожки, удаляющейся от нас в туманную даль. Куда спешит эта одинокая дама в черном? У ее ног скользит прозрачная, осенняя, еле заметная тень.

Левитан отдал дань традиции. Пейзаж — жанр.

Но природный вкус и чувство меры не позволили художнику перейти грань банальности.

Это полотно — типичный «пейзаж настроения», в котором одновременно воздействуют на зрителя человек и природа. Этот опыт юного художника, еще не распознавшего себя и своего пути в искусстве, будет единственным.

Живописец придет к более сложной и оригинальной форме.

Первая и последняя человеческая крупная фигура на картине написана Николаем — братом Антона Павловича Чехова, с которым Левитана свяжет судьба на всю жизнь.

Не без сложностей.

Но они знали друг другу цену, и хоть не всегда дружили, но в самые последние дни в далекой Ялте Левитан напишет на память Антону Павловичу Чехову лирический пейзаж «Стога вечером». Нр не будем забегать вперед. Вернемся в 1879 год.

Осенний день. Сокольники.

Итак, пейзаж Левитана в галерее Третьякова. Это был миг радости. Автор картины получил сто рублей. Напомним, что художнику не хватало одного года до двадцати лет.

И опять судьба наносит очередной удар.

Тяжко заболевает сестра.

Левитан три года снимает дачу в Останкине и всеми силами пытается вылечить Терезу. И она поправляется.

Художник ближе увидел подмосковную природу, больше стал писать пленэр, но когда наконец наступил момент окончания училища и Саврасов пометил на обороте дипломного холста: «Большая серебряная медаль», — это вовсе не был финал. Ученый совет решил по-другому, ему не понравилась картина. Автора попросили написать другую… Лишь через несколько лет, в 1886 году, Левитан получил диплом «внеклассного художника».

Но дама в черном из Сокольников уже много лет ждала в Третьяковке новых пейзажей Левитана. И она дождалась. Его полотна займут место в лучшей галерее России.

Но это было не так просто.

Сложен был путь Левитана к своему признанию. Куда только не толкала его нужда! Писал поденно скупщику картин, малевал и поштучно базарные пейзажи.

И вот наконец судьба свела его с интересным человеком — это был Савва Мамонтов…

Купец, богач решил создать свою частную оперу и… открыл новую страницу в создании оригинальных спектаклей, вошедших в историю развития русской национальной культуры…

Первенцем была «Русалка» Даргомыжского, ею был обозначен сезон.

Мамонтов пригласил Левитана вместе с Виктором Васнецовым писать декорации… Опыта у них не было, и они создавали большие картины-панно.

Премьера.

Зал бешено аплодирует декорациям, что в опере бывало редко: здесь царствовали рутина, шаблон.

Новую романтическую, богатую по цвету русскую песню пропели художники.

Левитану работа очень помогла, он стал шире видеть, стал «цветнее».

Его кисть забывает ученическую кропотливость, мазок стал раскованней, полотна зазвучали звонче.

… Все устали от трудового дня, ноги гудели, хотелось спать, но впереди была ночь — надо готовить генеральную репетицию. Маляр Москвичев уже принял «дозу» и храпит, нарушая тишину. Вдруг распахнулась дверь — Антон Чехов.

Чехов и Левитан. Если отбросить неврозы Левитана, которые помогал исцелить Чехов-врач, то они часто обогащали друг друга, будучи абсолютно разными людьми. Конечно, были и шутки, и игры, но все это с возрастом и возмужанием ушло, а ощущение близости, духовная дружба остались.