«Вне Родины нет искусства».

Вот последний штрих из трагической жизни Малявина. Он не требует комментариев:

«… В момент внезапного наступления немцев в 1940 году на Бельгию Ф. А. Малявин находился в Брюсселе, где писал портрет какого-то высокопоставленного лица.

Так как он не знал другого языка, кроме русского, он был схвачен германцами и обвинен в шпионаже.

Спасся он только тем, что командующий отрядом сам был художником… Ф. А. был отпущен.

Ему пришлось идти пешком через всю Бельгию и Францию, и только после долгих мытарств, больной, к концу июля добрался он до Ниццы. Художник из Брюсселя возвратился совершенно истощенный, желтый от разлившейся желчи, слег, потом отправлен был в клинику, откуда уже не вернулся».

Заказы и успех сопутствовали Ф. А. Малявину в его жизни за границей далеко не все время. В последние, предвоенные годы он жил, по-видимому, очень скромно, если в преклонном возрасте, семидесятилетним стариком, один поехал в незнакомую страну для написания заказного портрета.

Известно также, что дочь Ф. А. Малявина для покрытия расходов на похороны отца продала за бесценок пятьдесят полотен торговцу картинами из Страсбурга.

Так драматична и сложна была судьба Малявина.

Май 1890 года. В абрамцевский дом Мамонтовых вошла весна. У окна — двое. Один высокий, прямой, сдержанный — Михаил Нестеров. Другой поменьше ростом, худощавый, подвижный — Михаил Врубель.

Два Михаила, два художника…

— Вот уже месяц, как работаю над «Демоном», ничего не получается, — горячо, взволнованно проговорил Врубель, — пишется все на то. Мечусь и мучаюсь между работой и порывами к кубку жизни.

Ветер открыл окно, с улицы пахнуло прохладой и свежестью.

— Задумал я отразить нашу национальную русскую ноту, — продолжал Врубель, — красивую, могучую и… немного печальную.

На Нестерова глядели странные прозрачные глаза. Быстрые, почти судорожные движения рук только подтверждали чрезвычайную нервность творца «Демона».

Врубель оперся о подоконник и зябко поежился.

— Мою искренность, — сказал он, — мое стремление к передаче страстных духовных движений, к экспрессии принимают за парадокс, и иногда я сам чувствую, увы, что почти ничего еще не сделал.

— Михаил Александрович, — неторопливо промолвил Нестеров, — настоящие художники: Илья Репин, Виктор Васнецов, Валентин Серов — все любят, ценят ваши творения, ждут многого, очень многого.

— Легко, Михаил Васильевич, все это говорить, — взорвался Врубель, — хорошо, когда у вас уже есть «Варфоломей»!

— Дорогой мой, — ответил Нестеров, — если бы вы знали, какие адовы муки я принял, написав «Варфоломея». Меня ругают и сегодня. Ведь совсем недавно говорили, что я сумасшедший. Это мне сказала простодушная и милая барышня.

Он одернул строгий черный сюртук.

— В Петербурге, в Москве слушал я больше неприятностей о «Варфоломее», чем доброго. Скажу главное: берегите свой огромный талант! Думаю и верю, что он победит все препоны.

Кто мог предсказать в тот светлый майский день, что Михаилу Врубелю осталось творить всего каких-нибудь полтора десятка лет? Но все же успеет он за этот короткий срок создать картины, поражающие поэзией, страстным полетом фантазии, стремлением постичь мир, неведомый человеку, которые поистине станут драгоценными жемчужинами русской школы живописи. Он не вынес перепадов непризнания и внезапной славы, лет бедности.

В конце жизни тяжко заболел и последние годы провел в психиатрической лечебнице.

Другому участнику этой встречи в Абрамцеве — Михаилу Нестерову — суждено было писать еще добрых полвека. Он ушел от нас в год своего восьмидесятилетия, в 1942 году…

Жизнь после жизни.

Жгучая неответная бездна.

Однако искусство, поэзия, музыка, любое большое творчество находит ясный ответ — великое создание живет после смерти художника, писателя, композитора.

Искусство — бессмертно.

Живописец, увидевший по-своему новь, время, людей, мир природы, Отчизну и воспевший все это в картинах ярких, звучных, — вечен.

Так полноводная река утром отражает в своей глади свежую, румяную зарю.

Днем зыбкая рябь несет в себе сверкание солнца и бег облаков.

Вечерний закат тает в покатых волнах.

Наступает ночь, и тогда в черном зеркале вод реки бежит лунный след и мерцают искры звезд.

Кажется, в эти тихие мгновения земной трепетной красы почиет сама вечность.

Портрет Е. П. Нестеровой.

Чем крупнее художник, чем более велик дар его музы, тем мощней, объемней и красочней мир его полотен.

На берегах реки Белой в городе Уфе родился 31 мая 1862 года большой русский живописец Михаил Васильевич Нестеров.

Еще Аксаков воспел природу этих уральских краев, сказочно неповторимых.

Творчество мастера похоже на кристальные воды реки Белой — могучие, полные скрытой силы, исконной своеобычной прелести.

Замечательная картина — «Видение отроку Варфоломею», написанная накануне XX столетия, опередила многие новации нашего пестрого и суетного века.

Удивляет больше всего, что, использовав в этой картине последние достижения европейского пленэризма XIX века, художник создал феноменальное по духовности русское произведение.

Бывают личности, которые своей жизнью, долгой и многотрудной, творчеством, ярким, честным, духовно сложным, создают национальное богатство, становятся частью истории Родины.

Ей безраздельно, до последнего дыхания, отданы все их сокровенные помыслы.

Целиком, без единого сомнения в правильности раз найденного пути.

Нестеров… Шестьдесят лет труда, каждодневного, упорного, страстного, бескомпромиссного.

Судьба его непроста.

Ему довелось начинать свою жизнь в искусстве рядом с гигантами русской школы — Суриковым, Репиным, Васнецовым, учиться вместе с Левитаном, Рябушкиным, К. Коровиным. Показывал он на выставках полотна рядом с Врубелем, Валентином Серовым.

Великолепный живописец, он уже в ранних работах обрел свой голос.

Родилась «нестеровская красота Руси» — лирическая, удивляющая свежестью, сердечностью.

Мастер владел могучими средствами пластики. Но главная его сила заключалась в проникновении в самую суть русской души с ее глубиной, подвигом, любовью к ближнему. Больше полувека творить и создавать шедевры, ничуть не теряя первозданной остроты и напряжения, — подвиг!

Наташа Нестерова на садовой скамейке.

Это служение искусству являет собою достоверный пример самоотверженности, той поражающей даровитости, которая свойственна не многим.

Нестеров — фигура историческая, он показывает нам пример суровой непримиримости, гражданственности, патриотизма в самом высоком понимании этого слова.

Велика его роль хранителя традиций русского реалистического искусства и в то же время новатора, давшего нам совершенно новое толкование сюжетов, давно известных.

Его искусство развивалось на рубеже двух веков.

Первые картины, ставшие ныне классикой, были откровениями по широте прозрения.

Древняя Русь с ее героикой, былинностью, дивной природой словно живая предстала в его холстах.

Они были настолько необычны, что при всей классичности исполнения вызвали недовольство, хулу и критику.

Сегодня ясно, насколько значителен его вклад в мироощущение старой Руси, переданное языком нового искусства.

Нестеров сумел воплотить темы национальные в форму настолько высокую, что его холсты могут быть справедливо отнесены к шедеврам мирового значения.