Нет, конечно, то, что она сделала, было серьезным нарушением субординации. Эти страницы, перевод последнего послания одного из самых блистательных иллюстраторов в мире, следовало незамедлительно показать начальству и, разумеется, владельцу драгоценной книги «Звери Эдема». Все оригиналы должны быть помещены в каталог и запечатаны. Затем следовало составить план действий, возможно, с привлечением специалистов из других институтов — чтобы неспешно проанализировать и изучить их. Обычно подобная работа может занимать месяцы, даже годы. До сих пор Бет строго придерживалась всех этих правил, во всяком случае куда как строже, нежели Картер. Зато с мужем у нее была одна общая черта — жажда знаний, неукротимое стремление к новым открытиям.
И еще: странным образом она была твердо убеждена, что это письмо, странствовавшее по миру через века, было адресовано именно ей.
«Настанет завтра, и я умру. Сохрани (защити) душу мою, о, Господи. Я самый счастливый, а этой ночью самый несчастный из людей. Я создал величие (великие работы), я создал (совершил) большие преступления (обман, грех). Возможно, за это (из-за этого) и попал (был помещен) в это место с его неописуемым великолепием и равно неописуемым варварством… этот дворец из золота, где воды (реки) красны (от крови) и даже славные деяния ведут к унизительной (позорной) смерти».
Бет сделала паузу. Читать было трудно, и не только потому, что глазам то и дело приходилось возвращаться к началу, проверять разные колонки на предмет того, правильно ли прочел и перевел компьютер с латинского, как сделала бы она сама. Трудность перевода заключалась еще и в том, что сами по себе эти слова, несмотря на кажущуюся простоту, были преисполнены особой значимости, являя собой страшное предзнаменование. Это были последние слова человека, который переписывал драгоценную книгу «Звери Эдема» и который (в этом она была уверена, хоть и понимала, что многие ученые с ней не согласятся) также создал все иллюстрации. А что, если он все-таки выжил вопреки той печальной участи, что ждала его на следующей день после написания письма?
Джо счастливо ворковал, ползая по травке, возводил стены и башни из разноцветных и легких пластиковых кубиков. Бет знала: все матери считают своих малышей исключительно талантливыми и сообразительными, тем не менее ее впечатлила солидность и дизайн крепости (в том, что это именно крепость, не было никаких сомнений), которую строил Джо. Как раз сейчас он возводил еще одну башню, и из-за того, что все сооружение стояло на неровной земле, казалось, она вот-вот обрушится. По выражению серо-голубых глаз Джо было видно, что и он тоже это понимает. Чемп прекратил патрулирование, развернулся, взял в пасть большой красный кубик и затрусил к малышу. Джо вставил его в основание башни.
Ну какой другой ребенок, восхищенно подумала Бет, сообразил бы такое? Уже не первый раз она подумывала о том, что, может быть, стоит проверить IQ сына. Наверное, они просто не согласятся, ведь Джо еще слишком мал.
На листы бумаги, лежащие у нее на коленях, села большая жирная муха, Бет сердито прогнала ее щелчком. Солнце начало садиться за горные хребты Санта-Моники, в каньоне за домом сгущалась тьма — словно чернильное пятно расползалось по густому кустарнику и вечнозеленым карликовым деревьям. Бет сделала большой глоток чая со льдом. Вытерла пальцы о хлопчатобумажные шорты и снова взялась за чтение.
«Я попал в это место по велению Божьему, но так и не добился (заслужил) его милости. Голос Петра слышал я, как слышали его многие другие. Никогда не встречал я святости (благочестия), не слышал и не видел ее, до того дня на полях. Петр уговорил всех нас отказаться от раздоров, споров и погубления братских христианских душ, он умолил нас обратить все мысли к Спасителю и священным местам, где некогда ступала Его нога, местам, которые были осквернены неверными сарацинами».
«О боже, — подумала Бет, — неужели это возможно? Неужели это письмо является не чем иным, как одним из первых рассказов паломника или крестоносца о походе в Святую землю?»
Петр, насколько она понимала, — это святой Петр. Но это также мог быть легендарный Петр-отшельник, бородатый анахорет, явившийся в конце одиннадцатого века и всколыхнувший большую часть Европы призывами послать в Палестину крестоносцев и отобрать эти земли у неверных. Если это так, тогда автор этого письма наверняка говорил на французском, родном языке Петра-отшельника. Вопросов становилось все больше, личность автора — все значимее: он превосходно владел латынью и писал на ней, он создавал цветные иллюстрации такой красоты и выразительности, что просто захватывало дух. Мало того, теперь получалось, что он был еще и искателем приключений, человеком действия. Бет все больше склонялась к мысли о том, что имеет дело с человеком уровня Челлини, Караваджо или Микеланджело. Не с книжным червем, который редко покидал монастырские застенки, но с художником, мастером высочайшего уровня, далеко опередившим свое время.
Если ее выводы о Петре-отшельнике верны, тогда и время можно определить с большой степенью точности — в 1095 году Петр, только что вернувшийся в Рим после путешествия по Святой земле, попробовал заручиться поддержкой Папы. И где бы он затем ни появлялся, везде пробуждал религиозный трепет и в равной степени жажду крови. Ездил он верхом на муле в длинной сутане, подпоясанной толстой веревкой, его выходили встречать толпы, и он рассказывал этим людям страшные истории о том, как нападали неверные на христиан, осмелившихся совершить паломничества в Иерусалим. Он призывал ангелов, чтобы подтвердить эти свои слова, а говоря, рыдал и бил себя кулаком в грудь, где висел большой крест, — бил до тех пор, пока не начинала идти кровь. Он воспевал святость таких мест, как гора Сион, знаменитая оливковая роща; и Папа Урбан II принял его, как и тысячи других простых людей, за посланника Божьего.
«Слышал я также и указы святого отца, где он обещал простить паломникам все прегрешения (смертные грехи) и не преследовать их за преступления или нападения на неверных».
Бет улыбнулась. Неужели ее герой оправдывается? Неужели и он, подобно другим горячим головам, совершал какие-то серьезные проступки?
«Кроме того, против солдата Христова нельзя совершать насилие, иначе виновный будет предан анафеме».
Если ее герой вошел в конфликт с законом, то, должно быть, совершил весьма серьезное преступление, поэтому решил прибегнуть к защите: вступил в армию крестоносцев, и теперь каждый, кто осмелился бы выступить против него, мог быть предан анафеме или отлучен от церкви. В ту пору мало кто сомневался, что крестоносцы призваны свершать богоугодные деяния. Но для некоторых из них война с мусульманами означала прощение всех прошлых смертных грехов, служила своего рода средневековой индульгенцией, спасением от тюрьмы, а то и от казни.
«Испытав на себе все тяготы преследования (несправедливости), я в полной мере осознал, какие страдания выпали на долю братьев моих христиан, и захотел посвятить всего себя служению великой цели (великого плана) Господа нашего. Мы выступили в конце лета, огромная армия рыцарей Христовых, были среди нас и всадники, но остальные по большей части пешие, и ничего при нас не было, кроме небольшого запаса продовольствия и сумок. В своей сумке я нес инструменты моего ремесла, ибо уже давно понял, что навыки, коими владел, могут оказаться куда более полезными и ценными, нежели оружие (способы, методы) воина. И вскоре мне выдался случай убедиться в своей правоте. Эти инструменты спасли мне жизнь, но они же и подвели меня теперь к ее концу».
Бет подняла глаза: маленький Джо ковылял за Чемпом, у которого в пасти был зажат ярко-синий кубик. Джо заливался смехом, а Чемп весело вилял хвостом. Бет подумала о том, как это странно: она сейчас сидит здесь и читает последнюю исповедь тысячелетней давности обреченного на смерть человека. Ее целиком захватило это повествование, и она поспешно перелистывала страницы, сверяясь с примечаниями.
