Он подошел к окну и выглянул наружу. Узкий переулок пропах тухлой рыбой. Под прислоненный к стене железный лист шмыгнула крыса. А в нескольких метрах располагался вход в здание портового отделения иммиграционного контроля Соединенных Штатов Америки.
Китаец сошел на берег несколько часов тому назад. Быстро проходя по доскам старого дебаркадера, [143] он мельком увидел зеленую с одного боку статую, ту самую, что заметил еще с палубы: огромная женщина держала в руке факел. С другой стороны, вдалеке, громоздились непонятные высоченные постройки. Одна из них ярко вспыхивала чистыми окнами.
Пассажиры, вместе с ним сошедшие на берег, тащили с собой много всякого груза. В руках они держали огромные чемоданы, плетеные корзины, какие-то пыльные цветные узлы. Занятые багажом, иммигранты держали документы в зубах, как им велели, чтобы, не теряя времени, сразу предъявить их комиссарам. Со стороны толпа напоминала вьючных животных. Почти все мужчины, одетые в черные широкополые шляпы, были при усах. Женщины носили длинные платья с перекинутыми через шею и крест-накрест завязанными на груди какими-то кусками ткани. «Наверное, это одеяла, весящие весьма прилично», — подумал Шань Фен.
Прежде чем впустить в здание, людей поставили в ряды, чтобы обследовать на предмет трахомы: врач плоской палочкой выворачивал им веки, высматривая признаки инфекции. Осмотр занимал несколько секунд, пассажиры даже не опускали на землю чемоданы. Внутри же их ожидали новые построения для регистрации имен и проверки документов. В общем, очередная процедура предстояла быть долгой.
Шань Фен прислонился к стене с чемоданом у ног и думал о последней ночи, проведенной с Вентой. В ушах все еще раздавался визгливый окрик эсэсовцев, причиняя физическую боль: «Стой! Стой!»
Он схватил подружку за руку и потащил в боковую улочку:
— Сделаем по-другому.
Женщина не сопротивлялась.
Санаторий располагался сразу за углом. Тут было тихо и темно, горела только небольшая лампа над входом, где, наверное, дремал ночной сторож. Дитрих находился в клинике: Шань Фен знал, что он собирался этой ночью понаблюдать за ходом эксперимента.
Китаец с Вентой перелезли через окружавшую санаторий стену за несколько секунд до того, как перед входом развернулся автомобиль. Пытаться проникнуть к Хофштадтеру, миновав сторожку, было рискованно: поднимать подозрительный шум не входило в планы юноши.
Охранник удивленно поднял голову от иллюстрированного журнала, но Шань Фен уже перехватил инициативу:
— Я адъютант капитана Хофштадтера, мне очень срочно надо с ним переговорить.
Сторож не верил своим глазам: перед ним стояла какая-то растрепанная женщина, а рядом с ней китаец, которые чего-то требовал…
— Но… как вы сюда попали?
— Через дверь, она ведь не замкнута. Повторяю: мне очень срочно надо переговорить с капитаном. Герр Хофштадтер меня ждет, и я не хотел бы докладывать о том, что вы нарушили субординацию.
Возраст сторожа приближался к шестидесяти, и он не производил впечатления задиры. Как раз когда во дворе завизжали шины автомобиля, старик снял трубку внутреннего телефона. Шань Фена и Венту провели в кабинет, где их поджидал одетый в белый халат Хофштадтер. Он встревожился и не дал им даже перевести дух:
— Вот уж не думал, что ты будешь настолько глуп и приведешь ее сюда.
— За нами гнались…
Китаец попался на собственную наивность: сын совсем другой человек, не то что был отец.
— Именно поэтому ты и не имел права…
Его прервал грохот сапог на лестнице. Дверь распахнулась, и в комнату ввалились люди в черной форме. За ними появился старший, и Хофштадтер выругался про себя: офицер оказался майором. Значит, пустить в ход свой авторитет не удастся. Он на всякий случай пошире распахнул халат, чтобы под ним была видна черная форма, такая же, как на вошедших.
— Господа, я капитан Дитрих Хофштадтер, директор санатория. Чем вызван ваш визит?
Офицер поспешно представился:
— Штурмбанфюрер Клосс. Двое штатских не остановились по нашему приказу и скрылись где-то в этом заведении. Есть подозрение, что женщина — еврейка.
В его понимании это объясняло все.
— Так и есть.
Услышав такие слова Хофштадтера, Шань Фен еле удержался, чтобы не застонать.
— Мой адъютант поэтому и привел ее сюда. Мы заняты важнейшим экспериментом, который одобрен лично фюрером, и нам нужны… подопытные животные.
Майор сразу сменил тон и осторожно поинтересовался:
— А в чем суть эксперимента?
— Эксперимент секретный, — соврал Дитрих.
— Тогда вы обязаны предъявить мне документы, подтверждающие секретность, иначе…
Хофштадтер проворчал с наигранной скукой:
— Ну хорошо, следуйте за мной. Я должен вернуться к работе как можно скорее. Шань Фен, подожди меня здесь вместе с женщиной.
— Нет, капитан, я бы предпочел, чтобы они пошли с нами.
Майор медоточиво улыбнулся.
В пропахшей дезинфекцией комнате сидели в застывших позах трое мужчин и две женщины.
— Несколько часов назад им ввели по дозе сыворотки. Все подопытные находятся в состоянии кататонии и ничего не чувствуют. Далее с уменьшающимися интервалами мы даем простые команды, например: «Встань!» или «Закрой глаза!» — пояснял Хофштадтер с довольным видом.
— Ну и… — Майор был поражен.
— И ничего. Пока никакой реакции. Потому и нужны новые подопытные.
— И немедленно, — сладко промурлыкал майор.
— Верно, герр штурмбанфюрер.
— Тогда поглядим на эксперимент. Похоже, дело у вас срочное, а мы и так отняли у вас уже много времени.
— Ну что ж…
Хофштадтер бегло взглянул на растерянного Шань Фена. В конце концов, он ведь не дурак, должен же был думать… Дитрих сделал знак санитару:
— На этот раз приготовьте семипроцентный раствор.
Вента застыла, словно каменная. Прошло несколько минут, и Дитрих, засучив ей рукав, ввел сыворотку. Как только он вытащил иглу из вены, девушка начала биться в судорогах.
— Сначала всегда наступает критическая фаза. Если подопытная сможет пройти ее, мы будем внимательно за ней наблюдать, — объяснил Хофштадтер майору.
— А если не сможет?
— Тогда будем искать другого подопытного.
У Венты пошла носом кровь, на губах показалась красная пена. Она содрогалась в конвульсиях и каталась по полу. Когда стоны утихли, Шань Фен закрыл глаза.
— Я вижу, на этот раз эксперимент завершился неудачно, — заключил офицер и обернулся к своим людям. — Пошли, здесь нам больше делать нечего.
Как только они вышли, Шань Фен открыл глаза и молча, пристально посмотрел на своего… хозяина.
— У меня не было другого выбора. Так хоть тебя удалось спасти.
Китаец вышел, не сказав ни слова, и направился к дому Хофштадтера, чтобы забрать копии записей об Аль-Харифе.
— Чэнь Лей?
Имя, под которым он приехал, американский чиновник исказил на свой лад. Отделившись от шеренги пассажиров, Шань Фен подошел к столику:
— Чэнь Ли, сэр.
Человек за столиком на секунду поднял глаза и снова склонился над документами:
— Ты родился в Глендейле.
— Да, сэр, восьмого июля тысяча девятьсот второго года.
— Профессия?
— Наемный работник. Я трудился на виноградниках.
Человек снова взглянул на него:
— Наемный работник… И что же ты уехал из Соединенных Штатов?
— Моя мать, господин, была при смерти, и я хотел ее повидать. Она живет… жила в Амстердаме.
— Наемный работник, который тратит свои сбережения, чтобы в последний раз увидеть матушку… Почему же она родила тебя здесь, а потом уехала в Амстердам?
— Там живет моя сестра.
— Ну да, рассказывай кому-нибудь другому.
Последнюю реплику комиссар произнес вполголоса, пока внимательно изучал документы.
— Вохилл! Иди-ка сюда и скажи, как тебе этот тип.
На сей раз беседа велась в маленькой сырой комнате. И Берлин, и Вента, и все прочее осталось очень далеко. От запаха свежей краски слегка подташнивало. Фальшивые документы проверку не прошли. Ему оставалось разыграть последнюю карту.
