Глубоко вздохнув, Дерюйтер быстро прикинул ситуацию. Сынок погиб, двое противников тоже мертвы. Ту Юэшень держался в сторонке, чтобы не рисковать, но загвоздка как раз не в нем. Справа приближался Чжу, а слева — двое его людей. У всех троих огнестрельное оружие. Ясное дело, Папашу тоже убрали, так что подмоги не будет: Ганс остался один. Можно попробовать и в предателя метнуть кинжал, а потом сбежать. Но риск слишком велик: в случае неудачного броска голландец останется беззащитным. Значит, большого выбора нет. Дерюйтер потянул клинок из тела, которым прикрывался, но тот не поддался: застрял между ребер.

Чжу находился уже меньше чем в пяти метрах, еще два-три шага — и он не промахнется. Ганс видел, как блестят в темноте его глаза. Еще одна попытка вытащить кинжал ничего не дала. Вдруг в живот уперлось что-то твердое и холодное. Голландец улыбнулся: как там говорится у китайцев? Когда открываешь окно, вместе со свежим ветром могут залететь мухи. Ну да… Но ведь можно сказать и наоборот: вместе с насекомыми врывается чистый воздух. Подойдя совсем близко, Чжу остановился.

— Надо было дать тебе револьвер, Ганс. Кинжалы уже устарели. Они выходцы из прошлого, как Юй Хуа и ты.

— Может, ты и прав, но на этот раз мне повезло.

Голландец вытащил из-за пояса мертвеца пистолет и выстрелил. Выражение удивления и страдания, возникшее на лице предателя, послужило хоть и коротким, но все же удовлетворением. А потом Ганс побежал. Метров через двадцать он наткнулся на безжизненное тело Папаши и на миг замедлил бег. Голоса преследователей становились все громче. Внезапно Дерюйтер почувствовал сильный удар в плечо и, споткнувшись, стукнулся о стену. Голландец понял: его зацепила пуля. Руку пронизала резкая боль, по рубашке растеклось красное пятно. Оглянувшись, Ганс увидел, что погоня еще далеко. С улицы следовало поскорее убираться.

Ударом ноги Дерюйтер распахнул дверь, вбежал в какой-то дом, через черный ход выскочил во двор и скрылся в окрестных переулках.

Вэй робко вошел в камеру. За последние годы он стал мелким уголовником на задворках большого бизнеса, увлекался азартными играми и заводил весьма подозрительные знакомства, но еще ни разу не оказывался в подобном заведении. Глаза его лихорадочно бегали по сторонам, подмечая все вокруг: лохмотья, грязные соломенные подстилки, ломаные табуреты. Парня пугала уже сама мысль о том, чтобы посмотреть в лицо заключенным. Однако сделать это все равно придется, и чем раньше, тем лучше.

Новичок бросил быстрый взгляд, чтобы ни у кого не создалось впечатления, будто он их рассматривает. Вэй сразу понял, от кого придется защищаться, а на кого можно напасть. Таким взглядом опытные игроки сразу определяют, когда пора вставать из-за стола.

В камере находилось двое, с кем, видимо, надо будет завести дружбу: оба высокие и грузные. Они держались вместе и, скорее всего, большой опасности не представляли: либо это друзья, а значит, способны на человеческое чувство, либо исполнители воли того, кто устанавливал свои законы. Следовательно, соблюдение порядков обеспечивало безопасность. Здесь также пребывал человек со следами душевной болезни на лице. Рядом с ним нужно держать язык за зубами, потому что придурок раззвонит запретные тайны каждому встречному-поперечному. Он ведь любимец богов, кому придет в голову его наказывать?

Еще двое узников неприметно расположились в сторонке, и надо было поразмыслить и решить, следует их опасаться или не обращать на них внимания. Главарь зачастую едва заметен за спинами подчиненных. А вот этот человек ему знаком. Шань Фен стоял, прислонясь к сырой стене, словно без него она упадет, и глядел в пустоту. Земляк, видимо, не узнал Вэя.

— Эй, братишка, чего же ты натворил, что угодил сюда? Я убил хахаля матери, а та на меня донесла.

Дурачок залился громким смехом, и Вэй захохотал в ответ:

— А я играл с кем не надо.

Спустя два дня Шань Фен и Вэй прохаживались по тюремному дворику и, глубоко вдыхая свежий воздух, оживленно беседовали. Прогулка давала единственную возможность хоть как-то подправить здоровье: вздохнуть всеми легкими, посмотреть на небо, восстановить зрение, разогнать застоявшуюся кровь. Но все же для них разговор был важнее.

— Говорю тебе, Шань Фен, что Гоминьдан день ото дня набирает силу, а коммунистическая партия не завоевала много приверженцев. Нас мало.

— А Мао?

— Кажется, он даже не приехал на Второй съезд. Среди товарищей крепнет идея влиться в Гоминьдан, и Цзэдун вроде не возражает. Люди верят риторике Сунь Ятсена, и я совсем не уверен, будто это хорошо. Разве только чтобы увеличить число сторонников… Так быстрее можно заинтересовать крестьян, чего не сумел даже Мао. Тогда это единственный путь.

Шань Фен задумчиво отвел глаза, и Вэй испугался, что поторопился и выдал себя, слишком быстро раскрывшись. Он и в игре часто упрекал себя за поспешность, которая не раз стоила ему проигрыша. Секунды растянулись в вечность. Наконец земляк сказал:

— Кажется, я знаю, что делать. — Вэй улыбнулся. — Я давно хотел передать Мао записи Хофштадтера и уже собрался это сделать, но боги мне не позволили. Когда шел забирать бумаги из тайника, то угодил сюда. — Шань Фен горько усмехнулся. — Может, провидение хотело, чтобы их принес ты.

Игрок сделал непонимающий вид, и приятель коротко рассказал ему все, что знал: о ценности исследований Хофштадтера, о доверенных ему на хранение записях и о месте, где их спрятал.

— Ты хорошо запомнил расположение тайника, где лежат бумаги?

Довольный Вэй кивнул. С миссией он справился, но на душе было неспокойно. Дерюйтер рассчитал абсолютно верно: земляку надо выговориться знакомому лицу. Минимальная поддержка, и тот выложил все. Просто, как обобрать нищего. И настолько же недостойно. Ему оставалось отсидеть еще две недели за маленькое преступление, которое Вэй совершил: резался в азартные игры в клубе для европейцев, подумать только! Разумеется, по приказу голландца, чтобы появился повод сесть в тюрьму и войти в контакт с Шань Феном. Еще пятнадцать дней в этом аду, и все кончится.

Сунь Сюнь внимательно наблюдал за ними обоими. Едва Вэй появился в камере, как сразу прилип к Шань Фену, словно поросенок к матке. Когда они расхаживали, увлекшись разговором, то заходили в чужую зону. Вечно эти из Триады воображают себя хозяевами мира. По тюрьме распространились слухи, что Юй Хуа и его люди потеряли благосклонность богов. Ту Юэшень снова стал хозяином Шанхая. А его следовало ублажить. Пришло время свести счеты.

После того как Сунь Сюнь провалил убийство немецкого профессора, Дерюйтер перестал прибегать к его услугам. Голландец все больше сближался с Шань Феном, который, похоже, и добил старика. Наемник долго собирался настучать на него и на Ганса Юй Хуа, но теперь обрадовался, что не донес, — можно поквитаться напрямую. С тех пор как Дерюйтер начал Суня игнорировать, у того все пошло вкривь и вкось — видно, жизнью завладели злые боги. Он перестал получать задания от тайных обществ, его использовали только как прислугу для господ европейцев. В Тиланьцяо наемный убийца оказался из-за поножовщины: глупейшая причина попасть за решетку.

Но теперь-то уж ему представился случай отличиться.

Татуировщик, приютивший Дерюйтера и зашивший ему плечо, свое дело знал хорошо. Под его спорыми, искусными пальцами боль становилась терпимой. Прежде чем вытащить пулю, засевшую возле самой подмышки, китаец предложил голландцу порцию опиума, но тот отказался. Ему хотелось остаться в полном сознании, и тому было две причины. Первая — наказание: надо платить за провал операции и за то, что вовремя не сумел предвидеть предательство Чжу. Так облажаться с его знаниями и опытом! Вторая заключалась в необходимости сосредоточиться и быстро обдумать возникшую ситуацию. И пока хирургическая игла протыкала ему кожу, Дерюйтер заново прокручивал в памяти события последних часов.