— Я подумаю.

— Перестаньте, — резко бросила она. — Вы говорили о клонах. Я просто немного устала, вот и все… Вы что-то знаете. Не стойте, пойдем. Что еще вам надо?

Натан Ли вновь попытался не думать о Грейс.

— Им необходимо бывать вместе и общаться, — сказал он. — Каждый день.

— Клоны привыкли, что с ними обращаются как с животными. Они способны убить друг друга. Или вас. Первый, на кого они кинутся, — это вы, их тюремщик.

— Я буду одним из них.

— Клоном из проекта «Год зеро»?

— Они не увидят отличия.

— Вы не говорите на их языке.

— Значит, мне понадобится еще и переводчик.

В конце концов Миранда согласилась на все.

Семь дней оборудовали двор и активно укрепляли иммунную систему клонов, чтобы они могли выжить в двадцать первом столетии. За этот срок Натан Ли приготовил свою машину времени.

Прежде всего, ему был нужен толковый переводчик. Как только прошел слух о том, чем он занимается, в Лос-Аламосе отыскались сотни людей, говоривших на иврите. Часть недели он опрашивал волонтеров — от израильтян и эмигрантов из бывшего советского блока до уроженцев Бронкса и Кливленд-Хайтс. Не все были евреями. Несколько мормонов — их было немало в отделе естественных наук, — как выяснилось, тоже прилично владели ивритом, благодаря либо своей миссионерской работе, либо фундаментальному знанию Библии.

Но две тысячи лет назад связующим языком в Леванте был арамейский, ныне считающийся мертвым. На нем общались люди незнатного происхождения в городах и селах Иудеи, Самарии и Галилеи. В известной мере арамейский был языком порабощения, поскольку он вытеснил древнееврейский в период многолетнего вавилонского пленения. Даже во втором веке нашей эры синагоги использовали для служб Таргум — переводы древнееврейских текстов Библии на арамейский для необразованных масс. Именно на этом языке и бормотали клоны в своих камерах.

Во время полевых исследований в северной Сирии Натан Ли узнал о маленькой общине Суриани — сирийских православных христианах, изгнанных из Турции в конце 1970-х и осевших в глухой деревушке над Алеппо. Он ходил туда несколько раз, чтобы послушать, как они говорят на давно исчезнувшем языке. Теперь же, к его удивлению, в Лос-Аламосе сыскался ученый, который родился именно в той самой деревне.

Звали этого человека Исмаил Абума Симеон. В его речи слышался сильный шотландский акцент — память о годах учебы в Эдинбургском университете. На Гору его привел личный опыт в клонировании млекопитающих.

— Зовите меня Ишмаэль, — торжественно объявил он при первой встрече.

В знак согласия Натан Ли повторил с таким же серьезным видом:

— Ишмаэль.

В тот же миг в черной бороде ученого сверкнула улыбка.

— Шутка, — сказал он. — Вполне сойдет Иззи.

Иззи был во многих отношениях настоящей находкой. Он обладал добрым юмором и владел арамейским. Большинство здешних знатоков иврита были городскими интеллектуалами — в отличие от них у Иззи в крови сохранились отголоски былых эпох. Семейные предания соединяли его узами с Симеоном Столпником Старшим — отшельником, которого до такой степени утомили толпы докучливого народа, что он провел последние тридцать лет своей жизни на вершине столпа.

— Старина Симеон, — так называл его Иззи, — положил начало столпничеству. Оно распространилось по всей Европе, монахи принялись строить столпы все выше и выше. Немного напоминает мне эверестоманию девяностых годов: все эти крутые парни вели себя так, словно им дела нет до публики, а сами выставляли себя напоказ именно в тех местах, где мимо никак не пройдешь. Вот так же и столпники. Они долго умирали на вершинах столпов от голода, непогоды, молний. А когда наконец падали вниз, пилигримы дрались за кусочки их плоти. Те еще мученики! А легковерные глупцы всегда сыщутся.

Натан Ли поведал ему свой план внедрения в среду клонов:

— Нет уверенности в том, как они поведут себя. Надо полностью изменить облик. Дело может быть опасным.

— С удовольствием помогу, — согласился Иззи. — А то от микроскопов наполовину ослеп. Дайте солнца. Жду не дождусь встречи с парнями. Посмотрим, куда они нас выведут.

В день первого контакта, 20 августа, один за другим появились на дворе клоны. На всех были резиновые банные сандалии и белые больничные халаты без кушаков. Натан Ли выпросил стандартное одеяние для клонов с военного склада, чтобы между ними не было различий. Без всяких молний и пуговиц, просто прикрыть наготу.

Иззи шел ближе к голове колонны мужчин, Натан Ли — предпоследним. Всего их было тридцать восемь: Миранда добавила еще нескольких. Вот они вышли на солнце. И, зажмурившись, остановились сразу же за дверью, сбившись в кучу и прижав ладони к глазам.

Пахло соснами и полынью. Один из клонов принялся восторженно стонать. Когда он умолк, чтобы набрать воздуха, эхо издаваемых им звуков отражали гладкие стены. Все остальные молчали.

Стоя среди клонов, Натан Ли испытывал противоречивые чувства. Вот уже более месяца он наблюдал за ними на черно-белых мониторах. Знал имена некоторых, помнил, сколько они прожили в своей второй жизни. Он смутно догадывался, какие эксперименты проводили над ними, и почти наверняка знал, как и где они умерли два тысячелетия назад. Каждому из них он мог бы показать частички кости и мумифицированной плоти, подарившие им жизнь. Как знать, может, той давно минувшей ночью он даже помог откопать из грунта Голгофы кого-то из этих людей, пока Окс светил ему фонарем. И вот сейчас он в их толпе, они теснят его плечами. Он ощущает тепло живых тел, слышит стук сердец.

Натан Ли стоял чуть позади, за спинами клонов, дожидаясь, что будет дальше. Он окинул их взглядом: волосы черные, рыжевато-коричневые и песочного цвета, густые и редеющие, вьющиеся и прямые. Клоны пахли не так, как люди. Каждый день встроенные в потолок распылители орошали их дезинфектантом, и он въелся в поры. Запах напомнил ему анатомичку.

Он попытался заглянуть им в глаза. Твердый асфальт двора с полустертыми белыми полосами разметки казался клонам таинственным. Высоко вздымались стены. Похожие на коробки камеры наблюдения поворачивались на металлических шарнирах, высоко — не дотянуться. У большой сосны дожидался костер. Натан Ли надеялся: это им знакомо. Через несколько минут план сработал. Потрескивание огня и ароматный белый сосновый дымок переманили их на его сторону.

Сначала один, за ним другой отделились от толпы у двери. Хилые клоны пошатывались и шаркали ногами, даже единственный здоровяк с бочкообразной грудью и челюстями как лошадиные копыта. Натан Ли пытался подражать медленной, неуклюжей поступи клонов. Они плелись, корчась от боли и останавливаясь передохнуть. У некоторых после операций были глубокие шрамы. До костра было меньше ста футов, но это расстояние казалось им милей. Один упал, и никто не протянул ему руки. Натан Ли обратил на это внимание. Они еще не ощущали себя единым племенем. Каждый был сам за себя.

В интересах чистой этнографии антропологу следовало наблюдать, не вмешиваясь, особенно на начальном этапе. Копируя поведение других, Натан Ли проковылял мимо лежавшего на теплом асфальте стонущего инвалида. Когда Натан Ли оглянулся, тот пытался ползком догнать группу. Но от пребывания в неволе плоть клонов стала слишком нежной. Кожа на голых коленях несчастного порвалась, как салфетка, пятная кровью асфальт.

Клоны сгрудились у костра. Те, кто заметил упавшего собрата, молча смотрели на него. Кожа их была нежной, но взгляды — жесткими. Натан Ли догадался: по-видимому, слабость этого человека вызывает у них отвращение, напоминая им о собственной немощи. Хрупкость их тел была неприятна клонам, поэтому они отвергли хилого сотоварища. Тот не успел проползти и десяти футов, как его белый халат был уже весь в грязи. Упавший на глазах терял силы. Еще через минуту он вконец обессилел и остался лежать в центре парковки.

Натан Ли быстро оглядел клонов, желая узнать, смотрит ли еще кто-нибудь на несчастного, и, как ни удивительно, один такой нашелся. Это был беглец, его лицо в шрамах отражало сложную мешанину чувств. Веко, слишком туго пришитое на место, выдавало ярость. Колючая проволока располосовала ему рот: один угол опустился, а другой изогнулся в глуповатую улыбку. Натан Ли кивнул ему, и веки беглеца в ответ дернулись — то ли презрительно, то ли приветственно.