— Все под душ! — крикнул капитан фенрихам.

То, что капитан Ратсхельм мылся со всеми под душем, было обычным явлением. Фенрихи воспринимали это не без удовольствия из чисто практических соображений, поскольку даже принятие душа осуществлялось на основе тщательно разработанной инструкции: горячую воду предписывалось экономить, — начальник же потока мог допустить исключения. В большинстве случаев Ратсхельм именно так и делал и был поэтому желанным гостем у фенрихов.

Порядок принятия душа был изложен в специальном приказе номер пятьдесят три и предусматривал следующие положения: пользователи становились под душ, в течение двух минут им подавалась горячая вода для намыливания головы и тела, после этого, также в течение двух минут, вода подавалась сначала теплая, а затем все более холодная и достигала восемнадцати градусов, ниже этого она не опускалась.

Если капитан Ратсхельм находился лично в одной из групп моющихся, то установленное время беззаботно превышалось. Тогда он подавал команды: пустить воду — открыть краны — поднять температуру воды — поддерживать температуру. И то, что обычно совершалось за пять — семь минут, в таких случаях продлевалось до полной четверти часа.

— Пустить воду! — крикнул Ратсхельм. — Открыть полностью кран горячей воды!

Ратсхельм был человеком, который любил чистоту. Для него кипенно-белый платок был верным признаком культуры. Белый цвет был его любимым цветом — кипенно-белый, белый как снег, молочно-белый.

Здесь, среди своих дорогих фенрихов, он вдыхал чистую, приближающую к природе свежесть. Сено на лугу, стакан парного молока, озерная вода в камышах — обычные явления для простого человека, ему же было дано воспринимать все это с первобытной радостью.

— Держать напор воды! — крикнул он. — Температура — тридцать градусов!

Хохбауэр стоял рядом с ним. Они улыбнулись друг другу сквозь завесу из брызжущих капель воды. И эта улыбка свидетельствовала о мужской радости, вызываемой совместными действиями. Юношеские фигуры фенрихов — как стена из тел вокруг слегка располневшей фигуры своего капитана! Фыркая, смеясь, отпуская веселые словечки, предназначенные лишь для мужского уха, — так они резвились в общей массе. Сколь прекрасен вид такой товарищеской обнаженности!

— Перекрыть воду! — крикнул Ратсхельм. — Намылиться!

И пока они намыливали и массировали мокрые тела, Хохбауэр сказал своему обожаемому начальнику:

— Удар, принесший господину капитану пятое очко, не смог бы удержать никто. Никто!

— Да, он был не из плохой серии, — ответил Ратсхельм. И протянул фенриху свой кусок мыла, лучшего качества и сильнее парфюмированный. — Берите, пожалуйста, Хохбауэр, и передайте дальше другим.

Фенрихам очень пришелся по душе этот жест, тем более что мыло капитана, по всей очевидности, было из французских трофейных запасов. Их же мыло почти совсем не мылилось и распространяло резкий запах дезинфекции — по-видимому, оно было изготовлено из падали, и хорошо, если только из трупов животных! Во всяком случае, мыло капитана Ратсхельма было гвоздем программы стоявшей под душем группы фенрихов — оно таяло, как снег на плите очага.

Капитан радовался тому, что смог доставить удовольствие своим дорогим подопечным. Сам вид как бы оттаявших под воздействием горячих водяных масс фигур вызывал в его душе теплоту.

— Может быть, нам следовало бы создать в нашем потоке собственную сборную команду, господин капитан, — продолжил фенрих Хохбауэр, намыливая себе под мышками. — Во главе с господином капитаном, естественно. Я уверен, что подобная команда была бы непобедимой во всей военной школе.

— Неплохая идея, Хохбауэр, — ответил капитан Ратсхельм одобрительно. — Об этом нам следует поговорить — лучше всего сегодня же вечером. Приходите ко мне, а предварительно составьте список команды. У меня такое чувство, что дело может стоить того.

— У меня такое же чувство, господин капитан, — преданно поддакнул Хохбауэр.

— Пустить воду полностью! — крикнул Ратсхельм. — Дать максимальную температуру!

— Вы выглядите в последнее время немного усталой, — сказал капитан Катер Эльфриде Радемахер.

— А это, по вашему мнению, мешает работе?

— Ни в коем случае, дорогая фрейлейн Радемахер. Пожалуйста, поймите меня правильно. Это не упрек, а просто констатация факта — следствие, так сказать, дружеской озабоченности.

— В этом нет никакой необходимости, господин капитан, — заверила его Эльфрида. — Есть ли у вас еще вопросы ко мне — я имею в виду по службе?

Эльфрида стояла напротив капитана, командира административно-хозяйственной роты. Катер сидел глубоко в кресле за письменным столом. Он смотрел на свою секретаршу, доверительно щурясь.

— Фрейлейн Радемахер, — сказал он затем, — присядьте, пожалуйста. Нам необходимо обговорить еще некоторые мелочи.

— Пожалуйста, — ответила Эльфрида. Она села опять на свой стул, на котором обычно сидела, когда капитан пытался ей что-либо диктовать. В большинстве случаев, однако, он исчерпывал свою мысль несколькими тезисами. Но этого вполне хватало. Обычно в ходу было не более двух десятков стандартных писем, и Эльфрида знала их все.

— Как я уже сказал, — продолжал Катер, потирая руки, — у меня в последнее время такое чувство, что вы мало щадите себя. Вы слишком много работаете! Вы могли бы здесь, на работе, делать и поменьше. Может быть, вам следует ввести перерыв, чтобы выпить немного кофе, поговорить по телефону или даже сделать то, на что имеется настроение. Более спокойная рабочая обстановка — что вы на это скажете? Это могло бы благотворно сказаться и на вашей личной жизни, не правда ли?

— Что это должно означать, господин капитан? Не хотите ли вы сократить объем работы или же увеличить штаты?

— У вас светлая головка, фрейлейн Радемахер. Я это всегда чувствовал.

— Таким образом, вы собираетесь увеличить штаты вашего подразделения, господин капитан?

— Чтобы немного разгрузить вас, фрейлейн Радемахер. А может быть, чтобы сделать приятное моему дорогому другу Крафту.

— Ага, — сказала Эльфрида. — А я даже знаю, кого вы хотите взять. Ирену Яблонски, не так ли?

— Вы великолепны, — рассмеялся звонко Катер, чтобы скрыть свое удивление. — Но в том-то и штука, что мы знаем довольно много друг о друге. Таким образом, вы догадались! Мы возьмем эту Ирену Яблонски к нам. Согласны?

— А что вы ожидаете от этого, господин капитан?

— Довольно много, — ответил он с подъемом. — Прежде всего я буду способствовать росту подрастающего поколения и дам возможность молодым силам проявить себя. Принцип оценки работы по ее результатам, фрейлейн Радемахер. Это — требование нашего времени.

— Боюсь, однако, что Ирена не сможет делать что-либо другое, кроме работы на кухне. Она ведь не машинистка и не секретарь.

— Ну да, но она очень хочет учиться. Я уверен, что ее можно научить очень многому.

— Она еще очень молода, господин капитан Катер.

— Но это ведь не недостаток. Или?..

— Ирена Яблонски, по сути, еще ребенок.

— Но это может быть и преимуществом. Кроме того, малышке уже восемнадцать лет. Чего же вы хотите, фрейлейн Радемахер? Вместо того чтобы быть мне благодарной за то, что я хочу разгрузить вас по работе, вы выдумываете проблемы, которых на самом деле нет.

— Для вас, по-видимому, нет, господин капитан.

— Что это значит? — спросил Катер уже раздраженно. — Вы что, возражаете против того, чтобы эта Ирена Яблонски поступила на работу в наше подразделение?

— О, совершенно напротив, господин капитан, я приветствую это!

— А что это снова означает?

— Это означает, что вы сделаете мне любезность, если возьмете сюда Ирену Яблонски.

— И этим я сделаю вам любезность?

— Конечно же! Ибо, видите ли, господин капитан, я чувствую себя ответственной за Ирену. Ей нужен кто-то, кому она могла бы довериться и кто присматривал бы за ней. А это я смогу сделать особенно хорошо, если она будет работать здесь, со мною. Такую возможность вы даете — и поэтому я вам благодарна. И вы убедитесь, господин капитан, что я буду следить за Иреной, как львица за своим львенком.