Суровая, долгая армейская служба — а все же она постоянно приносит радости. Тяжелый труд, однообразные недели — и вместе с тем веселые праздники. И все время это волшебство организации, эта страстная окрыленность души, это чистое стремление к точности. Где-то далеко остался торгашеский дух, с которым мы когда-то сталкивались в прошлом, во времена юношеского периода бури и натиска, почти совсем забыты маленькие заблуждения и ошибки, которые имели место в нездоровой атмосфере обреченной с самого начала на гибель республики. Теперь все абсолютно четко: воспитательная муштра, перспективная учеба, широкое сознание ответственности, одним словом — осознанный германский дух. И в редкие свободные часы — постоянно возникающий незабываемый образ — Фелицита!

Дружба с Бендлер-Требицем на следующих учениях резервистов. Он отнюдь не выдающийся, но приятный человек. Не то что называется стопроцентный солдат, — но тем не менее действительно хороший парень. Получаю первое приглашение в поместье Гросс-унд Кляйн-Марчинг. Внушительное поместье. Впечатление, которое произвела на меня фрау Фелицита, растет. Безмолвные мгновения с выразительными взглядами. Никаких признаний, даже ни одного словесного намека — но безмолвное проявление простой, скромной, преданной дружбы. И наконец, незабываемое 27 мая 1939 года, конец трехдневных весенних учений, невероятный подъем настроения, вечеринка друзей-офицеров, продолжавшаяся ночь напролет. А ранним утром — скачки, беззаботная спортивная затея офицерской молодежи. Обер-лейтенант резерва Бендлер-Требиц конечно же среди них. И в 5 часов 48 минут утра он падает с коня. Сначала это вызывает смех. Затем — молчание: падение имеет смертельный исход. Камерада Бендлер-Требица больше нет.

«Оповестите его вдову», — приказал мне командир части.

А затем, вскоре после этого случая, как счастливая неожиданность, — война! Борьба, борьба — и ничего, кроме борьбы. За фюрера, за народ, за рейх. И — за Фелициту: в глубине души я не могу утаить это от себя.

Все же я отправляю только пару коротких писем с полевой почтой: «Идем от победы к победе… я в числе передовых, заслужил Железный крест II степени, рвемся неудержимо вперед… я опять отличился, заслужил Железный крест I степени… никто не может оспаривать наши победы… разрешаю себе нижайше кланяться».

Первое военное рождество 1939 года провожу в поместье фрау Бендлер-Требиц. Необычайно торжественно, со службой в сельской церкви, с подарками слугам, праздничной трапезой в изысканном тесном кругу. Подается индюшка с бургундским. А потом — шампанское, и мы — вдвоем, наедине. Шелест шелка, потрескивающий камин. Отблески огня падают на мои ордена, на прелестное, порозовевшее личико Фелициты. Руки наши встретились — с легкой нежностью и вместе с тем напряженно-требовательно. А там, за стенами дома, в силезской зимней ночи, поют: «Один лишь конь скакал…»

Наутро мы считаем себя помолвленными.

Победный поход на Францию! Я уже слыву специалистом по захвату плацдармов. Я со своими солдатами не отступаю никогда, даже в том случае, когда против нас бросают озверевшие части из цветных. Мы охвачены пламенным боевым духом. В этом могут убедиться: идущие на нас танки противника уничтожены. Победу слегка омрачает ожесточенный спор с подразделением зенитчиков, которые утверждают, что это они подбили танки.

А затем — рыцарский крест! Откровенное ликование в мой адрес, зависть, конечно, не без этого. Неудержимо вперед, вперед — до момента, пока Франция не повержена. Полностью деморализованные части противника — включая и те, что противостоят моим. А потом идут недели, слившиеся в сплошной праздник победы. Взят Париж! Но я сдерживаю свой темперамент, участвую в увеселениях лишь с познавательной целью. Ибо передо мной одна-единственная цель — Фелицита! Поместье Фелициты Бендлер-Требиц Гросс-унд Кляйн-Марчинг, 800 гектаров с благороднейшим племенным скотом, и я добиваюсь руки Фелициты.

— Обер-лейтенанта Крафта попросите ко мне, — говорит генерал. Он сказал это Сибилле Бахнер. Официальное служебное время согласно распорядку закончилось. Здание штаба постепенно пустеет. Сибилла Бахнер звонит в канцелярию 6-го потока и сообщает дежурному писарю: «Господина обер-лейтенанта Крафта просят явиться к господину генералу». Писарь извещает об этом унтер-офицера канцелярии, а тот — дежурного фенриха. Меж тем желание генерала трансформируется в приказ, гласящий: «Обер-лейтенанту Крафту немедленно явиться к генералу».

Дежурный фенрих разыскивает обер-лейтенанта Крафта и объявляет:

— Господин обер-лейтенант! К генералу. Срочно.

Это звучит не особенно приятно. Но приятные звуки вообще не раздаются с генеральской стороны. Крафт согласно кивает, как будто бы для него явиться к генералу во внеслужебное время самое что ни на есть обычное дело на свете.

— Вы сказали — срочно? — переспрашивает Крафт.

— Так точно, — отвечает дежурный фенрих. — Срочно. Спешно и важно — так передал унтер-офицер канцелярии.

— Но штаны-то я, по крайней мере, могу натянуть? Или?.. — Крафт стремится ничему не удивляться и не позволяет никому выводить себя из равновесия. Ему, как он полагает, терять нечего, тем более что в данный момент он не узрел ничего особенного. — Хорошо, — говорит обер-лейтенант, — сейчас прибуду, ну, что-нибудь в течение четверти часа.

Фенрих расценивает это заявление как хвастовство. Он-то знает, что генерала нельзя заставлять ждать даже лишней секунды. А впрочем, какое ему дело — он выполнил, что велели.

Обер-лейтенант Крафт не спеша одевается. Потом звонит Эльфриде Радемахер.

— Я немного задержусь, — сообщает он ей.

— Что-нибудь важное, Карл?

— Да думаю — ничего. Какой-нибудь нагоняй или разнос. Я должен явиться к генералу.

— Может, это интриги капитана Катера?

— Вряд ли, — мягко отвечает Крафт. — Скорее, здесь дело не в закулисной интриге, а что-то из служебных вопросов. Но главное — что ты меня подождешь.

— И с нетерпением, — заверяет Эльфрида.

— Фрейлейн Бахнер, я прибыл по вызову генерала.

Сибилла дружески смотрит на обер-лейтенанта Крафта. Это уже прогресс, хотя до ее доверительной улыбки, очевидно, еще далековато. Сибилла Бахнер испытующе глядит на него, потом говорит:

— Я не думаю, что речь о докладе, господин обер-лейтенант. Господин генерал не приказывал вызывать вас, а, скорее, высказал желание побеседовать с вами. Поэтому портупею, перчатки и фуражку вы можете оставить здесь, у меня в приемной.

— Вы не ошибаетесь, фрейлейн Бахнер? — спрашивает Крафт.

Сибилла, улыбаясь, отрицательно качает головой. Затем смотрит на часы:

— Еще три минуты терпения: генерал как раз заканчивает один документ.

— А откуда вы знаете, когда он с ним закончит?

— Генерал имеет обыкновение заранее устанавливать определенное количество времени на каждый документ и предупреждает об этом или адъютанта, или меня. Разумеется, лишь в том случае, если нам следует об этом знать.

Крафт снимает с себя лишние для этой встречи доспехи. При этом он спрашивает Сибиллу:

— Ваша работа удовлетворяет вас?

Сибилла с удивлением воззрилась на него.

— Удовлетворяет? — отрешенно спрашивает она, растягивая слова. — Что вы хотите этим сказать?

— Ничего особенного, — спешит заверить Крафт. — Это был, собственно, риторический вопрос.

— Мне так не кажется, — говорит Сибилла и с недоверием взглядывает на обер-лейтенанта. А потом спрашивает: — Вы хоть знаете, для чего вас сюда пригласили?

— Не совсем, — отвечает обер-лейтенант. — Но полагаю, за какой-нибудь проступок: грешков у меня немало.

— Ну, у других их тоже хватает, — говорит Сибилла, — просто вам о них неизвестно.

— Это точно, — поддакивает Крафт.

— Сегодня утром, — говорит ему Сибилла Бахнер, — к генералу приходили господа Фрей и Ратсхельм.

— Благодарю, — говорит Крафт. — Чем могу отплатить вам за доброе отношение?