На следующий день повторилось то же самое. Винс все время оказывался где-нибудь поблизости от него. Наутро третьего дня Киннкэйд решил, что настало время внести некоторые изменения в их образ жизни.

Он выехал с ранчо и направился сначала на север, а потом пустил галопом лошадь на запад, любуясь красками утра, становившимися все ярче. Киннкэйда всегда завораживала стремительность, с которой утро вторгается в ночной пейзаж. Только что звезды ярко сияли на темном небе. Но вот в его черноте на востоке уже виден просвет, превращающийся в бледно-лиловую расселину, разделяющую небо и землю. И вдруг появляются волны света, окончательно уничтожающие темноту.

Киннкэйд гнал своего гнедого коня все быстрее и быстрее, уводя Росситера подальше от ранчо. Обернувшись назад, он убедился, что Винс следует за ним.

На противоположном склоне холма в седловине нагромождение валунов и поваленных деревьев образовывало непроницаемое для взоров укрытие. За ним в зарослях можжевельника находился небольшой каменный выступ. Киннкэйд спешился, провел свою лошадь за этот выступ и, оглядевшись, довольно усмехнулся: место для засады было отменное оставалось ждать, когда мимо проедет Винс. И потекли нестерпимо долгие минуты ожидания.

Но вот выросший в пустынях гнедой поднял голову и чутко навострил уши. Минутой позже Киннкэйд услышал отдаленное цоканье копыт по каменистой дороге.

Киннкэйд внимательно прислушался и наконец-то сумел понять, что Росситер выбрал другую дорогу через гряду холмов. Предвещая появление всадника, по склону скатился каскад мелких камешков. Киннкэйд подобрал поводья своего гнедого и весь напрягся в ожидании противника.

Вот в поле зрения появилась морда лошади. Киннкэйд пришпорил гнедого и рванулся вперед из своей засады. Но всадником оказался не Винс. На лошади сидела Иден.

Она ошеломленно потянула поводья, удерживая свою лошадь, и попятилась. В то же самое мгновение и Киннкэйд заставил своего коня отступить назад, про себя свирепо чертыхнувшись при виде тревоги в ее глазах.

Но как только Иден узнала его, выражение страха исчезло с ее лица и сменилось настороженностью.

— Прошу прощения, я не собирался пугать вас.

Он внимательно разглядывал ее, вновь привлеченный этой удивительным сочетанием силы и беззащитности. В последние три дня он прилагал сверхъестественные усилия, стараясь не думать о ней. И теперь вдруг осознал, что это совершенно бесполезно. Уж если чем-то и была занята его голова, то только ею.

— Вы должны были проверять резервуар на Ред-Бютт, а это почти в миле отсюда.

Ее напряжение передалось лошади, и теперь та нервно переступала с ноги на ногу.

— Эта часть ранчо мне незнакома. И я решил, что стоит оглядеться и познакомиться с ней поближе, пока я здесь.

Объяснение выглядело вполне правдоподобным, но он не был уверен, что оно ее убедило.

— Куда вы собрались?

Она помедлила минуту, явно решая, что ей ответить. И прежде чем заговорить, она долгим взглядом посмотрела ему в глаза. От этого взгляда он испытал прежнее потрясение, пробудившее в нем ту самую жажду, которую он столь старательно пытался подавить и изгнать.

— Я поехала посмотреть на кобыл с жеребятами, — ответила Иден, но от нее не укрылись отчаянные усилия Киннкэйда скрыть желание, столь жадно и неуемно светившееся в его глазах.

Она ощутила жар его томления, и тотчас же ее собственное тело ответило на него смятением. Она ждала, что это чувство сменится страхом, по ее телу пройдет волна отвращения и неприятия, — слишком свежи были ощущения, пережитые ею в амбаре. Но она испытывала сейчас только трепетную потребность в нем и мучительное, хоть и странное для нее самой, желание, отзывавшееся в ней болью.

— А где кобылы? — спросил он и посмотрел в ту сторону, куда направлялась она.

— В полумиле отсюда есть горная долина. Обычно я нахожу их там.

И в эту минуту ее лошадь резко повернула морду к еще неясно видной точке на горизонте за горным кряжем и звонко заржала. Оглянувшись, Иден заметила всадника на крутом изгибе горной седловины, примерно в двух сотнях ярдов от них. Всадник направил лошадь через гребень холмов и исчез из виду, но Иден успела узнать в нем Винса. Она посмотрела на Киннкэйда, потом на заслон и догадалась.

— Так вы думали, что это Винс, — сказала она. Минутой ранее Иден считала, что Киннкэйд, разглядев ее издали, хотел встретиться с нею. От разочарования и досады она вспылила: — Значит, вы сидели в засаде, поджидая моего брата, верно? Почему? Что он вам сделал?

Киннкэйд дотронулся пальцем до незажившего ушиба на правой щеке.

— Не я это начал, — ответил он.

— Но вы решили это закончить, верно? — Гнев и горечь послышались в ее тоне. — Правы вы или нет, но сейчас самое главное для вас — дать сдачи. И пока вы не сокрушите его, не успокоитесь.

— Вы говорите обо мне или о Де Парде?

Иден мгновенно побледнела и, ударив лошадь хлыстом, резко тронулась с места. Киннкэйд тут же последовал за ней, и они поехали рядом, бок о бок.

Оба не обменялись ни единым словом, пока ехали через пестрые заросли можжевельника. По другую сторону холма дорога сужалась, и Киннкэйду пришлось поотстать и ехать позади Иден. Так, гуськом, они взобрались на каменистый склон ущелья, но теперь царившее между ними молчание уже не было таким тягостным и враждебным.

Наверное, таково было воздействие этой земли: ее тишина и умиротворенность передавались и людям, усмиряя даже такое чувство, как гнев. Просторы земель Невады с их зубчатыми грядами гор, угловатыми холмами, поросшими полынью долинами и пурпурными каньонами отличались красотой и невозмутимостью. Этот край влипал тишину и покой в тех, кто здесь жил подолгу.

Даже за то недолгое время, что Киннкэйд провел на этих просторах, он не смог избежать чар бесстрастной Невады. Его взгляд, блуждавший по скалистым вершинам гор и широкой пустынной равнине с ее извивами и изгибами, сосредоточился теперь только на Иден, ехавшей впереди.

Плечи ее были совершенно прямыми, бедра слегка покачивались в такт движению лошади. Киннкэйд незаметно наблюдал за ней. Во многом Иден походила на этот край: она была такой же сильной и решительной и при этом такой же переменчивой — она источала то жар, то холод, и еще ей, как и этой земле, была присуща не сразу заметная глазу хрупкость.

Но сильнее всего в ней была любовь к жизни, которую нельзя было подавить ничем. И Киннкэйд, как никто другой из окружавших Иден людей, понимал и разделял эту жажду жизни.

Законы природы неблагосклонны к одиноким существам: одиночество бессмысленно и бесцельно. Потому-то природа заложила в нас ощущение неполноты, незавершенности, повелевающее нам стремиться к другим живым существам, потому-то и наполнила нас желаниями, которые могут утолить только другие живые существа.

Когда дорога снова стала шире, Киннкэйд поравнялся с Иден и они опять поехали рядом.

Через некоторое время им пришлось обогнуть выступ горы, и перед ними открылся широкий луг, угнездившийся высоко в горах, как в чаше. Вдоль берегов питаемого родником ручья росли тополя и ивы, а вода, струившаяся между деревьями, журчала какую-то нежную мелодию. В этой лощине паслись лошади. Киннкэйд насчитал девять кобыл, все они были с жеребятами. Из-за ив послышалось трубное ржание, и Киннкэйд заметил еще двух кобыл, ранее скрытых пятнистой тенью деревьев.

Лошадь Иден издала негромкое приветственное ржание, и жеребенок месяцев четырех от роду направился к ним. На полпути он остановился и встал на дыбы; его маленькие копытца забили по воздуху, ушки теперь были заведены назад, а голова откинута, и весь он выражал комичную для его столь юного возраста ярость и отчаянную готовность жеребца защищать свой табун.

Киннкэйда это зрелище позабавило. Он поглядел на Иден.

— Думаю, нам сделано предупреждение.

Уголки ее рта тронула улыбка, она тоже не осталась безучастной к этой забавной сценке и откликнулась на нее:

— Кажется, вы правы.