Эрон задумался.

— Это что-то вроде защиты. Секрет предохраняет информацию от использования против тебя или против кого-то, кто находится под твоей защитой. Но не всегда просто определить: надо знать, что может повредить людям. — Он поднял глаза на пришельца. — То, что не вредит тебе, может повредить другим.

— Может быть.

Затем наставник затеял игру с чередующимися вопросами. Сначала Эрон должен был вспомнить что-то, что не было секретом, и рассказать об этом. Потом снова порыться в памяти и откопать там какой-нибудь страшный секрет, который надо было сохранить во что бы то ни стало, как бы ни хотелось с кем-то поделиться. Об этом секрете Эрон должен был просто молча поразмышлять. Так, двигаясь взад-вперед и переходя от рассказа к молчанию, от болтовни к секрету, от веселых шуток — к воспоминаниям о похождениях отца, за которым он шпионил, от веселой пирушки на дне рождения у приятеля к тайным интимным играм с его маленькой сестрой, Эрон достиг состояния, когда форма секретов стала настолько определенной, что они практически перестали быть секретами. Тени негде спрятаться на сильном солнце. Мир тайн раскрылся. Эрон внезапно рассмеялся, его охватило радостное возбуждение: странная игра с вопросами, похожими на качающуюся стрелку метронома, открыла перед ним психологическую вселенную, где секреты больше не были невидимыми. Ему представился утопический мир, бесконечно далекий от мрачных гандерийских табу, где люди могли говорить обо всем, что чувствовали и видели. Насколько лучше была бы такая Галактика! Вот как ему хотелось бы построить свою жизнь! Но что думает об этом его старший наставник? Ведь это единственный человек, который выслушивал и понимал его. Эрону вдруг страстно захотелось убедить его в своей правоте, и он пустился в многословные объяснения, размахивая руками.

Пришелец внимательно слушал, не говоря ни слова. Наконец на лице его появилась высокомерная улыбка.

— Подумай об этом сам, паренек. Я могу лишь сделать одно довольно циничное замечание.

— Так ты не поможешь мне? Ну да, я и забыл — ты ведь всего лишь еще один ретроград со старомодными идеями!

— Все равно, выслушай мой совет. Тебя никто не заставляет ему следовать.

— И не последую, не надейся!

— Но выслушаешь?

— Может быть.

— Твоя беда в том, что ты все слишком упрощаешь. Не самый страшный грех во вселенной — новое всегда наивно и просто. Даже жизнь на планете появляется сперва в простейшей форме, и может выжить лишь в благоприятной парниковой среде. На Ньюхадре жизнь погибала пять раз, прежде чем окончательно пустила корни. Ты когда-нибудь играл в шахматы?

— Да, да, знаю, — раздраженно махнул рукой Эрон. — Сначала они кажутся сложными, а потом все оказывается совсем просто. Достаточно правильно построить нападение и защиту, и твой король останется цел. Если оба игрока знают алгоритм, всегда получается ничья. Шахматы мне надоели уже в шесть лет.

— Вот именно. Хорошо, когда все просто, но только если не слишком. Давай рассмотрим понятие секрета рационально, добавив туда немного сложности — для пользы дела. На чем основаны секреты, что делает их возможными?

— Замки и сейфы.

Наставник-тиран никак не отреагировал, и Эрон понял, что его шутливый ответ здесь неуместен. От вопроса, похоже, нельзя было уйти, и он настроил пам на причинно-следственный поиск.

Что делает секреты возможными?

—  Способность обмениваться информацией? — предположил он.

— Ну… пожалуй. — Учитель кивнул, но не слишком довольно. — Понятно, что без этого в секретах просто нет необходимости. Но зачем кому-то, если он может общаться, держать информацию в секрете? Мне нужен мотив.

— Потому что этот кто-то совсем спятил и хочет усложнить свою жизнь!

Кровожадный монстр ухмыльнулся и сделал наконец долгожданный выпад.

— А давай предположим, малыш, что некий симпатичный повеса увел девушку у злобного великана, который любит резать глотки мелким людишкам, которые его раздражают. Неужели наш повеса не захочет держать свою связь в секрете?

— Я надеюсь, ты еще не наточил нож? Или уже точишь?

— Я не очень злобный великан.

Эрон решил не развивать тему.

— А если воспитание и всеобщая любовь смягчили сердце всем злобным великанам? Тогда ничего скрывать и не нужно.

— Ну, ладно, пойду тебе навстречу. Пусть мы волшебным образом перенеслись в твою возвышенную и добрую вселенную, где никто ничего не скрывает. В таком открытом обществе никто не будет думать о последствиях своей болтовни. Кто станет копаться в психологии и переживать, что его слова больно ранят кого-то? Кто станет разбираться, не окажет ли новая научная информация разрушительное воздействие? Во всей галактике будет править единая догма: любая информация есть благо и должна свободно распространяться независимо от последствий.

— Так оно и есть! — воскликнул Эрон.

— А так ли это? Смотря для кого. Помнишь, прошлой весной, в замке правителя, мы с тобой отдыхали от занятий и играли в карты? Ты тогда сидел с совершенно непроницаемым лицом, скрывая от меня, что у тебя в руках Топор Милосердия, Топор и Камень, Палач и Варвар. — Мурек рассмеялся. — И ты, плут, до конца хранил свой секрет и потом убил все мои сильные карты!

— Так ты хочешь, чтобы я хранил секреты? — возмущенно воскликнул Эрон. — Я делаю это всю жизнь! Ненавижу их!

— Ни то, ни другое. Твоя идеальная галактика, свободная от секретов, — лишь «белая» версия другой, «черной» галактики, где ни о чем думать тоже не нужно, потому что там, наоборот, все является секретом! Если любая информация опасна и должна скрываться, независимо от последствий, то в обществе правит безумие. Это социальный порядок для ленивых. Даже машина, совсем лишенная памяти, будет неизменно принимать в таком обществе абсолютно правильное решение: молчать при любых обстоятельствах. Опять-таки слишком просто. Такая «черная» галактика превратится в сообщество животных!

— Значит, мне следует раскрывать секреты и в то же время хранить их! — саркастически заметил Эрон, разводя руками. — Напоминает известную пьесу об императоре Стейнисе Осторожном, я нашел ее в моей «Краткой истории». Там в самом начале императору присылают медный ларец, в котором находится что-то страшно важное для всей Империи. Он поднимает ларец к звездам и произносит: «Сказать или не сказать?» Потом в ходе пьесы гибнет его флот, убивают министров, жена кончает жизнь самоубийством, враги ликуют, а он до самого конца своего правления так и не может решить, что ему делать.

— Стейнису Осторожному не хватало рассудительности.

Эрон нервно поправил шлем. Кольца датчиков на его пальцах регистрировали сопротивление кожи.

— Ригон говорил мне, что молодые люди умнее стариков. Значит, я умнее тебя? Наверное, он дурачил меня.

— Вот именно. Как бы мы, молодые, ни пыжились, по части рассудительности старики дадут нам сто очков вперед. Юноша размахивает мечом направо и налево, не разбираясь. Мастер, конечно, может показать ему некоторые приемы, но научить по-настоящему, как и когда ударить, способен только опыт. Предположим, ты нашел истину где-нибудь под камнем, и никто больше ее не знает. Станешь ты говорить о ней или промолчишь? Здесь нужна именно рассудительность, нужна мудрость. А возможно, ты выставишь на свет лишь ее кусочек, а остальное спрячешь? И какая часть истины может быть использована против тебя? Только мудрость способна дать ответ. Под давлением обстоятельств ты можешь солгать. Ложь будет иметь последствия. Какие? Будет это ложь во благо или во зло? Все очень и очень непросто. Выбалтывать же все и всегда из принципа — ложная простота, так же как если ты все и всегда держишь в секрете.

— Ладно, хватит пережевывать! Я хочу делать дело, а не выслушивать твои бесконечные лекции. Мы уже на месте?

Эрон показал на стекло кабины, по-прежнему молочно-белое.

— Если ты делаешь дело, — язвительно произнес наставник, — то не мешает знать, как его делать правильно.