Этот фашист словно восстал из пепла. Упавшие вместе с лестничным пролетом плиты потолочных перекрытий сложились на манер дота. Теперь он бил из щели между кирпичными грудами, как из амбразуры. Очереди веером расходились почти на сто восемьдесят градусов, заставляя всю роту искать малейшие укрытия.

Андрей, за своей спасительной колодой, оказался к пулеметчику ближе всех остальных. Он видел, как с той стороны улицы Авилов махал ему и делал какие-то знаки.

— Гранатой… гранатой… — донеслось до него в промежутке неумолчного грохота.

И в целом гром стрельбы над поселком усилился. Добавились новые звуки — утробное уханье, которое больше всего напоминало выстрелы танковых орудий, та-та-та пулеметов, вой минометных мин. Не иначе, в уличные бои за кварталы Кривцов вступили свежие силы. Весь вопрос только в том, на чьей они стороне, на чьи головы обрушились килограммы смертоносного железа. Гадать было некогда…

— Сейчас… Сейчас! — пытаясь перекричать этот грохот, ответил Аникин. Но Авилов беспомощно тыкал пальцами в уши: мол, не слышу, говори громче. Андрей старался, как мог. От усилия он немного приподнялся. И тут же пилотку снесло с его головы. С клокастой дырой на боку, она отлетела в сторону почти на полметра.

— Врешь, падла… не возьмешь… — со злостью проговорил вслух Аникин. Свой головной убор, ключевую, можно сказать, единицу по штату выданного обмундирования, он фашистам на растерзание отдавать не собирался. Руками достать его не было никакой возможности. Отрежет пулеметными очередями, как двуручной пилой. А вот «моськой» попробовать можно. Вытянув винтовку дулом вперед на манер удочки, Аникин прижал пилотку к земле и потащил на себя. Тут же грунт вокруг винтовочного дула и пилотки вскипел от посыпавшихся пуль. Кучно садит, сволота. Еще бы, тут метров двадцать, не больше.

Обратно на затылок к Аникину пилотка водрузилась дырявая, как дуршлаг. Воспользовавшись тем, что внимание пулеметчика привлек аникинский головной убор, один из бойцов, залегших на той стороне улицы, решил попытать солдатского счастья. Пригнувшись, он взобрался на обочину с металлическим цилиндриком в руке. Андрей с расстояния разглядел, что это была наступательная РГ-42. Сделав три шага, солдат выдернул чеку. Следующие несколько метров он преодолел уже в полный рост. Пуля сразила его в тот самый момент, когда он метнул гранату.

Цилиндрик по умело заданной дуге пролетел почти к самой щели, но ударился о кусок стены, наискось торчащей слева от пулеметчика, и отскочил на битый кирпич. Раздался взрыв, больше похожий на громкий хлопок. Слабый разлет осколков этой наступательной гранаты, больше похожей на консервную банку, мог нанести какой-то урон пулеметчику только при точном попадании в щель-амбразуру. Теперь он и другие засевшие в развалинах фрицы хладнокровно расстреливали лежащего на дороге бойца.

У Аникина созрел план, который он тут же принялся приводить в действие. В лоб, к чертовой матери, тут не полезешь. И солдат поспешил. Не надо было соваться на рожон с этой слабосильной «эргэшкой».

Андрей, повернувшись на бок, освободившейся правой рукой вытащил из кармана трофейную «колотушку» и дернул шнурок. Немецкая — тоже наступательная, но тяжелее и помощнее будет. Так, с позиции «лежа», он метнул ее по высокой дуге и тут же приготовился, прижав к груди вдоль тела одной рукой винтовку, а другой — ППШ. Сразу после взрыва он должен будет успеть докатиться до во-он той штабелями выстроенной поленницы. Тут почва давала небольшой уклон. Если попытаться придать себе начальное ускорение, может, что и выгорит. От дров можно попробовать прорваться еще правее и зайти к пулемету с правого тыла.

Это все Андрей просчитал, пока дергал запальный шнур, кидал и ждал взрыва. Рвануло, и тут же Аникин кубарем покатился по намеченному маршруту. Винтовка стучала прикладом о раненую ногу, ППШ патронным диском на каждом повороте больно упирался в живот и тормозил движение.

Немцы очнулись от взрыва быстро и бросили ему вдогонку пули сразу с нескольких точек. Но было уже поздно. Андрей переводил дух, опершись спиной в поленья.

Времени на отдых не было. Пробравшись вдоль поленницы, Андрей перескочил через плетень и огородами побежал к соседнему дому. За ним росло в два ряда несколько вишневых деревьев. Невысокие, почти все они были изуродованы бомбежкой. Обломанные сучья и ветви торчали культями в небо. Прямо за их иссеченными осколками стволами зияли воронки от авиабомб.

Одну из них Андрей вначале принял за обрубок ствола. Пятисоткилограммовая неразорвавшаяся авиабомба торчала на огороде из картофельной ботвы, под углом, хвостовым оперением кверху

Со стороны площади появилась группа из нескольких фашистов. Андрей насчитал их пятеро. С винтовками наперевес, словно забыв, что у них в руках оружие, они бежали так, как будто за ними кто-то гнался. Андрей присел возле авиабомбы, пропуская их. Интересно, что их так напугало?

В той стороне, откуда они бежали, ухало все настойчивее. Пусть бегут. Это не его цель. Аникин крадучись вышел к стволу крайней вишни. По правую руку раскинулась площадь, усеянная трупами и сгоревшим транспортом.

Теперь пулеметчика было слышно совсем хорошо. Вот он, где-то здесь, впереди, за кучами битого кирпича, обломками школьных парт, которые торчали из перекрытий обрушившихся этажей.

Обогнув стену, Андрей, выставив автомат наизготовку, заглянул внутрь периметра развалин. Упавший второй этаж загромоздил эту часть бывшего здания хаотичным сплетением балок и раскуроченных половиц. Посреди небольшого пространства, на оторванной крышке деревянной парты, лежал немец. Он вроде был без сознания. Плашмя, на животе, вытянув ноги. Руки вцепились в край парты так, будто его несло на утлом плотике по бушующему океану.

Его наверняка накрыло взрывом танкового снаряда. Вдруг его исцарапанная, покрытая белой пылью рука шевельнулась. Так он еще жив! Что ж, от гибели этого немчуру спас случай. Кусок бетонного лестничного пролета упал бы прямо на него, не наткнись он на обломанный край кирпичной стены. Так эта лестница и нависла над бесчувственным, оглушенным немцем.

Андрей решил было его добить, но потом передумал. Сначала надо разобраться с пулеметчиком. А потом он вернется и поможет лестничному пролету завершить начатое. Бетонная конструкция покачивалась. Слегка толкни, и от фашиста останется мокрое место. Но первым делом — пулеметчик. Этого гада спугнуть нельзя. За Кулёмина и за Сафронова, за всех он ответит…

Так думал Андрей, подбираясь к завалу, за которым безостановочно стучал затвор немецкого пулемета. Будто швейная машинка. Та-та-та-та… Укладывала стежок за стежком смертельные строчки фашистская сволочь.

В этом импровизированном каменном доте их пряталось трое. Аникин ворвался в кирпичный проем наугад. Он не стал привередничать и дал своему ППШ настреляться вволю. Двоих Андрей уложил сразу. Их окровавленные тела скатились по обломкам кирпичей на пол. У одного из рук выпала винтовка. Она застучала по камням вниз, как послушная собачонка своего истекающего кровью хозяина. Второй сполз, оставив торчать дулом в проем застрявший в камнях «шмайсер».

Все это видел третий. Отпрянув от пулемета, он прижался к стене и залепетал что-то жалобным, хнычущим голосом на своем фашистском наречии.

Ничего нельзя было разобрать в его противном скулеже. Только какие-то «Их бин Генрих… Муттер…» и прочую лабуду. Кто знает, если бы он не ныл так тошнотно, Андрей бы поступил по-другому…

Андрей стоял посреди комнаты, обессиленно опустив руки. Автомат показался ему сейчас непомерно тяжелым. И как это он столько отмахал с этой тяжеленной дурой? Точно, как бабушкин «Зингер», которым она штопала ему в детстве рубашки. Раз он, еще подростком, помог бабушке ее переставить с одного места на другое. И чуть не выронил, такая она оказалась тяжелая. Ну, а этот закройщик свое уже отстрочил…