Противник тут же воспользовался передышкой. Сразу из нескольких укрытий — из-за бугорков, из ям и воронок — на их позиции с ходу, веером расправляясь в цепь, бросились русские. Их крики то пропадали в гуле боя, то вновь выныривали на поверхность каши из смертоносных звуков. Видимо, их всерьез завела смерть своего комиссара. Рядом с Отто, в траншее, находились и штрафники, и солдаты из уставного персонала. За дни, проведенные на Лысой Горе, различия между ними окончательно стерлись. Здесь, на этой пологой возвышенности, изрытой траншеями, вспаханной вражеской артиллерией и минометами, они почувствовали себя одним целым — солдатами «пятисотого» батальона. Да, черт возьми, их подразделение действительно нечто особое, ведь именно им командование поручает такое, что другим строевым частям просто не по зубам. Они, черт побери, действительно особые — элитная часть.

Произошло чудо. Одно из тех маленьких чудес, которые без счета совершаются для тех, кто все еще остается живым на этой войне. Русские не успели занять на высоте позиции, оставленные батальоном. Отступление «пятисотых» получилось для них слишком неожиданным. Или они приняли эти перемещения за очередной обманный маневр немецких штрафников. Русские упустили вернейший шанс занять Лысую Гору без боя.

Видимо, противник сообразил, что к чему, только под утро, когда испытуемые, уставной персонал и господа офицеры — горстка солдат, оставшихся от особого «пятисотого», — уже разбрелись по своим, обжитым за трое суток, местам. Штрафникам пришлось изрядно растянуться по траншеям, а командирам — на ходу менять дислокацию своих подчиненных, придумывать новые оборонительные огневые точки. Ведь только за минувшую ночь батальон не досчитался почти трети бойцов.

Русские открыли огонь почти сразу после того, как побледнел горизонт за ближайшим перелеском. На этот раз продолжительной артиллерийской подготовки не было. То ли противнику не хватало боеприпасов. Или слишком велика была злость и досада за упущенную возможность, и красным командирам не терпелось в бою выместить свою злость. Почти сразу русские поперли в атаку.

Линия обороны одновременно, как по команде, открыла огонь по атакующим. Отто палил вместе со всеми. Огонь из винтовок и автоматов достигал цели. То один, то другой в цепи наступающих вдруг замирал, словно натолкнувшись на невидимую стену.

Этой стеной была ударная сила встречной пули. Но все равно, наступающих было слишком много.

В поддержку атаки вступили танки. Вначале они словно раздумывали: начинать наступление или нет. Но успешное начало броска пехотинцев словно убедило танкистов. Две машины — средние танки русских, — с диагональным промежутком метров в двадцать, двигались прямо на траншею, где находился Отто. Вот они уже обогнали атакующую цепь своей пехоты. Пехотинцам приходилось несладко. Наступать требовалось в гору, первые секунды прилива сил, вызванные остервенелым воодушевлением, сменились отчаянной злобой. Эта злоба застыла на лицах, которые Отто вылавливал в прицел своего «шмайсера». Он стрелял одиночными. На таком расстоянии автомат был не так эффективен. Другое дело — ближний бой. Скорее всего, не избежать и рукопашной.

Расстояние между ними и русскими пехотинцами сократилось уже до трехсот метров. Искаженные выражения запачканных копотью и грязью лиц наступающих уже стали хорошо видны. Танки, поливая позиции роты из своих пулеметных бойниц, приближались еще стремительнее. Наступающие начали сбиваться в группы в фарватере машин. Они делали это скорее поневоле, инстинктивно искали укрытия. Броня танков становилась стальным заслоном, оберегающим их от немецких пуль. Они пытались спрятаться от возросшей на подступах к высоте плотности огня.

Хайгрубер, находившийся в цепи обороны третьим по счету от Отто, хрипло выругался.

— Что же там, черт их дери, с пулеметчиками?… — добавил он вслух. — Неужели русские их накрыли?…

Над окопом раздался голос обер-фельдфебеля:

— Приготовить гранаты. К бою — оборонительные!… — кричал он чуть не в ухо каждому, двигаясь по траншее.

— Готовимся к рукопашной!… — подбадривал он, встряхивая каждого, не разбирая в этот момент, где штрафники, а где — уставные.

Стальной стук, тяжелый и мертвенный, неожиданно воскрес из хаоса звуков. Словно вынырнул безнадежно утопший, из самой пучины. В этот миг методичное — точно рельса о рельсу, быстро и зло — звяканье показалось Отто и его товарищам самой сладкой мелодией. Это вновь заработал МГ ротного пулеметного расчета.

Наступающие оказались заложниками своих движущихся укрытий. Позиции батальона были расположены клинообразно, траншеи соединялись под углом. На переднем острие многоугольной линии обороны высоты находились пулеметчики. Танк русских передвигался, словно рыбацкая лодка в шторм — то нырял пушкой вниз, то задирался так, что показывалось днище. Он почти не маневрировал, не сбавлял скорость, отчего машину подбрасывало на буграх и на выходе из ям и воронок. Вдруг он взял влево, прямо на траншею, где находились Отто и его товарищи. Пехотинцы, бежавшие за машиной, вмиг оказались без своей бронированной защиты. Они, стараясь успеть за танком, вышли на правый фланг пулеметного расчета.

У пулеметчиков развернуть свой МГ в сторону русских заняло долю секунды. Очередь, расчерченная трассерами, вошла в группу наступавших. Место для них оказалось очень неудачное. Так называемая «мертвая зона», метрах в двухстах пятидесяти от позиций, мало затронутая снарядами и бомбежкой. Ни воронок, ни ям почти не было, и спрятаться русским было негде.

Кто-то из них успел упасть и по-пластунски полз, пытаясь укрыться в малейшем углублении в земле. Кто-то по инерции бежал вперед. Куски плоти, с кровью и клочьями, вырванными из шинелей, вылетали из них, словно пух из разорванной подушки. Пули методично находили их, и бегущих, и падающих. Затаившихся или попросту мертвых, лежащих ничком на земле, очередь продолжала кромсать, мешая все в серо-бурую массу

Одному из солдат, в шинели на вырост, очередь прошила плечо. Отто видел, как его руку оторвало от ключицы вместе с серым сукном рукава. Именно вырвало, как будто капризный ребенок покалечил своего игрушечного солдатика. Он и был похож на игрушечного — маленький, с темно-коричневой лысой головой, без пилотки и каски. Он с застывшим от боли лицом пробежал еще несколько шагов. Из его дымящегося плеча торчала кость. Она была ослепительно белая, и именно такая, какие рисуют на пиратском флаге — с двумя округлыми набалдашниками на конце. Он упал, точно споткнулся, и несколько секунд истошно кричал так, что крик его перекрывал звуки боя, и все эти секунды, пока он не затих, Отто видел, как кость ковыряет и роет землю, словно палка-копалка.

Пулеметчики явно увлеклись добиванием русских. Им не следовало так увлекаться. Пока они кромсали пехоту, тяжелый танк всадил один за другим два снаряда, прямиком в пулеметное гнездо. От расчета ничего не осталось.

Однако наступающий противник залег в укрытиях. Пехотинцы взяли передышку. Но не танкисты. Оба средних танка русских продолжали наступать. Они как раз вышли на относительно ровный участок, перед самыми траншеями третьей роты, роты Паульберга, которая клинообразно окаймляла вершину Лысой Горы слева. Воспользовавшись отсутствием рытвин и воронок, машины набрали полный ход. Лязгая гусеницами, танк надвигался прямо на позицию, откуда вело огонь отделение Барневица.

Отто увидел, как побелело лицо Шульца. Животный страх захлестнул его. Он присел на корточки, вжавшись в земляное дно траншеи.

— Встать, рядовой Шульц!…

Обер-фельдфебель вырос возле него и с силой ткнул дулом своего «шмайсера» прямо в лоб Шульца. Его голова послушно стукнулась о стенку. Но сам он оставался недвижим. Он словно остолбенел от страха.

— Рядовой Шульц!… Это приказ!…

Обер-фельдфебель передернул затвор. Слюна слетала с его перекошенного рта. Отто десятки раз видел такую картину. Он прекрасно знал, чем это должно закончиться. Тело его сработало машинально, опередив сознательное принятие решения. Отто выбросил руку вниз. Он ухватил Шульца за грудки и разом, одним движением, выдернул его со дна траншеи в стоячее положение. Лицо того было совершенно обескуражено, испарина пота крупными каплями выступала на мертвенно-бледной коже. Губы что-то шептали, разобрать можно было что-то про танк. Правой рукой, сжимавшей цевье «шмайсера», Отто ударил Шульца в зубы. Он бил почти без замаха, но получилось достаточно сильно. Кровь хлынула из разбитого рта, тут же приведя Шульца в порядок.