— Погоди, я с вами… Куда вы собрались?… — Ульман решительно перехватил винтовку, всем своим видом показывая готовность лезть хоть к черту на рога.

— Эй, солдат… — его окликнул ефрейтор Ремер. — Не лучше ли тебе перевести дух?… Нас ожидает серьезная заваруха…

— Нет, — еще решительней замотал головой Ульман. — Панцергренадеры не боятся заварух…

— Или ты?… — с добродушной улыбкой переспросил старший группы.

— До того как попасть в «пятисотый», Ганс служил в дивизии «Гроссдойчланд»… — пояснил Отто.

Улыбка сошла с лица ефрейтора.

— Хорошо, солдат… — Голос Ремера звучал уже совершенно серьезно. — Переходишь в распоряжение нашей разведгруппы. За лейтенанта будет отвечать Пауль. Доставит его к фельдшеру…

Команда вместе с веревкой ушла наверх.

— Идем тихо… Главное, не шуметь. Достаточно близко, чтобы не терять друг друга из виду Но на ноги друг другу не наступать… — ефрейтор Ремер уточнял задание быстро, по-деловому, делая после каждой фразы короткие паузы.

— Наша цель — добраться без шума до перемычки и ударить по русским, — продолжал говорить Ремер. Ульман, который вообще не знал, каковы цели разведгруппы, слушал, наклонившись ухом к самому лицу ефрейтора. Тот тычком мощного увесистого кулака отодвинул фигуру Ульмана на пару шагов от себя.

— Эй, не наседай, панцергренадер… И так темно, а еще ты свет загораживаешь… Короче… Наш главный козырь — неожиданность. Мы должны свалиться на русских как снег на голову.

— Интересное дело… Как это мы можем свалиться на их головы со дна карьера?

Нескрываемая ирония звучала в голосе спросившего. Видно было, что он спросил для смеху. И вся фигура, какая-то развинченная, не стоявшая на месте, выказывала разбитной характер ее хозяина.

— Тебе, Дитмар, очень рекомендую приберечь свои шуточки на перекур после боя, — в голосе ефрейтора умело перемешались нотки той же иронии и одновременно дисциплинирующей суровости. — А то наша разведка боем начнется с того, что тебе на голову упадет мой боевой кулак… А теперь, мать вашу, шутники бегом закрепили в вещмешках все свои цацки и причиндалы. Чтоб ни одна ложка, ни один котелок не звякнули. Понятно?…

Не обращая внимания на несдержанные смешки, прошелестевшие по всей разведгруппе, ефрейтор махнул рукой в сторону противоположного края карьера.

— Ну что… двинули? Вперед, сукины дети, и да поможет нам Бог…

Они — семь сгорбленных фигур — неслышно пересекли карьер по диагонали. Перемещались они неслышно, словно семь летучих теней скользили по песчаному дну огромной, изрытой воронками ямы. Впрочем, вряд ли кто-нибудь мог уловить издаваемые группой шум и шорохи в грохоте артиллерийской канонады. Гаубицы снова начали обстрел русского фланга. Теперь снаряды ложились намного ближе, возле самого карьера. «Как бы они опять не накрыли своих», — не отпускала Отто одна-единственная мысль, пока он двигался вслед за спиной Ульмана, все время стараясь держать нужную дистанцию. Но все равно остановка получилась неожиданной, и приклад пулемета угодил Гансу между лопаток. Тот только обернулся, ничего не произнеся. В темноте было трудно разглядеть команды, которые старший подавал знаками.

Противоположной стены обрыва достигли без приключений. Это уже была сторона врага. Теперь выходило, что русские над самой их головой. Ремер, шедший в голове разведгруппы, остановился, дожидаясь, пока все подтянутся. Потом жестами по цепочке была передана команда «Вперед».

После очередного взрыва песок посыпался сверху на головы шедших. Не хватало еще, чтобы их накрыло отвалившимся от обрыва куском. В памяти Отто ясно всплыла картина месива из земли и человеческих тел, обрушившихся на дно карьера.

Теперь уже ближе становилось зарево нескончаемой стрельбы, озарявшей световыми лентами трассерами перемычку между двумя сторонами карьера. Высвечиваясь, она казалась отсюда мостом, соединявшим два берега реки. Только мост этот стоял не на опорах-«быках», а сплошняком, и вместо воды на дне лежал слой сухого песка.

Еще на подходе Отто попытался на слух определить, какими огневыми силами ведется бой. Беспорядочная какофония десятков винтовок и автоматов. Очереди «шмайсеров» — более редкие, как и вообще стрельба со стороны «пятисотого» батальона. А русские патронов не жалели. Видимо, их хорошенько снабдили боеприпасами для успешного прорыва. Отчетливо выделялся лязгающий стук двух пулеметов. То и дело вдруг возникал еще один звук — вкрадчиво-заунывный, он прорастал из ниоткуда и рос до невыносимо скребущего. А потом как будто кто-то хлопал в ладоши на стороне «пятисотого», и огненный всполох озарял темноту. У русских были минометы. Калибр, судя по всему, небольшой, но облегчения от этого было мало. Минометчики методично обстреливали позиции возле карьера. А сами наверняка расположились в стороне. Вот если бы их накрыли немецкие гаубицы. Но попробуй скорректировать, да еще оперативно, их стрельбу.

Ремер снова останавливается. Надо взять паузу и выработать текущий план действий. Усилившийся шум близкого боя позволяет совещаться шепотом. Ремер предлагает подобраться вплотную к перемычке и забросать ее снизу гранатами. Ефрейтору надо отдать должное. Он не надувает щеки, строя из себя командира, которому одному известно, как действовать. Он ясно видит, что ситуация непростая и его план — не самый лучший. Стоит им раскрыть себя, как они станут легкой добычей русских. На дне оврага — они живые мишени. Спрятаться негде, и жить им останется не больше минуты. А эффект от вылазки получится нулевым. Мало толку от гранат, брошенных снизу, со дна карьера, наобум, неизвестно куда.

В разговор вступает Отто. Он предлагает выбраться на поверхность раньше, не доходя до перемычки. Наверху они должны будут разделиться на две группы. Одна, меньшая по составу, должна напасть на расчет минометчиков. Начавшийся у минометных расчетов бой призван будет стать сигналом для второй группы, которая, подобравшись к перемычке, закидает позиции русских гранатами — прежде всего пулеметы.

— У тебя хороший слух, Хаген, — задумчиво произносит Ремер. — Это все хорошо, но один вопрос: как мы поднимемся на верх этого проклятого карьера? «Кошки» для нашей веревки нет, да и зацепить ее наверху не за что…

— Нам надо вернуться… — торопливо говорит Хаген. — Мы прошли это место. Там, вдоль обрыва, свисали корни. Кому-то из нас надо попробовать взобраться. А потом он спустит веревку.

Ефрейтор все еще взвешивает информацию. Он должен принять решение. И он его принимает…

Отто лезет вверх по длинным корням. Они свисают вниз, словно лианы. На вид они крепкие и мощные. Но это с виду. Только что одна из веревок-корневищ оборвалась, и он повис, держась рукой за оставшийся иссохший жгут. Моток веревки засунут в карман шинели Отто. Он подтягивается и подтягивается. Будто бы лезет по канату в школьном спортзале. Не зря их физкультурник, герр Вальде, гонял их вверх-вниз по десять раз за урок. Навыки пригодились. Последний рывок. Вот так… Отто лежит несколько секунд на животе. Он приходит в себя. Он на территории русских. Здесь его в любой момент могут подстрелить. Впрочем, у своих шансов быть подстреленным у него было не меньше. Черт его знает, откуда взялся этот пень на самом краю обрыва. Значит, здесь росло дерево. Самое высокое растение, которое он видел в этой донецкой степи, — это осина. Что ж, как бы там ни было, это дерево здорово его выручило. И, может быть, оно поможет им всем выполнить свое задание. Вернее, уже не дерево, а его труп… Иногда от трупов намного больше толку, чем от живых…

Пока все тихо. Отто обматывает веревку вокруг пня и кидает конец вниз. Он, как может, старается помочь тому, кто карабкается по веревке. Это Ульман. Он втаскивает Ульмана наверх и помогает ему стащить со спины свой пулемет. Теперь дело идет быстрее. Они вдвоем работают, как лебедка, втаскивая следующего бойца. Вскоре вся разведгруппа оказывается на вершине обрыва.