Эванджелина снова тяжело опустилась на стул:

– Позволь мне высказать догадку. Обо мне.

– Точно, именно это он и сказал. А мой хозяин и говорит: «Ее здесь нет», – и, доложу я вам, никогда еще не слышала от него более откровенной лжи, потому что вот она вы, сидите прямо передо мной. А красивый джентльмен говорит: «Это довольно странно, потому что я получил письмо от вас и от этой женщины, Стентон. В вашем говорилось, что пока я не могу забрать Эванджелину, и потому я приехал сам, чтобы увезти ее».

Сьюзен издала придушенный горловой звук:

– Моя мать написала ему?

Сьюзен пересекла комнату и опустилась на колени перед стулом Эванджелины:

– Я сожалею об этом письме. Не думала, что матушка способна сделать что-нибудь подобное. – Она бросила на горничную взгляд через плечо: – Не знаешь, где она сейчас?

– Она обшаривает гостевые спальни как безумная и, насколько я понимаю, ищет вас, но я почти уверена, что скоро мы сможем уложить ее в постель. Она вообразила, что вы были в летнем флигеле с хозяином, а когда вас там не оказалось, вбила себе в голову, что вас или обесчестили, или убили, и не могла решить, что хуже, а сестра хозяина влила ей в рот несколько капель лауданума, чтобы она успокоилась.

Бесс покачала головой, будто все это ее очень позабавило.

– Что касается всех остальных, то они все еще в ежевичнике и никому нет дела до истерики вашей матушки или до хозяина и его гостя. Кроме седого старого джентльмена с тростью. Насколько мне известно, он все еще спит на полу в летнем домике.

– В таком случае… – Эванджелина отстранила Сьюзен и поднялась на ноги: – Есть место, откуда можно подслушать их разговор? Ты сказала, что все слуги за ними наблюдают.

– Ну… – Горничная неуверенно сжимала и разжимала пальцы. – Господин приказал, чтобы вы, миледи, оставались здесь, в безопасности, в помещении для прислуги. Он вон там, за стеной, возле которой книжные шкафы и большие картины. Сомневаюсь, что вы сможете подслушать их разговор сквозь эту стену. Пожалуйста, оставайтесь здесь, в безопасности. Я скоро вернусь и сообщу вам, что происходит.

Она выбежала из комнаты прежде, чем Эванджелина успела возразить.

Сьюзен поправила очки:

– Вы боитесь, что Лайонкрофт может надерзить вашему отчиму?

– Нет, если только у отчима нет с собой одного из его ножей. Он весьма решителен. Я не хочу, чтобы он навредил Гэвину.

– А я не хочу, чтобы вы пострадали. Я… – сказала Сьюзен со вздохом, – не хочу ссориться с вами. Мы должны быть подругами.

– Я тоже хотела бы этого, – сказала Эванджелина после минутного раздумья, – но неизвестно, придется мне вернуться к отчиму или нет.

Она шагнула к дальней стене и прижалась ухом к деревянным панелям. Бесс оказалась права: ничего не слышно. Ничего нельзя разобрать сквозь стену. Если только… Она подбежала к книжному шкафу и смахнула книги с полки.

– Эванджелина! – закричала испуганная Сьюзен. – Что, черт возьми, вы делаете?

– Ищу кое-что.

Сьюзен помолчала, потом спросила:

– Книгу?

– Дверь.

Эванджелина отступила и оглядела комнату. В ней не было ничего, кроме стульев, книг и картин. Картин! Она рванула раму первой из них и едва успела отскочить, когда полотно обрушилось вниз и чуть не раздавило пальцы ее ног. Она потянула вторую раму с большей осторожностью – ничего! Однако третья рама со стоном повернулась. Комнату наполнили пыль и приглушенные голоса, доносившиеся из углубления в стене.

– Принесите мне стул, – зашипела Эванджелина.

– Что? Вы просто вскрыли стену? Как вы это сделали?

– Стул, – повторила Эванджелина. – Мы должны расчистить проход, чтобы не застрять внутри. Доверьтесь мне.

Сьюзен метнулась за стулом. Через минуту они расчистили доступ к панели и подперли двумя стульями картину, закрывавшую проход. Когда девушки влезли на стулья, оказалось, что Сьюзен выше ростом и может заглянуть в окошко, расположенное высоко в стене.

– Я сказал вам, – послышался тихий спокойный голос Лайонкрофта, – что ее здесь нет.

– Вы лжете. Она моя, и я хочу ее забрать.

– Вы смеете обвинять меня во лжи?

– Я обвиню во лжи любого лжеца. Я знаю, какова ценность этой маленькой сучки. Одно прикосновение – и… О! Черт бы вас побрал! Мне следует… Проклятие!

Послышались звуки потасовки. Эванджелина ткнула Сьюзен локтем под ребра.

– О! Прошу прощения, – откликнулась та, отводя взгляд от оконца, чтобы посмотреть на Эванджелину с недовольной гримасой. – Прошу прощения. Лайонкрофт дал ему пощечину! Ваш отчим попытался ответить тем же, но Лайонкрофт увернулся, и ваш отчим врезался кулаком в колонну. Он расшиб руку до крови и, должно быть, глаз его подбит и там будет кровоподтек, а теперь они стоят по обе стороны крыльца друг против друга и обмениваются мрачными взглядами.

– Речь идет не о таком прикосновении, – послышался наконец голос Нейла Пембертона. – Хотя она уже достаточно взрослая, чтобы обуздать ее теперь, когда ее матери больше нет.

Снова шум потасовки.

– Еще одна пощечина, – тихо проговорила Сьюзен. – Да он теперь будет походить на енота с этими черными кругами вокруг глаз. А сейчас Лайонкрофт схватил его за шею. И он багровеет.

– У нее бывают видения, – прохрипел Нейл. – Она видит необычные вещи, как и ее мать. Это полезное качество – можно сказать, талант. И она принадлежит мне. Не воображайте, что вам самому удастся ее использовать, если у вас на уме это. Я призову на помощь власти, напишу во все газеты, смешаю вас с грязью, если это понадобится, пока вы мне сами не передадите…

Потасовка… Глухой удар… Снова звуки драки.

– Ваш отчим не очень хорошо дерется. Он отвесил несколько удачных оплеух, но грохот оттого, что Лайонкрофт перебросил его через балюстраду. Лайонкрофт сцепился с ним прежде, чем тот успел встать, и теперь… О нет!

Сьюзен поднялась на цыпочки и в ужасе уставилась в окно.

– Что? – спросила Эванджелина, холодея. – Скажите же!

– Вы были правы. У него нож. Он пырнул Лайонкрофта в бок.

Эванджелина покачнулась и оперлась о стену:

– Что?

– О! Вмешался один из лакеев и ударил по голове вашего отчима чем-то вроде розового молотка для игры в шары. Убил, вероятно.

Тишина.

Как только Эванджелине удалось восстановить ритм дыхания и равновесие, она подняла глаза на Сьюзен:

– Неужели?

– Да нет, погодите… Кажется, он дышит. Чтобы убедиться в этом, Лайонкрофт пнул его ногой. Одной рукой он зажимает рану, а другой делает знак кучеру вашего отчима. Да, его сажают в экипаж. Не Лайонкрофт… Он попытался это сделать, но его бок слишком сильно кровоточит. Он шатается и морщится.

Сердце Эванджелины затрепетало.

– Нет, – прошептала она.

– Но вот он снова выпрямился. Лакеи запихнули вашего отчима в экипаж. Лайонкрофт что-то говорит кучеру. Жестикулирует. Они уезжают. Эванджелина, они уезжают!

Та слезла со стула и бросилась к выходу.

– Эванджелина! – закричала Сьюзен. – Подождите! Вы же знаете, что я не выйду отсюда!

– Бесс покажет вам выход, – крикнула через плечо Эванджелина, открыла дверь и выбежала в холл.

Гэвин был ранен. Ее отчим ударил его ножом. За то, что он пытался помочь ей.

Если он умрет от раны, она сама убьет своего отчима.

Гэвин не чувствовал боли от пореза в боку, пока мисс Пембертон не выбежала из парадной двери, не промчалась к крыльцу, не бросилась к нему и не обхватила его руками крепко-накрепко. Он сделал над собой усилие, чтобы не дрогнуть и не отшатнуться, когда ее дрожащие руки сжали нежную плоть повыше раны. Он никому и никогда бы в этом не признался, но выяснил, что за последнюю неделю полюбил объятия. Разумеется, когда в его боку не было ножевой раны в четыре дюйма – от талии до бедра.

– Пойдем, – сказал Гэвин, отрывая ее от своей груди и снова вталкивая в дверь, прежде чем гости их увидят. – Ты можешь обнимать меня и внутри.