Ужасно было представлять другую женщину в его объятиях, ощущающую жар его плоти. Вот его щетина царапает ее кожу…

Постойте! Эванджелина покосилась на него. Нет, он побрился. Еще утром на его щеках темнела щетина, и одет он был не слишком тщательно, но сейчас, чисто выбритый, походил на самого модного из светских денди.

Почему? Хотел казаться модным? С каких это пор? С того момента как решил провести день рядом со Сьюзен? Они оба принадлежали к высшему свету, но не Эванджелина.

И все же! Утром, заросший щетиной, он выглядел более естественным. Теперь же он прятал свое нутро за безупречной внешностью и лоском, должно быть, для того, чтобы следовать нелепому диктату светского общества.

Теперь и поцелуи его, вероятно, были бы другими. В них не было бы нежности его губ, смягчающей прикосновения жесткой щетины, будто оставляющей ожог на коже.

Теперь следующей, кто узнает вкус его поцелуев и будет разделять их с ним, окажется Сьюзен.

Эванджелина откинулась назад, чтобы видеть леди Хедерингтон. Ее глаза затуманились всего на мгновение, а потом взгляд снова сфокусировался на графине.

– Если он снова посмотрит на меня, – сказала Эванджелина смущенно, стараясь не сморгнуть, – не говорите мне. Я предпочитаю не знать.

Если леди Хедерингтон и сочла эту реплику странной, то виду не подала. Она больше ни слова не проронила по этому поводу и позволила Эванджелине остаток ленча провести с неуемными близнецами.

Не в первый раз Эванджелина пожалела, что у нее нет сестры. Нет кого-то, с кем она могла бы играть, смеяться или поддразнивать. С сестрой она могла бы сбежать от отчима, вместо того чтобы совершить этот побег в одиночку. Одиночество есть одиночество. Вопреки собственному решению и воле, она оглянулась через плечо и содрогнулась, увидев, что мистер Лайонкрофт и Сьюзен глубоко погружены в беседу. И они-то не выглядели одинокими. О, почему, почему она сама не заняла это место, когда оно пустовало, если так сильно этого хотела? Потому что самопожертвование делало ее лучше? Ба! Самопожертвование никого не могло сделать благороднее, а ее сделало еще и одинокой. Обладать таким даром, как у нее, само по себе было тяжким бременем, но это бремя станет еще тяжелее после того, как она уйдет и обречет на одиночество единственного мужчину, с которым могла быть женщиной, а не ведьмой.

О! Он повернул голову. Эванджелина сделала резкое движение и снова занялась близнецами, и это продолжалось до тех пор, пока слуги не пришли убирать остатки пиршества.

– Пора, пора! – закричала Джейн, выплясывая то вокруг одного одеяла, то вокруг другого, хлопая в ладоши и смеясь. – Вы все, давайте удалимся от деревьев! Пора запускать змеев!

Сьюзен приблизилась к ее одеялу как раз в тот момент, когда Эванджелина поднялась на ноги.

– Ну, – услышала Эванджелина собственный кислый голос, будто издалека, – как все прошло?

– Скучно.

– Скучно? – повторила Эванджелина недоверчиво. – В каком смысле? Разве, вы не разговаривали?

Сьюзен подняла бровь.

– Полагаю, да.

Эванджелина сжала руку в кулак. Она ждала более подробного рассказа, но, не дождавшись, нетерпеливо опросила.

– Что он говорил?

– По большей части говорил «нет». – Сьюзен широко раскрыла глаза. – Похоже, это его любимое слово.

– Вы не воспользовались моим советом? Не попытались узнать о нем побольше?

Эванджелина ждала ответа затаив дыхание.

– Гм. – Сьюзен бросила на нее оценивающий взгляд. – Я узнала только, что он художник и им написаны все пейзажи в Блэкберри-Мэноре.

Эванджелина изумленно округлила глаза:

– А вы не знали? Я была уверена, что вам это уже известно.

– Откуда? – Лоб Сьюзен прорезала морщинка. – Не знаю. Что-то в выражении его глаз, когда я его спросила, не напишет ли он ваш портрет…

– Не напишет ли он мой… Господи, Сьюзен, что за странный вопрос!

Губы Сьюзен изогнулись в лукавой кошачьей улыбке.

– Вы уверены, что не питаете к нему нежных чувств?

– Я?… – Эванджелина отчаянно покачала головой. – Нет. Я… я скоро уезжаю.

– Это не ответ. Вы можете питать к нему нежные чувства, даже если и не выйдете за него замуж, а я могу выйти за него, не испытывая к нему нежности. О, не корчите гримас! Я знаю, что вы верите в брак по любви. Но если это избавит меня от необходимости жить с матерью и вместе с тем даст возможность бывать в обществе, то это как раз то, что я должна сделать. Поверьте мне, если бы был другой выход, я не стала бы преследовать его.

– Но почему? – Эванджелина наблюдала уголком глаза за Лайонкрофтом. – Кто бы отказался обладать таким мужчиной?

Сьюзен вздохнула:

– Ни на секунду не могу себе представить, чтобы Лайонкил… Лайонкрофт заинтересовался мной. Я подозреваю, что и тридцать лет брака не изменили бы этого. Если представить хоть на секунду, что меня снова приняли бы в общество без такой жертвы, я бы…

– Прикоснитесь ко мне. – Эванджелина протянула к ней руку ладонью вверх.

Сьюзен недоуменно заморгала:

– Что?

– Дайте мне руку, – настаивала Эванджелина. – Сейчас же!

– Но вы ведь…

– Да, знаю. И все же попытайтесь. Может быть, я увижу вас в обществе. Может быть, вы встретите человека, который придется вам по душе и который безумно влюбится в вас.

Мужчину, не похожего на мистера Лайонкрофта.

«Я хочу увидеть Сьюзен в обществе без мистера Лайонкрофта. Сьюзен в обществе без мистера Лайонкрофта. Сьюзен в обществе без мистера Лайонкрофта».

Сьюзен нерешительно приложила пальцы к руке Эванджелины.

Десятки хорошо одетых леди и джентльменов толпятся в роскошном театральном вестибюле, кое-кто из них цедит вино маленькими глоточками, другие поправляют платочки в карманах жилетов или полируют стекла биноклей.

Затянутая в перчатку рука Франсины Радерфорд наносит пощечину Сьюзен с такой силой, что с той слетают очки.

Сьюзен подносит к щеке руку, оставляя на полу разбитые очки:

– Я… я…

– Лгунья, – возглашает Франсина. К ногам Сьюзен летит скомканная бумажка.

– Мисс Стентон, я не могу потворствовать столь недостойному поведению. Теперь, когда я знаю, что вы доносчица и любительница скандалов, не сомневаюсь в том, что никто из приличных светских людей не потерпит вашего присутствия здесь.

Высоко задрав нос, Франсина поворачивается и удаляется сквозь расступающуюся толпу.

Сьюзен отнимает дрожащую руку от горящей щеки и поворачивается к ближайшей соседке. Молодая леди опускает глаза и делает вид, что не замечает Сьюзен. Сьюзен поворачивается к другой, к третьей, к четвертой. Одна за другой они отворачиваются от нее…

Эванджелина отдергивает руку. Лицо Сьюзен выражает уныние.

– Больше никаких светских вечеров? – спрашивает она обреченно. – Я же говорила вам, что Лайонкрофт – мой последний шанс.

– Не важно, – слабо возражает Эванджелина. – Пожалуйста, скажите мне, что этот ужасный выпад против вас Франсины Радерфорд был в прошлом. Это было в опере? Да?

Сьюзен отворачивается и двигается по траве.

– Это положило начало светскому скандалу, о котором я упоминала. Я заметила ее флиртующей и милующейся с кем-то, кто не был ее дражайшей половиной. И кому-то рассказала об этом.

Эванджелина была вынуждена бежать, чтобы нагнать ее.

– Ангелы Господни, Сьюзен! Похоже, вы разрушили несколько жизней.

– Знаю. Я даже попыталась разрушить свою. – Она ускорила шаг. – Я не хочу обсуждать свое прошлое постыдное поведение. Теперь я стала другой. Пойдемте запускать змеев?

Минуту спустя Эванджелина последовала за Сьюзен на тот участок газона, где еще оставалось несколько змеев.

– Знаете, – сказала она, когда Сьюзен взяла желтого змея из кучи лежавших на траве. – Я полагаю, что и Лайонкрофту неприятны постоянные напоминания о его прошлых грехах.

Сьюзен резко повернулась к ней:

– Знаете что? Если вы думаете, что могли бы стать образцовой женой для Лайонкиллера, то можете брать его. Он как раз направляется к нам, и я, черт возьми, уверена, что не ради меня.