— Скажите, — спросил Александр Валентинович у Шерхорна, когда дежурный офицер уже вошел в кабинет, — в Мюнхене, в аэропорту, Антона Ушакова арестовывала полиция. Не ваших рук дело?

— Это часть плана, который в итоге не увенчался успехом. Тем не менее готов просить у него прощения за доставленные неудобства. Сейчас любой может сыграть с пассажиром злую шутку — все боятся террористов. Анонимный звонок — и вы опоздали на самолет.

— Ну, и что делать с этим фруктом? — спросил Погоний, лишь только закрылась дверь.

— Лучший вариант, конечно, расстрелять, чтобы место не занимал в изоляторе, — ответил Александр Валентинович.

— Дурацкая шутка, Саш, а мне сейчас не до шуток.

— Раз тебе не до шуток, пошли поедим пирожков. И я тебе кое-что расскажу.

— Ладно, пойдем.

Старые друзья вошли в живой памятник советскому общепиту — знаменитую на всю страну «Пирожковую» на Рождественке. Все здесь напоминало «великое и славное прошлое» — и алюминиевые многолитровые чаны с «кофе» и куриным бульоном, и пирожки с любимыми с детства начинками, и работницы «пункта питания». Даже цены вызывали удивление всякий раз, когда оказывалось, что даже спустя полтора десятка лет с начала перестройки полноценный обед стоил как две поездки в метро… Даже думские и кремлевские буфеты не могли похвастаться такой дешевизной, а уж о низких ценах в этих учреждениях во все времена ходили легенды.

— Удивительно, Саш, — говорил, морщась, Погоний. — Как мы это вообще могли пить каждый день? Это же не кофе, а хрень какая-то…

— А чего же ты его пьешь? — спросил Александр Валентинович, разламывая пополам пирожок, чтобы удостовериться, что внутри нет капусты. Капусту он с детства терпеть не мог. — Елки-палки, с капустой. Будешь?

— Пью, потому что нравится, — признался Карен Федорович. — Молодость вспоминаю. Этот чудовищный кофе-не кофе — вкус моей безвозвратно ушедшей молодости.

— Образно говоришь, Карен, образно.

Александр Валентинович огляделся по сторонам и с несвойственным его характеру видом школьника, принявшего твердое решение нашкодить, достал из кармана фляжку и незаметно для окружающих быстро разлил содержимое по двум пустым граненым стаканам.

— Ты что, Сашка, с ума сошел, увидят! — Карен Федорович бросил взгляд на прилавок, у которого выстроилась небольшая очередь. — Тут же нельзя со своим приходить!

— Мне прямо смешно на вас глядеть, Карен Федорович, — веселился Александр Валентинович. — Вы же подполковник ФСБ. Причем действующий подполковник, при исполнении. Да кто вам, тем более в наше золотое время, хоть слово скажет?

— Хорош издеваться-то, а? Ты что, думаешь, я тут «ксивой» начну размахивать и кричать: «Спокойно, товарищи, я сотрудник ФСБ и мне по служебной необходимости предписано распивать водку исподтишка!»

Александр Валентинович рассмеялся и поднял свой стакан.

Погоний сдался, и они выпили.

— Слушай, Саш, с этим Шерхорном… — начал было Погоний.

— Карен, ты сам знаешь, что с ним делать. Тебе оно надо?

Погоний покачал головой.

— Ну и все. Пусть катится к себе… Так вот, пока мы соображаем, рассказываю про Копье Судьбы.

— Место мы для этого выбрали, конечно…

— А что? Мы же не в Вашингтоне, ты не из ФБР. Это Россия. В наше время агентам встречи назначали в пельменных и на спектаклях в Театре юного зрителя. И ничего, страна жила, пока не приняли решение сдать ее врагу.

— Началось…

— Все, извини, давай про реликвии. За последние дни я изучил три тонны архивных материалов, прочитал с десяток книг, пообщался с одним археологом из Армении, в общем, время провел с пользой.

— Из Армении? — удивился Погоний.

— Да-да, про это после! Гляди, что получается. Настоящее Копье Судьбы, то самое, которым по легенде центурион Лонгин заколол распятого Христа, никогда не принадлежало Гитлеру, а сотни лет хранилось на Кавказе, который впоследствии стал частью СССР. Рейхсфюрер знал, чего стоит это копье на самом деле, и все же, несмотря на это, сделал десяток копий с венского копья и почитал их как истинные святыни…

— Минуточку, а что же тогда нашел фюрер? — спросил Карен Федорович.

— Я считаю, это было копье Святого Маврикия… — в свойственной ему непринужденной манере уверенного в своей правоте человека ответил Александр Валентинович. — Ведь, если по порядку, то дело было так: Христа распяли солдаты Рима под предводительством Лонгина, командира, отличавшегося высоким ростом, — отсюда и имя… Даже английское «long» переводится на русский как…

— «Длинный», я знаю! Что дальше-то?

— Пронзив Спасителя копьем, а после став свидетелем редкого явления — полного солнечного затмения, Лонгин уверился в том, что на Голгофе был истинный сын Божий, и стал проповедовать христианство. Копье же, равно как и части креста и гвозди, стало христианской реликвией.

Но пришло время, и Рим пал. О копье несколько столетий не было никакой информации. То ли оно исчезло в веках, то ли его хранили в одном из христианских монастырей, но упоминается оно вновь уже в Х веке, при германском императоре Оттоне Великом. Оттон Великий брал копье в военные походы и побеждал врагов. Однако реликвия эта была известна как копье Святого Маврикия, христианского мученика, который по преданию перед гибелью метнул свое копье. Оно, описав в воздухе траекторию, похожую на крест, поразило командира «спецгруппы», пришедшей арестовать Маврикия за христианские проповеди. Но со временем это копье стали называть Копьем Лонгина, Копьем Судьбы, Святым Копьем, но уже не Копьем Святого Маврикия… Эта путаница продолжается по сей день, и неизвестно, где же на самом деле находится подлинное оружие знаменитого римского солдата.

— А какие существуют версии? — спросил Погоний, жуя пирожок.

— Версий много. Гиммлер сделал много качественных копий реликвии. И Шерхорн нам про это говорил. Возможно, в Нюрнберге хранился оригинал. Но нельзя точно сказать, оригинал какого копья: Святого Маврикия или Копья Лонгина? Однако существует простая логика. Лонгин никому свое копье не передавал до самой смерти. Да и зачем?

— Ты так говоришь, будто все время скитался с этим самым Лонгином…

— Погоди ты. По крайней мере, данных таких нет, чтобы он его кому-то отдал, или передал, или его у него украли. Лонгин проповедовал на Кавказе, где и умер! Наверняка он не расставался с главной реликвией своей жизни до последнего вздоха. И вот 17 июня 1805 года русский генерал от инфантерии князь Цицианов пишет императору, что в Эчимадзинском монастыре, в Армении, обнаружено «Святое Копье»!

— А… теперь понятно, зачем тебе армянский археолог.

— Вот именно что армянский.

— И какова дальнейшая судьба Копья согласно этой версии?

— Это как раз самое интересное, — продолжал Александр Валентинович. — Когда в начале осени 1941 года ситуация на фронте стала почти неуправляемой, товарищ Сталин так перепугался, что начал прибегать к самым экзотическим способам изменить ее в пользу Красной армии…

Якобы он прослышал о копье и приказал доставить его из Армении в Москву. Гиммлер узнал об этом приказе и выслал несколько групп на перехват. Не знаю, верил ли Гиммлер в то, что именно это копье было тем самым, «настоящим», но решил не рисковать и заполучить реликвию. Ведь по преданиям и легендам оба копья обладали чудодейственной силой. Копье Маврикия помогало побеждать в битвах, а Копье Лонгина давало великую силу его обладателю, предоставляло возможность безоговорочно творить добро или сеять зло.

Александр Валентинович говорил громко, а последнюю фразу произнес с особым жаром и напором, продекламировал, словно диктор Всесоюзного радио. Тут только стало понятно, что в помещении пирожковой очень тихо. Один из трех изрядно потрепанных мужчин интеллигентного вида с печальными лицами, оккупировавших соседний столик, икнул и, указав пальцем на стакан с «кофе», с уважением прокомментировал:

— Ну вы даете, товарищ. С чего это у вас такие приятные перегрузки? Поделились бы опытом, а то меня эта бормотуха уже не берет.