Неожиданно он вскочил на ноги и стремительно бросился к танцующему на бруствере Линдбергу. Тот уже снял шинель и теперь натирал снегом рукава кителя.

— Ты что делаешь, идиот?! — заорал Отто. — У тебя есть мать?

— Есть… — Линдберг растерянно уставился на Отто.

— Ты хочешь ее увидеть?

— Да.

— Тогда слезай с бруствера, скотина, и не подставляйся.

— Мне надо привести себя в порядок. На мне глина и кровь… — Линдберг явно был не в себе.

Отто несильно двинул ему кулаком в челюсть. Линдберг упал и скатился на дно траншеи, где его подхватили товарищи.

— Что с тобой? — спросил Ральф друга.

— То же, что и с тобой, — огрызнулся Отто. — Какая разница, если здесь все и закончится?

— Ну, это еще неизвестно, — Ральф пожал плечами.

— Все уже давно известно, Ральф. Все уже давно написано на небесах. Отсюда не возвращаются. Радует только то, что скоро этот ночной кошмар закончится, и мы попадем на небеса. Интересно, там кормят? Или тем, кто отдал концы, это уже все равно, а? Может, спросить вот этот кусок человека, что валяется за тобой? Эй ты, кусок дерьма, — крикнул Отто, обращаясь к распростертому невдалеке убитому пулеметчику, — как там у тебя на том свете — дают колбасу с картошкой или нет?!

— Отто, перестань… Ты же веришь в Бога.

— Верю, в том-то и дело. Ты знаешь, когда мы доставали ее из ящика, там, в деревне, я почувствовал, что скоро умру… и не испугался! Я не понимаю, как тебе объяснить, что я почувствовал. Наверное, впервые поверил в вечную жизнь. Хорошо бы только она была не всегда такой, как сегодня.

Со всех сторон послышались команды. Вдоль линии обороны бежали офицеры, посыльные, в окопы возвращались солдаты. Один из «сталинградцев» присел на корточки перед Отто и Ральфом:

— Сейчас иваны пойдут в атаку, — сказал он. — Обычно они идут сплошным строем, иногда — за танками. Держите линию обороны. Если попытаетесь удрать или доведете дело до рукопашной — вам конец. Они сытые, и им тепло. А в нашем состоянии драться станет только ненормальный. Не пускайте их в траншеи. Меняйте магазины вовремя, а лучше раздобудьте себе больше оружия, зарядите его и положите рядом. В бою обычно не хватает одного-двух патронов для того, чтобы остаться в живых.

— По-моему, он ничего не боится, — сказал Ральф, глядя вслед «сталинградцу», который уже инструктировал других новичков.

— Я тоже ничего не боюсь, — ответил Отто, закуривая очередную сигарету. — А он, наверное, думает, что, если суждено было выжить в Сталинграде, здесь ему ничего не страшно. Вон Нейбах тоже воевал с тридцать девятого года, и что? Его время пришло, несмотря на все заслуги.

— Странно, а я дрожу весь, — Ральфа действительно колотило от холода и от страха перед ближним боем.

— Выпей. Интересно, не будь с нами в окопах шнапса, насколько бы сократилось количество героев войны?

— А русские тоже перед боем пьют алкоголь? — спросил Ральф, сделав два или три обжигающих горло глотка.

— Конечно, пьют, Ральф. Кому охота лезть под пули на трезвую голову? Кстати, а вот и они.

Цепь наступающих была уже хорошо различима. Все отчетливей слышался лязг танковых гусениц, и Ральф наконец понял, что имели в виду ветераны, когда говорили про мороз по коже и встающие дыбом волосы. Вид надвигающихся железных чудовищ внушал ужас и паническое желание убежать с передовой, скрыться в лесу, предать к чертовой матери все на свете, но выжить. Выжить хотя бы сегодня, а завтра… А завтра, может быть, хватит мужества не дрогнуть.

Но он не убежал. Он принял единственно правильное мужское решение и тем самым, скорее всего, лишил себя завтра.

Но как воевать, если у тебя нет завтра? Зачем? В чем великий смысл того, что сейчас будет происходить?

Мысли, одна неуместней другой, лезли в голову ефрейтора Мюллера, а между тем наступающие уже были на расстоянии прицельного выстрела. Фланговые батареи дали залп. Один танк завертелся вокруг своей оси, остальным все было нипочем. Второй залп также не принес особых результатов. Т-34 выдерживали прямое попадание 75-миллиметровых снарядов, но, как артиллерист, Ральф знал, что по танкам работали орудия большего калибра. Вражеские танки, напоминающие разъяренных быков, огрызались в ответ осколочными снарядами, пытаясь нанести наибольший урон на флангах, против которых действовали основные силы красной пехоты. Ральф уже видел лица наступающих. И удивился: люди, бежавшие к нему с винтовками и автоматами наперевес, скорее напоминали монголов, чем русских. «Наверное, те самые сибирские полки», — машинально подумал Ральф.

Почти никто не расслышал команды «Огонь!», но стрельба началась практически одновременно. Боеприпасы не экономили, оттого и пяти минут не прошло, как отовсюду послышались отчаянные крики, в которых звучали просьбы поделиться патронами. Ральф не успел воспользоваться советом ветерана и теперь старался вести огонь прицельно и экономно.

Атака русских остановилась. Они откатились назад, оставив на поле боя шесть танков, сотню убитых и раненых.

Вновь заработала артиллерия. У соседа Ральфа по окопу оторвало руку, а от взрыва ствол его винтовки «Маузер» завязало узлом. Ральфу стало казаться, что все происходящее не более чем дурной, страшный сон. Он уже не обращал внимания на гибель товарищей и особенно на то, как они погибали. Надо было раздобыть запасное оружие и убедиться, что оно заряжено и готово к бою. Очередной атаки не миновать, а значит, не избежать столкновения с врагом лицом к лицу. А выжить нужно во что бы то ни стало. Ральф даже проверил, не потерял ли нож, и, удостоверившись, что нет, сунул его за голенище сапога.

«А готов ли я применить его в бою? Нет, не готов, но холодное оружие под рукой не помешает».

Русские были уже на расстоянии ста пятидесяти — двухсот метров, то есть дистанции, вполне достаточной для того, чтобы вести прицельный огонь из МП-40. Ральф целился, нажимал на курок, менял магазины. Он не понимал, отчего так трудно попасть в эти фигурки, которые издалека отличались от мишеней лишь тем, что двигались, раскачивались и время от времени вели ответный огонь «с колена».

На левом фланге противник достиг траншеи. Там же его танки успели подавить артиллерию и теперь утюжили окопы. «Тигры» так и не появились.

Через несколько минут наступающие русские и обороняющиеся немцы уже стреляли друг в друга в упор. Немолодой усатый солдат в ушанке уже готов был спрыгнуть в окоп, но Ральф успел его уложить. К несчастью для себя, в горячке и со страху он выпустил в русского все патроны и теперь лихорадочно и безуспешно пытался сменить магазин. В эту минуту сверху на него свалился огромный детина в коричневых ватных штанах и телогрейке, но тут же обмяк и повалился на бок. Тут Ральф заметил, что рядом с ним сражается его друг Отто. Ему-то он и обязан своим счастливым спасением.

Ральф успел перезарядить автомат перед тем, как в траншее завязалась жестокая борьба. Противники схватились врукопашную. Ральфу лишь дважды приходилось драться: один раз — в киндергартене, в детской столовой, а второй раз ему безнаказанно дали в ухо после футбольного матча в Мюнхене, куда он ездил до войны с друзьями из Ландсхута. Но страх за свою жизнь разбудил в интеллигентном и ранимом Ральфе Мюллере дикое животное. Он ударил кого-то ножом, после чего нож так и остался в теле врага. Ральф размахивал автоматом, удары наносил с яростью и силой, на какие только был способен.

Обе стороны дрались насмерть, отбиваясь друг от друга ножами, прикладами, стреляя в упор из пистолетов. В ход шли куски металла, каски, саперные лопатки и даже камни. Стоял страшный шум, раздавались отчаянные крики, всхлипывания, ругательства, выстрелы.

Вдруг Ральф услышал, как кто-то закричал: «Тигры!!!» И действительно, откуда-то донесся лязг гусениц и звуки стрельбы из тяжелых крупнокалиберных пулеметов.

Русских не становилось больше. Значит, атака захлебнулась, а те, что остались в траншеях, отстали от своих, так как не могли слышать команды на отход. Им ничего не оставалось, как продолжать драться.