Джека доставили сюда вертолетом с рыболовного катера Тибодо, и Лорна сопровождала его, чтобы объяснить врачам характер заболевания и способ лечения. Многие детали она опустила, но его состояние описала с максимальной полнотой.

В палате Джека побывала чуть не половина врачей центра. Пациенту сразу же сделали инъекцию пропофола, чтобы поддерживать состояние комы, его ЭЭГ снималась круглосуточно, все тело опутали провода, подключенные к самому разному оборудованию.

Но этот день был критическим. Все утро доктора очищали его кровь от пропофола, медленно возвращая к жизни, и одновременно тщательно следили за ЭЭГ — не проявятся ли признаки прежней судорожной активности. Пока все шло хорошо. Но главный вопрос все еще не давал ей покоя.

Что осталось от прежнего Джека?

Невролог вроде бы считал, что повреждений мозга не наблюдается, но гарантий никаких не давал. Джек мог либо полностью выздороветь, либо навсегда остаться на положении какого-нибудь растения. Доктор предупреждал, что, скорее всего, результат будет где-то посредине.

Поэтому они ждали.

Рэнди сидел поодаль в коридоре с родителями. Кайл отправился в кафетерий принести всем еще кофе. Никто из них не ложился спать. События и тревоги последних дней сблизили прежде враждовавшие семьи. За время этих бдений Лорна наконец рассказала всю историю той ночи с Томом, ее нерожденным ребенком, попыткой изнасилования, вмешательством Джека и трагическим финалом. Много слез было пролито с обеих сторон, но в конечном счете эти слезы исцелили боль.

— Вы были совсем девочкой, — сказала его мать, беря ее за руку. — Бедняжка. Такой груз тащили на себе все эти годы.

Наконец дверь палаты открылась и в коридор высыпала толпа белых халатов. Из группы людей вышел невролог и направился к ним. Вглядываясь в его лицо, Лорна пыталась прочитать приговор, семья Джека тоже уставилась на врача.

— Мы вывели из его крови пропофол, — вздохнув, сказал доктор. — Но будем вводить небольшое количество бензодиазепина, пока он не придет в себя. Мы наблюдаем его ЭЭГ и жизненно важные функции.

— Можно посидеть с ним? — спросила Лорна.

Доктор, нахмурившись, оглядел их большую компанию.

— По одному. — И добавил, предостерегающе подняв палец: — И недолго.

Лорна повернулась к семье. Мать Джека потрепала ее по руке:

— Идите вы, моя дорогая. Теперь вы тоже наша семья. И потом, когда мой мальчик придет в себя, пусть увидит хорошенькое лицо.

Лорна хотела было возразить, но позволила себе на этот раз побыть эгоисткой.

Обняв мать Джека, она поспешила в палату. Внутри у целой шпалеры аппаратуры стояла медицинская сестра. Лорна подошла и села на стул рядом с кроватью. Прошедшую ночь она провела на этом самом месте, держала Джека за руку, говорила с ним, молилась.

Она посмотрела на его бледное лицо. На поднимающуюся и опускающуюся грудь. Из-под простыней к мигающей и бибикающей аппаратуре шли провода и трубки. Наклонившись, Лорна взяла его руку.

— Джек…

Рука чуть дернулась, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди. Что это — он узнал ее или судороги начинаются снова? Со страхом и надеждой она встала, не выпуская его пальцев. Наклонилась, вгляделась в лицо.

Его грудь тяжело поднялась, потом он громко вздохнул.

Веки дрогнули и поднялись, но глаза оставались где-то там, подо лбом.

— Джек, — прошептала она. Дотронулась ладонью до его щеки. — Пожалуйста…

Он медленно моргнул — раз, другой… вдруг она увидела, что он смотрит на нее.

— Привет, — неуверенно прошептал Джек.

Она сжала его руку.

— Тебе привет.

На его губах появилась тень улыбки. Они смотрели друг на друга. Его глаза, казалось, впитывали ее. Потом пальцы с удивительной силой сжали ее руку. На лице появилось выражение раскаяния.

— То, что я сказал раньше… — хрипло проговорил он, в голосе его звучала усталость и, может быть, что-то еще.

Она остановила его. Она понимала вину, скрытую в этих трех словах.

«Тома больше нет».

Это столько лет преследовало их обоих, но вот настало время освободиться от призрака.

Она наклонилась к нему, коснулась губами его губ и прошептала:

— Но мы-то есть.

Три месяца спустя Джек, позаимствовав у двоюродного брата аэроглиссер, несся по протоке. Ветер трепал его волосы. На носу, высунув язык и поводя ушами, сидел его единственный спутник — Берт. Джек управлял судном с привычной ловкостью, лишь чуть-чуть прикасаясь к штурвалу. С высоты пилотского места он мог видеть все, что происходит за стеной камыша, тростника и кустов.

Ему было приятно вырваться из города, с пограничного поста. А еще он устал от бесконечных инъекций, реабилитационных процедур и психологических тестов. Не считая остаточного ощущения немоты в левой руке, Джек чувствовал себя совершенно здоровым. Правда, раз в день ему все же приходилось принимать противосудорожную таблетку.

Но лучшей терапией для него служили эти просторы.

Полуденное солнце играло в воде, а он с наслаждением вдыхал воздух дельты, тяжелый и влажный, с горьковатым привкусом соленой воды, но подслащенный запахом осоки и летних цветов.

Углубляясь в плавни, он снова чувствовал совершенную, первобытную красоту этих мест. Он увидел оленя, вспугнутого ревом винтов, — белое пятно его подхвостья мелькнуло и скрылось вдалеке. Аллигаторы уходили на глубину в свои лежбища. Среди деревьев скакали еноты и белки.

Заложив крутой поворот, он замедлил ход и заглушил двигатель.

Ему нужно было побыть наедине с самим собой.

Глиссер тихонько раскачивался на воде, а Джек прислушивался к биению жизни вокруг. Некоторые считали, что плавни — место пустынное и спокойное. Ничто не могло быть дальше от истины. Он закрыл глаза — вокруг гудели комары, квакали лягушки, вдали раздался рев аллигатора, а за всем этим — многоголосые трели певчих птиц.

После событий прошедшей весны Джек стал выкраивать время для таких мгновений, чтобы остановиться и подивиться чудесам вокруг. Теперь он смотрел на мир другими глазами. Да что там, все его чувства словно обострились. И не как проявление перенесенной болезни — он обрел новый взгляд на жизнь, и именно это стало для него самым важным.

В его жизни планировались перемены, каких он раньше и представить не мог, и предстояло к этому приготовиться. А время поджимало.

Его ждала Лорна, вызванная сюда под предлогом неких таинственных обстоятельств, и он не хотел заставлять ее ждать дольше необходимого. У нее хватало работы в ОЦИИВе — там велось строительство нового комплекса.

— Пожалуй, нам пора, — сказал он Берту.

Пес согласно завилял хвостом.

Вздохнув напоследок поглубже, Джек снова запустил двигатель и помчался по протокам. Тут был настоящий лабиринт, но он мог найти дорогу и с закрытыми глазами. Обогнув один из островков, он вышел в рукав, который вел к большому бревенчатому дому, недавно перестроенному после пожара.

Он летел прямо на пристань, но в последний момент вывернул глиссер так, что тот стал бортом ровнехонько к причалу. С кресла поднялась знакомая полная фигура в бейсболке с логотипом Луизианского университета и помогла ему пришвартовать глиссер.

Берт выпрыгнул на пристань, радуясь встрече, словно увидел старого приятеля.

— Что-то ты задержался, Джек. Твоя подружка начала беспокоиться. Уже собирался привязать ее, чтобы не убежала. — Последним узлом он закрепил швартов.

— Спасибо, Джо. Где она?

— А где, по-твоему, ей быть? — Он махнул, показывая куда-то за бревенчатый дом — на то место, которое прежде называлось крокодильей фермой дядюшки Джо. — Там она — со Стеллой и детишками.

От этого зрелища Лорна никогда не уставала. Она находилась на смотровой площадке перед прудами и мостками; запотевший стакан с лимонадом стоял на перилах, а внизу бегали и играли, прыгали и скакали дети. Некоторые залезли на деревья.

Аллигаторов в прудах больше не было. Их всех убрали отсюда, включая и Элвиса, который стал звездой аттракциона в Одюбонском зоопарке. Чтобы зоопарк смог приобрести крокодила, развернулась целая рекламная кампания. Ее слоган красовался на билбордах, автобусах, трамваях Нового Орлеана. В нем было всего три слова: «Элвис должен жить!»