По случайному совпадению Аника жила почти напротив Дионисио – просто удивительно, как они раньше не встретились. Как-то раз ей пришло в голову заскочить к Хересу, чтобы тот разъяснил премудрости новой камеры, отцовского подарка на двадцатилетие.
Когда Аника постучала в прихожей, Дионисио, еще не переодевшись после работы, сидел, положив ноги на сооруженный Хересом сервировочный столик – столешница держалась только за счет земного притяжения. Херес впустил гостью.
Она вошла, и Дионисио подумал, что никогда не встречал такой потрясающей женщины. В голове сами собой заскакали строчки из «Песни Песней». Такая жизнерадостность, такая уверенность в себе и мягкость, что от присутствия Аники дом осветился, будто люстру зажгли. Аника мгновенно привела Дионисио в столь прекрасное расположение духа, что он сразу показался ей красивым и веселым, хотя вообще-то был совершенно заурядной внешности и явно склонен к приступам угрюмости.
Один рост Аники Морено – сто восемьдесят четыре сантиметра – производил потрясающее впечатление. Она в тот день надела хлопчатобумажные изумрудно-зеленые брючки – цвет, который астрологи, как ни странно, связывают с Венерой, – бело-зеленую полосатую тенниску и старые сиреневые сандалии на ленточках с пятнышком зеленого носочка в протершейся дырочке. Один этот случайный мазок растопит сердце любого мужчины. Рыжеватые светлые волосы, редкие в здешних краях, коротко стрижены и стоят торчком – эффект, задуманный, чтобы подчеркнуть художественность натуры. Высокий лоб и серые, цвета зимнего моря, глаза. Дионисио отметил, что у девушки очень маленький рот, но в улыбке обнажаются сияющие изумительной белизной зубы, которые портили бы Анику, будь они хоть чуточку крупнее. В одном ухе висела очень большая сережка из зеленой пластмассы в форме равнобедренного треугольника.
Руки худенькие, только предплечья полноваты. Дионисио поразило изящество позы: Аника стояла, откинув плечи, одна нога согнута и непринужденно упирается носком в пол. Девочка на первом причастии. У нее была большая грудь, и складывалось впечатление, будто Анику это смущает, – она всегда скрывала грудь под просторными блузами. Аника и в самом деле стеснялась своей груди, но не из-за величины, а оттого, что одна чуть больше другой, хотя это замечалось только при ближайшем рассмотрении.
Дионисио так пленили ее живость и очарование, что он уже спрашивал себя, есть ли у него шанс, а Аника Морено, сделав о нем свои женские выводы, ушла и три месяца у них не показывалась.
После ее ухода Херес высказался:
– Классная телка.
Дионисио что-то в ответ пробурчал. Херес обладал неоценимым качеством: все его взгляды и высказывания были так глупы или пошлы, что собеседник в сравнении с ним чувствовал себя кладезем мудрости или эталоном целомудрия.
– Я как-то попытался ее уломать, – продолжал Херес. – Так она от меня рванула.
«Просто удивительно», – подумал Дионисио.
Когда он признался Луизе, что действительно влюбился в Анику, та сказала:
– Поражаюсь тебе. Такая высокая, и эти светлые волосы странно выглядят на мулатке. Меня удивляет, что ты влюбился в такую… необычную.
– Я бы влюбился в тебя, но…
– Но я шлюха?
Дионисио смешался, а Луиза улыбнулась:
– Я не питаю иллюзий.
Она склонилась над ним, ее груди, напоминавшие две ракеты (Дионисио называл их «боеголовки Купидона»), нацелились на него и восхитительно погладили ему грудь. Луиза прошептала:
– Тогда возьми меня в последний раз, пусть это будет медленно и долго.
Взглянув ей в лицо, он все понял. Погладил по щеке.
– Ты прекрасна, Луиза. Пожалуйста, не надо плакать. Никто будущего не знает.
5. Письмо генерала
Уважаемые господа,
В последнее время я с большим интересом читаю в вашей газете письма моего сына Дионисио Виво о торговле кокаином и ее неблагоприятных последствиях.
Прежде я серьезно опасался, что мой сын превратится в этакого выродка, не только злоупотребляющего кокаином, но и торгующего им; в юности явно к тому и шло. А потому я очень горд и доволен тем, что полностью разделяю общий пафос его заметок. Многим известно, что во вверенном мне департаменте войсковые подразделения под моим командованием почти уничтожили наркоторговлю.
Однако хочу возразить своему сыну по поводу его замечаний о вооруженных силах в последнем письме. Рекомендуя использовать армейские части в борьбе с наркоторговлей, он пишет: «…тогда бы они хоть чем-то занялись, а не просиживали штаны, замышляя перевороты». Ему хорошо известно, что никаких заговоров не выявлялось со времен Флеты, Санчиса и Рамиреса. С той поры, о которой лучше не вспоминать, вооруженные силы трудились над почти невыполнимой задачей уничтожения около дюжины партизанских групп левого и правого толка, серьезно угрожавших созданию достойного цивилизованного общества в нашей стране. Кто бы мог подумать, что в наши дни, в нашем столетии еще будут существовать маоисты и сталинисты? Но они есть, и вооруженные силы несут ужасные потери в борьбе с ними. Мой сын должен принести нам свои извинения.
Генерал Хернандо Монтес Coca, военный губернатор Сезара (избранный), Вальедупар
6. Рамон оставляет записку с предупреждением
Диоген,
Твой отец сдуру тебя раскрыл, написав в «Прессу». Теперь им известно, что ты не просто заноза в заднице, но к тому же сын губернатора Сезара, и они еще сильнее захотят тебя достать. Вылезай из бочки и сматывайся из города как можно скорее.
Рамон.
Дионисио прочитал записку дважды и вслух проговорил:
– Очень забавно, Рамон.
7. Дионисио подают руку
Дионисио разбудила странная суматоха на улице. Пытаясь удержать сон, он зажмурился, отгоняя настырные позывы мочевого пузыря. Дионисио дремотно размышлял, что может так шуметь: какие-то хрипы, взвизги, хлопки и временами легкие удары в дверь, словно кто-то весьма настойчиво тарабанит пальцами с нестрижеными ногтями.
Дионисио натянул на голову одеяло, но в конце концов был вынужден сдаться. Отбросив одеяло, он полежал неподвижно, затем выбрался из постели и подошел к окну. Выглянул, но мешал вьюн на стене. Дионисио высунулся из окна и, к своему изумлению, прямо на крыльце обнаружил двух здоровенных грифов – они прыгали и стучали в дверь, а в промежутках пихались. Он озадаченно понаблюдал за ними, потом крикнул:
– Тихо, вы!
Птицы на мгновенье перестали скакать, посмотрели на Дионисио вроде как с пренебрежением и продолжили свое занятие. «Господи ты боже мой!» – подумал Дионисио и пошел вниз.
Едва он открыл дверь, грифы очень удивились и уставились на него, выгнув шеи. Отскочили и негодующе заклекотали, когда Дионисио взмахнул рукой и сказал:
– Кыш! Пошли отсюда! Дайте покоя хоть немного!
И тут обнаружился повод птичьего скандала. На двери Дионисио увидел кисть человеческой руки, прибитую на уровне груди. Сначала подумал, что это муляж: рука будто восковая, а пятна крови какого-то ненатурального цвета. Теряясь в догадках, кто мог так нелепо пошутить, он потрогал руку. И тотчас отпрянул, потому что понял: это не муляж.
Он посмотрел внимательнее. Оливковая кожа, рука явно мужская. Ногти обломаны, на тыльной стороне ладони шрам – видимо, от ножа. Пришла неуместная мысль: человек с такими длинными пальцами стал бы хорошим пианистом. Местами, где грифам удалось клюнуть, виднелись отметины, а между большим и указательным пальцем на резинках держался карандаш.
Поднявшись наверх, Дионисио позвонил Рамону, а затем в колледж – сказать, что опять задержится.
– Ну, это уже что-то, – ответил директор. – Все-таки разнообразие – не труп, а только часть. Я начну в вашем классе урок, а вы приезжайте как можно скорее. Что вы сейчас проходите?
