—  Прошу тебя, боженька, — твердит Року-тян, когда мать ненадолго прерывает молитву, чтобы перевести дух — может, я и надоел тебе своими просьбами, но все равно умоляю: сжалься над матушкой! Наммё-рэнгё!

У О-Куни мучительно сжимается сердце. Который год из вечера в вечер вот так же молятся они, и всякий раз простодушные слова сына острой болью отдаются у нее в душе, а глаза застилают слезы.

Какой он заботливый и добрый! И как красиво он гово­рит! Что, если вот сейчас, сию минуту к нему вернется разум! О, как ей хочется верить в это!

Року-тян с жалостью смотрит на О-Куни, следя за выра­жением ее лица. И, словно утешая испуганное дитя, говорит ей:

—  Полно, матушка, что ты волнуешься? Все будет хорошо, не тревожься, родная.

Року-тян на всем белом свете любит только мать да ста­рого Хансукэ, что живет на нашей улице, и его кота Тору. Можно, конечно, сказать наоборот: Року-тяна любят лишь эти двое и кот. Все прочие люди не питают к нему никаких добрых чувств. Они дразнят его и своими грубыми шутками мешают Року-тяну водить трамвай, у мальчика из-за них все время натянуты нервы.

Злые люди эти, особенно детвора, дразнят его «трамвай­ным дурачком». Может, если глядеть со стороны, они и правы, но разве он, Року-тян, не самый усердный и добросо­вестный вагоновожатый?

Утром Року-тян первым делом спешит осмотреть трам­вай. Вагоны стоят в «депо» — на дорожке позади дома.

В самом углу крохотной кухни, рядом с крышкой, при­крывающей лаз в подпол, стоит старый ящик из-под манда­ринов, здесь в строгом порядке разложены лейка без носи­ка, кусачки, отвертка, замасленные рабочие рукавицы и ветошь. Все эти вещи существуют на самом деле. Кроме того, в воображении Року-тяна существуют еще рукоятки контроллера, визитные карточки, наручные часы и формен­ная фуражка. Безносая лейка выполняет роль масленки.

Року-тян берет масленку, кусачки, отвертку и шагает в «депо» осматривать трамвай. На самом деле там ничего нет, но мальчик ясно видит стены депо и стоящий на рельсах трамвай. Многозначительно пожимая плечами, цокая язы­ком и поглаживая рукой подбородок, он медленно обходит вагоны, постукивает по ним кулаком, нагибается, чтобы осмотреть ходовую часть.

—  Безобразие, — бормочет Року-тян, укоризненно качая головой. — Куда только смотрят механики? Бездель­ники! Я покажу этим разгильдяям!

Покончив с техническим осмотром, Року-тян умывается, завтракает и собирается на работу. Правда, в те дни, когда О-Куни уходит за продуктами для харчевни, ему приходится дожидаться ее возвращения. На рынке О-Куни бывает обычно через день, но иногда ей случается делать покупки несколько дней подряд. Тогда Року-тян нервничает, не находит себе места и в сердцах выговаривает матери, что, мол, ее опоздания наверняка скажутся на его заработке. Перед уходом на работу Року-тян забегает на кухню, достает лежащую в ящике из-под мандаринов форменную фуражку и нахлобучивает ее себе на голову. Затем натяги­вает измазанные машинным маслом рукавицы, берет руко­ятку контроллера и визитные карточки.

Року-тян садится на водительское место, вставляет визитную карточку в рамку на переднем стекле и надевает рукоятку на наконечник контроллера. Затем правой рукой сжимает ручку на колесе тормоза, несколько раз прокручи­вает его влево, вправо, проверяя исправность тормозного механизма. Все эти операции Року-тян проделывает еже­дневно в четкой последовательности и с такой серьезностью и старанием, которым позавидовал бы и профессиональный пожатый.

— Теперь поехали, — бормочет Року-тян и отпускает тормоз. При этом правая рука, сжимавшая тормозную руч­ку, крутанув ее, слегка приподнимается, и колесо тормоза, свободно вращаясь, возвращается назад.

Люди прозвали Року-тяна «трамвайным дурачком». Но Року-тян вовсе не был дурачком. Вопреки мнению невежд врачи-специалисты, тщательно обследовавшие его, в один голос утверждали, что он не идиот и не слабоумный ребе­нок. В положенный срок Року-тян поступил в начальную школу и через шесть лет ее окончил. За все это время он ни разу не приготовил уроков, не занимался физкультурой, не принимал участия в ребячьих играх. С первого дня, когда он пришел в класс, и в течение всех шести лет Року-тян рисо­вал трамваи, а возвращаясь домой, изучал технику вожде­ния.

Его считали дурачком: и в самом деле, трамвай Року-тяна в действительности не существовал, а все операции, которые он проделывал — от включения тока до возвраще­ния трамвая в депо, — совершались лишь в его воображе­нии.

А каковы те, кто водит не придуманные, а настоящие трамваи? Вот один из них поворачивает с довольно ожив­ленной улицы на север, минует мост и направляется к цент­ру, где снуют автобусы, грузовики, легковые машины. Все они существуют в действительности, управляют ими насто­ящие -— здесь не может быть ни малейших сомнений — водители. Но что они собой представляют?

Вот один из таких настоящих водителей в самом деле управляет сейчас своим трамваем, но душа его, его мысли весьма далеки от выполняемой им работы. Он думает о том, как вчера вечером поругался с женой и ушел в забегаловку, а там его незаслуженно оскорбили. Воспоминания эти нагоняют на него тоску, постепенно переходящую в злость. Мысленно он поносит последними словами жену и с насла­ждением избивает в пивной своего оскорбителя. В вообра­жении своем все постигшие его горести он связывает с рабо­той, проклиная тот день и час, кода решил стать вагоново­жатым. Глаза его застилает пелена ненависти и злобы, и он сгоряча проскакивает остановку. Гнев пассажиров, соби­равшихся здесь сойти, обрушивается на кондуктора, и тот изо всех сил давит на кнопку звонка. Тут уж водитель, кипя в душе из-за собственной промашки, резко останавливает трамвай.

Да мало ли подобных примеров отыщется и среди людей других профессий? Почти все ведь, как правило, недо­вольны своей работой. Наверное, многие, что бы они там ни утверждали на словах, в душе не любят свою работу, презирают и даже ненавидят ее.

Вы скажете, нельзя сравнивать этих людей с Року-тяном. Но он всей душой предан воображаемому трамваю и водит его с гордостью и наслаждением...

Вот он как раз проезжает по своей собственной улице. Левой рукой переводит рукоятку на вторую скорость, пра­вой крепко сжимает тормозную ручку.

—  Тук-тук-тук! — подражает он стуку колес, сперва раз­дельно и медленно, потом, когда трамвай набирает ско­рость, все быстрей и быстрей. На стыках рельсов колеса стучат по-другому: «Тука-тук, тука-тук».

Когда же вагоны пересекают другую трамвайную линию, стук еще более усложняется, ведь идущие поперек рельсы должны миновать четыре пары колес — сперва головной, потом задний вагон.

—  Тука-ка-тук, тука-ка-тук, тука-ка-тук, тука-ка-тук. Вдруг на пути трамвая появляется рассеянный прохожий. Року-тян стучит носком правой ноги по земле — нажи­мает на педаль звонка:

— Дзинь, дзинь, дзинь!

Прохожий, не обращая внимания на сигналы, прямо по путям идет навстречу трамваю. Наверное, он приехал из другого города, незнаком с Року-тяном и не замечает ни рельсов, ни трамвая, который ведет мальчик.

У Року-тяна кровь приливает к щекам. Он пытается срочно остановить трамвай.

—  Берегись! — кричит он, быстро переводя левой рукой рукоятку контроллера на ноль, а правой изо всех сил крутя колесо тормоза.

—  Дззз... — подражает он скрежету тормозов. Наконец трамвай останавливается в опасной близости от прохожего.

—  Куда смотришь, растяпа? — кричит Року-тян рассе­янному мужчине, высунув из окна покрасневшее от напря­жения лицо. — Так ведь недолго и под трамвай угодить. — И, строго глядя на него, добавляет: — По путям ходить запрещено. Ты что, не слыхал об этом, деревенщина?!

Рассеянный прохожий, разинув о г изумления рот, расте­рянно смотрит на возбужденное лицо вагоновожатого и спе­шит отойти в сторону. Року-тян сердито глядит ему вслед и бормочет:

—  Ненормальный какой-то! Ходит где попало, деревен­щина!

Затем, приподняв правый локоть, он отпускает тормоз, переводит рукоятку на вторую скорость и ловит ручку рас­крутившегося тормозного колеса. Трамвай трогается, плавно набирая скорость.