Он теперь многое познал в человеческой жизни, повидал людей в самых различных обстоятельствах, узнал, как вли­яют на них несчастья, бедность, болезни. И этот опыт по­зволил ему постичь различие между Тигусой и Macao.

—  И все же не следует горячиться, — пробормотал он, невольно подражая Ниидэ. — Да, Macao мне нравится, но не будем спешить, не будем спешить...

Нобору почувствовал, как его лицо заливает краска. Чтобы вернуть душевное равновесие, он надумал тут же за­няться чем-то полезным. Был только третий час, и он, не заходя в больницу, отправился в район «Задов Идзу-самы».

Прежде всего он решил заглянуть к Дзюбэю, но, когда проходил мимо дома управляющего, тот выскочил на улицу и окликнул его.

—  Я как раз собирался отправить посыльного к вам в больницу, — расстроенно пробормотал Ухэй. — Случилось несчастье. Целая семья пыталась покончить жизнь само­убийством. Приходил доктор Коан, но он смог лишь ока­зать первую помощь... Нет, это не с Дзюбэем — тот по-прежнему глядит на своего соловья в корзине. Несчастье случилось с семьей Горокити!

—  Как это произошло?

—  Отравились, — мрачно сказал Ухэй, спеша за Нобо­ру. — Доктор Коан сказал, что они выпили крысиного яда. В доме стоит ужасный запах.

Младшая девочка О-Ити скон­чалась сразу, остальные дети были в тяжелом состоянии. Меньше яд подействовал на Горокити и его жену. Когда во­шел Нобору, в комнате стоял тошнотворный запах серы и какой-то кислятины.

—  Простите, господин доктор, что доставили нам не­приятности, — с трудом шевеля губами, прохрипел Тёдзи, завидев Нобору.

—  Почему ты просишь прощения? — с мягкой улыбкой спросил Нобору. — Ведь ты не совершил ничего дурного.

Тёдзи прокашлялся и едва слышно сказал: «Гинкго». Го­ворить ему было трудно, и Нобору приблизил ухо к его гу­бам. Оказывается, он не забыл свое обещание насчет пло­дов гинкго, но у матери не хватило денег на муку и при­шлось их продать.

—  Не думай об этом, Тёдзи. Честно говоря, я не очень гинкго люблю, да и о твоем обещании совершенно забыл. Так что не беспокойся. И вообще, это не по-мужски — переживать из-за такой мелочи.

—  В следующий раз обязательно подарю. Если в этом году не успею, то в будущем.

—  Договорились.

Они согнули мизинцы на правой руке и соединили их. Пальцы Тёдзи были очень горячие, но какие-то вялые. «До будущего года надо еще дожить, крепись, Тёдзи, стоит ли умирать из-за этой отравы», — бормотал Нобору. Он выпи­сал рецепт, отправил в больницу посыльного за лекарством и просил передать Ниидэ, что, по-видимому, задержится здесь на всю ночь.

В четыре часа скончалась шестилетняя О-Миё, а к ве­черу умер старший сын Таракити. Покойных потихоньку переносили в дом управляющего. Из детей оставался в жи­вых один лишь Тёдзи. Горокити и его жена О-Фуми, види­мо, понимали, что происходит, но ничего не говорили. Но­бору взял микстуру, доставленную из больницы, и напоил Тёдзи. Того сразу вырвало — организм не принимал жидко­сти. Горокити же и его жена наотрез отказались пить лекар­ство.

—  Как вам не стыдно! — не сдержавшись, крикнул Но­бору. — Люди так беспокоятся за вас, а вам наплевать!

В конце концов они, морщась, проглотили микстуру.

Вечером появился доктор Коан — полный мужчина лет сорока. Не обращая внимания на Нобору, он наспех осмо­трел супругов и Тёдзи и, скорчив кислую гримасу, ушел. Вскоре заглянул Ухэй и предложил Нобору разделить с ним ужин. У Нобору с утра во рту не было маковой росинки. Он попросил соседку подежурить в его отсутствие и отправился к Ухэю. Пока он ел рис и жареную рыбу с соленьями, управляющий вкратце рассказал о случившемся.

Около семи утра Горокити заглянул к соседям и, сказав, что с женой и детьми идет помолиться в храм Асакуса, за­пер дверь и ушел. Никто из соседей не усмотрел в этом ни­чего подозрительного, хотя всем семейством ходить в храм на молитву здесь было не принято.

—  Насчет храма они соврали, — продолжал Ухэй. — На  самом деле они потихоньку, чтобы никто не заметил, тут же возвратились домой. Это не составило труда, поскольку все соседки о чем-то болтали у колодца.

После полудня жившая рядом О-Кэй услышала стран­ные стоны и какую-то возню, доносившиеся из дома Горокити. Она испугалась и подняла крик, на который сбежа­лись соседи.

—  Но отчего все семейство вдруг решило покончить жизнь самоубийством? — спросил Нобору, отложив в сто­рону палочки для еды.

—  Не знаю, — ответил Ухэй. — У постоянно голодных людей может быть много причин для самоубийства. Под­толкнуть их к смерти способна любая мелочь. Уж очень тяжко им живется на этом свете.

Поблагодарив за ужин, Нобору поднялся из-за стола и направился было к двери, но вдруг, вспомнив о чем-то, спросил:

—  Скажите, а этот доктор Коан к вам заходил?

—  Заходил, — сердито ответил Ухэй. — Хотел выяс­нить, кто заплатит за выписанные им лекарства. О состо­янии больных — ни слова. Сказал лишь, что лекарства стоят столько-то, и потребовал, чтобы ему как можно быстрей уплатили. Доктор он никудышный, но известен по всей округе своей жадностью.

—  Насчет того, что «никудышный», я с вами не согла­сен. Он своевременно и со знанием дела оказал первую по­мощь.

Нобору вышел наружу. Небо заволокло облаками, дул пронизывающий ветер. В большинстве бараков двери были закрыты, кое-где сквозь щели пробивался свет. Доски, по которым ступал Нобору, громко скрипели.

Не доходя до дома Горокити, он вдруг остановился: до него донеслись странные, тоскливые звуки. Казалось, что они идут из-под земли.

—  Что с вами?

Нобору вздрогнул от неожиданности и не сразу понял, что это Ухэй.

—  Ах, вот оно что! Вас испугали эти звуки? — рассме­ялся Ухэй. — Это заклинания! Вам, наверно, такой обычай неизвестен. Подойдите поближе.

Нобору послушно последовал за Ухэем. Вскоре они уви­дели у колодца нескольких женщин с фонарями. Они подхо­дили к колодцу по двое и, склонившись над ним, кричали: «Эй, Тёдзи, эй, Тёдзи!» Их печальные, умоляющие голоса эхом отзывались в колодце, отражались от его стенок и дна, обретая неестественное, какое-то потустороннее звучание, от которого мороз продирал по коже.

—  Они просят Тёдзи остаться, — шепнул Ухэй. — Счи­тается, что колодец уходит глубоко под землю, и если вы­кликать в него имя человека, который вот-вот уйдет из жиз­ни, он обязательно вернется в этот мир.

На небе не было ни звездочки. Ветер поднимал пыль на темной дороге. Он был несильным, но пронизывал до ко­стей, будто напоминая, что зима не за горами. Нобору по­стоял, прислушиваясь. Он надеялся, что Ниидэ, узнав от по­сыльного о случившемся, зайдет, но тот так и не появился. Нобору просидел в доме Горокити до одиннадцати часов, потом отправился соснуть к управляющему. На новом месте обычно не спится, но он вспомнил встречу с Macao, подумал о возможной женитьбе и, ощутив блаженное чувство сча­стья, незаметно уснул.

Его разбудили около трех утра.

—  Извините, что побеспокоили, но Тёдзи очень просит вас прийти к нему. Мы объяснили, что ночь на дворе и вы отдыхаете, но он настаивает.

—  Наверное, кризис, — пробормотал Нобору, вставая.

—  Не могу знать. На все уговоры он отвечает: «Хочу сейчас же видеть доктора!»

—  Который час?

—  Четвертый. — Ухэй, зябко поеживаясь, закутался в ночное кимоно. — Сюда пришла О-Кэй — она вас прово­дит.

—  Иду. Только переоденусь.

О-Кэй была та самая соседка Горокити, которая первой узнала о случившемся. С тех пор она неотлучно дежурила возле больных. Это она собрала соседок, командуя не хуже мужчины, помогала переносить умерших детей в дом Ухэя, кипятила чай и ухаживала за Горокити, его женой и Тёдзи. Теперь она удрученно шла впереди Нобору, светя ему фона­риком.

—  Доктор, вы спасете Тёдзи? Он выживет? — спросила О-Кэй, когда они подходили к дому Горокити.

—  Выживет, если протянет до утра, — мрачно сказал Нобору.