— Я сейчас, жди.

В его отсутствие я успевал продать две пары вареных штанов, «бермуды» или еще что-нибудь того рода.

Торговец приводил непропорционально широкого человека со свернутым носом и удручающе низким лбом.

— Боря, — назывался человек неразборчиво.

— Саня, — отвечал я ему тем же способом.

— Ну, дак чё? — переметывался с ноги на ногу он. — Давай «бабки». Через полчаса товар будет.

— Я бы хотел посмотреть на товар, — отвечал я, поигрывая плечами.

— Такие же, как у меня, — продолговатый человек действительно был в крепко вываренных штанах.

— Деньги будут, когда будет товар, — я не уступал, потому что уступить — означало здесь проиграть.

— Ты что, мне не веришь? — в тоне «широкого» звучала сложная смесь обиды с угрозой. Это явно была наработка.

— Нет, — ненапряженно протягивал я. — Я никому не верю.

— Ты, я вижу, парень не промах, правильно рассуждаешь, — «широкий» переглядывался с приведшим его продавцом. — Будет тебе товар. Встречаемся в два часа ночи за платформой Девяткино. Приходи один с «бабками». Будем делать бизнес.

— По рукам, — отвечал я.

За платформой Девяткино находился обширный пустырь, слывший плохим местом еще в те времена, когда я заканчивал школу. Ехать я туда не собирался, в отличие от этих парней, не понимающих юмора.

Похожие диалоги состоялись у меня возле табачных и винных палаток. Господа кооператоры, обитавшие на «Апрашке», тонко чувствовали, что кинуть значительно выгоднее, чем торговать. Инстинкт самосохранения, боязнь ответственности, страх перед будущим побуждал государство избавляться от производственных и торговых предприятий, как падающий воздушный шар освобождается от балласта. Отпущенный в свободный полет балласт достигал дна, где разбивался на кусочки. Там на дне кусочки растаскивались во все стороны, попадая в немытые жадные руки. Индустриализация сменялась натурализацией, а торгово-денежные отношения — меном, бартером и отбором. Коллективизм, солидарность, честь, совесть и другие эфемерные категории, препятствующие духу свободного предпринимательства, сметались с обеденного стола человеческих ценностей, как объедки из прошлого.

В этом смысле рынок на «Апрашке» был показательной территорией. Здесь побеждал тот, кто быстрее других освобождался от пут прежде значимых понятий. Освобождение проходило легко. На пустыре за платформой Девяткино сегодня ночью в предвкушении легкой наживы готовилось собраться неприлично много народу. Надо думать, мои деловые партнеры смогли найти общий язык друг с другом, пусть с ненормативной лексикой и невербальными вставками в виде кулачного боя.

Я лежал на кровати рядом со спящей Надей и думал о судьбах кооперации. Судя по сытому, если не сказать, глуповатому выражению лица, Надя была удовлетворена, я же был напряжен. Я пытался составить некий предварительный отчет для Косберга. Я не знал, где и как кооператоры достают товар для продажи, потому картина кооперации России представлялась неполной. Не смыкая глаз, я ворочался на постели, простынь подо мной скрутилась в дугу. Случись со мной бессонница прежде, я бы выпил грамм двести водки и тотчас бы крепко заснул. Но старания Косберга не прошли даром: последние месяцы жизни выжгли во мне человеческое. Острое желание оперативной работы гнало меня прочь из дома. Не в силах больше сопротивляться, я встал, оделся и вышел на улицу. Сборы заняли одну минуту сорок секунд.

Я предположил, что товар производится недалеко от места продажи (учитывал экономию на транспортировке), поэтому отправился исследовать выселенные кварталы, сопредельные Апраксину переулку. Из всех сомнительных мест, в первую очередь, меня интересовали подвалы — там наверняка сохранилась необходимая для примитивного производства и ремесленничества инфраструктура — водопровод, электричество, канализационные стоки.

Все подвалы в квартале были тщательно заперты и на вид пустовали. Для проверки я решился проникнуть в один, неубранное лестничное пространство перед входом в который хранило в своей пыли многочисленные отпечатки ботинок и бот.

При попытке подломить дверь я подвергся атаке. Нападавшие выглядели как мало-охтинские: те же признаки умственного вырождения на лице, те же косолапые жесты, те же вещи. И обзывались так же неприхотливо, как выглядели. Они оказались храбры, как храбры очень глупые люди, и, несмотря на внешнюю неказистость, скрутили меня достаточно быстро, связали клейкой лентой и потащили в подвал. Я не сопротивлялся. Я хотел знать, что происходит внутри.

Опустившись на семь ступенек под землю, мы оказались в едва освещенном предбаннике. Здесь было сыро, душно, пахло плесенью и мокрой грязью.

— Мент? — спросил один из «апрахинских», наклонившись ко мне.

— Нет. Приезжий.

— В гости приехал?

— Нет. Работа нужна.

— Что делать умеешь?

— Всего помаленьку.

— Бухаешь много?

— Подшит.

— Будет тебе работа…

Так я попал на кооперативный завод.

Прежде чем мне удалось бежать, я проработал на ликероводочной линии три дня и три ночи. Линия была обустроена прямо в подвале и состояла из нескольких грязных чугунных ванн с водой и спиртом, столом для наклеивания этикеток и верстаком для забивания пробок. Двадцать сортов водки со всех концов света делали пятеро бомжеватого вида угрюмых людей. Я был штуцерщиком на этом конвейере: наливал в плохо промытые водочные бутылки смесь воды и спирта, прикованный наручниками к горячей водопроводной трубе. На зарплату рассчитывать не приходилось, иногда приносили еду.

Схема бизнеса убивала дикостью и простотой — минимум затрат, максимум прибыли. Компактно, эффективно, неброско. Вероятно, так были устроены многие современные производства, от фармацевтики до вареных штанов.

Бежать мне удалось вечером в пятницу, когда привезли новую партию спирта. Спирт привезли на большом черном джипе вооруженные люди в черном. Нас расковали, чтобы мы могли таскать бочки в подвал.

Пока мы корячились, наши охранники начали дегустировать спирт и после первой не смогли остановиться. Вслед за ними, почувствовав слабину, нажрались работники предприятия. Эксплуатируемые и эксплуататоры лежали на полу вперемешку, что говорило о высокой либерализации складывающихся в стране отношений. Ну а я? Я был как бы подшит, поэтому распихал по карманам полдюжины разных бутылок и смылся. Все, что мне нужно было знать о современной промышленности, я усвоил, и большего мне не требовалось.

Деньги с продажи джинсов и иных скобяных изделий я положил в конверт, водку спрятал под кровать в съемной комнате на Коломенской. И то, и другое я намеревался презентовать каперангу. Конверт получился вдвое толще того, что он вручил мне в Ботаническом саду, водка выглядела как настоящая, но мне отчего-то казалось, что добыча еще не содержит в себе те «таланты», которые намеревался заполучить от меня старый гешефтер капитан Косберг. Подумав немного, я сел писать отчет.

Привожу по памяти его окончательную редакцию: