Выпущенный в первые дни 1970 года «The Madcap Laughs» был встречен довольно благожелательно («Melody Maker» как бы нечаянно назвала его «замечательным альбомом, полным помешательства и сумасшествия»), и, несмотря на то, что радиостанции не крутили песни, в Британии он за 8 недель разошелся тиражом в 6 000 экземпляров. Убедившись в том, что он не забыт своими поклонниками, Сид дал несколько остроумных интервью. Он даже упомянул о ФЛОЙД и о «прогрессе, которого могла бы добиться группа. Но они ничего, ничего не сделали, кроме того, что продолжают делать то же самое. Создание моего альбома — это брошенный мной вызов, т.к. делать мне было больше нечего». И он немедленно начал строить планы по поводу выпуска следующего сольного альбома на EMI и с Дейвом Гилмором.
Второй альбом, названный просто «Barrett» и вышедший в ноябре 1970 года, выигрышно выглядел хотя бы за счет постоянного состава музыкантов и видимости присутствия некоей структуры в музыке. На этот раз обязанности продюсера Дейв Гилмор исполнял на пару с Риком Райтом , так как Уотерс заявил: «Еще раз ЭТОГО мне не пережить!». Коллектив состоял: из Джерри Ширли на ударных, Рик подыгрывал на клавишных, а Дейв (настоявший на том, чтобы Сид сам исполнял все партии соло-гитары) переключился на бас. За исключением веселых (вызывающих воспоминания о первом альбоме ФЛОЙД) «Baby Lemonade» и «Gigolo Aunt», лонгплей «Barrett» здорово пострадал от растущей неспособности Сида исполнять или хотя бы писать песни ясно и понятно.
Гилмор опекал своего старого друга на протяжении всей работы над проектом, каждый раз перед сменой терпеливо просматривая материал вместе с Сидом, а затем объясняя (буквально «переводя» как толмач) его идеи Райту и Ширли. Зачастую Гилмору удавалось добиться от Сида более или менее внятного исполнения сольного куска, на который Райт накладывал звучание других инструментов. Так что если кода величественной «Dominoes» очень напоминает ПИНК ФЛОЙД времен записи саунд-трэка к фильму «More» (1969), то винить в этом нужно, скорее всего, Барретта, который так резко оборвал песню, что Райт и Гилмор были вынуждены сами придумать ее концовку.
При записи этой композиции Барретт так увлекся игрой на гитаре, что Дейв, находясь в состоянии полной прострации, пустил пленку в обратную сторону. При воспроизведении «Dominoes» «задом наперед» Барретт неожиданно вышел из состояния «отключки», выдав, по словам Джерри Ширли, «лучшее соло из сыгранных им за всю жизнь. С первого раза — и ни одной фальшивой ноты». Подобные эпизоды позволяли некоторым знакомым утверждать, что Сид, при всем его бессилии, действительно одержим какими-то необычными психическими силами.
Работа с Барреттом все же «была для Дейва сродни шилу в заднице, — говорит Сторм Торгесон, — Сид не приходил на студию вовремя, он играл не то, забывал тексты — все становилось сплошным кошмаром. Удивительно, как вообще им удалось записать целый альбом».
В самый разгар работы Барретт, действительно, выступил с концертами (вместе с Гилмором и Ширли) — он отыграл «живьем» в двух передачах на Би-Би-Си и даже согласился 6 июня принять участие в лондонском «Extravaganza '70 Music And Fashion Festival», который должен был состояться в зале «Олимпия». Но затем Сид охладел к этой идее, и Дейву и Ширли пришлось уговорами выманивать его на сцену. Барретт быстро отыграл «Terrapin», «Gigolo Aunt» и после «Effervescing Elephant» выдал ударную «Octopus», после чего неожиданно раньше времени оборвал свой первый постфлойдовский концерт.
Четыре года спустя Рик так высказался о барреттовских альбомах: «Трудно представить себе, что кому-то они могли нравиться. По музыке это отвратительно. Многие песни в принципе были замечательными, но невозможно было добиться какого бы то ни было саунда из-за того состояния, в котором находился тогда Сид. По крайней мере, люди поймут, каково ему было, когда он их записывал».
Песни на «The Madcap Laughs» и на «Barrett» схожи по содержанию и структуре с песнями Сида, написанными для ПИНК ФЛОЙД, однако многие средства или приемы, которыми он пользовался при «доводке» материала, являлись плодом безумия Сида: по сравнению с «Волынщиком», они звучат однообразно, вяло, сыро и неуклюже. «Все прокручивается у него в голове, — говорил Ширли, — и самую малую толику своих идей он может объяснить словами… Иногда он может пропеть просто замечательно, а в другой раз — вместо этой же мелодии — совсем другую или ту же, но не в той тональности».
Барреттовский поздний материал все же играет сияющими гранями его неповторимого воображения, или — говоря словами самого Сида — он похож на «горшочки с гречишным медом с мистическим сияющим семенем» и на «выстраданные, горящие магнием, притчи и причитания». Однако видения заметно поблекли: «Холодные железные руки аплодируют представлению клоунов на свежем воздухе» («Cold iron hands clap the party of clowns outside»)… «Легкий, сыроватый туман, мертвец машет нам, возвращаясь в строй» («Light misted fog, the dead waving us back in formation»)… «Разбитый пирс у бурного моря» («A broken pier on a wavy sea»). И слишком часто фантасмагоричность уступает место проникновенным комментариям самого Сида по поводу состояния его разрушающейся психики: «Внутри я чувствую себя таким одиноким и ненастоящим» («Inside me I feel so alone and unreal»)… «Пожалуйста, подними руку… все часы напролет я украшал татуировками мой собственный мозг» («Please lift a hand… I tattooed my brain all the way»).
В то время как нелепо украшавшие внутренний конверт альбома «Barrett» насекомые были позаимствованы с набросков, сделанных Сидом еще в художественном училище, обложку «Сумасброда» выполнили его бывший сосед по квартире Сторм Торгесон и «По» Пауэлл (уже снабдившие бывшую группу Сида двумя обложками), а также Мик Рок (чья карьера фотографа началась, по его собственным словам, после того как он, чисто по-дружески, «пощелкал» Барретта). Троица согласилась запечатлеть Сида в квартире на Earls Court, пол в которой по такому случаю он разукрасил ярко-оранжевыми и фиолетовыми полосами.
Но Торгесон утверждает, что обнаженная восточного типа девушка на заднем плане не случайно попала в объектив. «Все место было пропитано наркотиками, там все этим дышали. Добавьте еще девушку, которая бродила там в одиннадцать утра в чем мать родила. Не то чтобы ЭТО было уж таким удивительным делом или я собираюсь читать какие-то нравоучения, просто все выглядело отнюдь необыденно… НЕОБЫЧНО».
Как всегда, влияние, оказываемое подхалимами на Сида, вкупе с его неумением сказать «нет» оказывали разрушительное действие на любую, самую робкую попытку хоть как-то стабилизировать жизнь в доме. Он начал увлеченно говорить о том, что когда-нибудь женится и поселится где-нибудь в пригороде, примется за изучение медицины и станет врачом, как его покойный отец. На какое-то время его новая подружка Гейла Пиньон (Gayla Pinion) сняла пустующую комнату в квартире Дагги. Вскоре после того как она покинула дом, Барретт разрешил трем своим поклонницам «реквизировать» ее скромную комнатушку. Потом число поклонниц возросло до пяти штук — они всегда были у него под рукой, остервенело боролись друг с другом за право обратить на себя внимание своего идола. Эти же девицы постоянно таскали ему наркотики.
Будучи не в состоянии с ними справиться, Сид уехал к матери в Кембридж, оставив Филдзу инструкции, гласящие, что ТОТ САМ должен избавиться от прилипал. Дело осложнилось тем, что у Барретта проявилась его «темная сторона» — начались вспышки агрессивности, и любой человек, проводящий с ним достаточно много времени, всеми средствами старался как-то избежать или погасить их.
Как бы там ни было, а в 1971 году Сид жил в Кембридже. Несмотря на то, что его сольные пластинки не выходили в Америке до 1974 года, журнал «Rolling Stone» напечатал о нем статью Мика Рока, который перехватил Сида в подвале дома его матери. Рок писал, что Барретт выглядел «бледным, с впалыми щеками, в глазах — выражение непреходящего шока. Он красив той загадочной призрачной красотой, которую обычно приписывают поэтам прошлого».
