Гришка и Катька, взявшись за руки, ступили в молочный туман Телепорта. Лампочка на красном табло над входом сначала мигнула, потом и вовсе погасла. Телепортация завершилась успешно.

Ангелы вздохнули с облегчением. Первая часть миссии была окончена. И хотя угроза скорого возврата ребят все еще составляла, по подсчетам компьютера, 98,7 %, это уже было что-то.

В Телепортационном центре был разработан план дальнейшей подготовки родителей. В соответствии с ним жизнь Евгении Николаевны наполнилась множеством мелочей, для всех других практически не имеющих никакого значения, но для нее воспринимаемых как не меньше, чем как знак судьбы. Благодаря заботливым ангелам компьютер Евгении Николаевны вместо обычного спама начинал выводить письма со ссылками на организации по защите прав неродившихся младенцев. Специально для нее в программах центральных каналов появились репортажи с сюжетами из роддомов, а в метро кто-то расклеил симпатичные плакатики с надписью «Стране нужны ваши рекорды!».

– Как же! – возмущалась про себя Евгения Николаевна, – стране нужны! Нашему правительству, кроме себя самого, видимо, больше ничего не нужно. Это же в какой нормально стране мира могут быть детские пособия, которых хватает ровно на треть пачки памперсов? Ну или на целую, но очень маленькую!

Плакаты с веселой, улыбающейся женщиной, держащей на руках несколько веселящихся младенцев, ее только раздражали.

Возросло и количество встречаемых на улицах симпатичных мамочек с колясками. По ночам Евгении Николаевне стал регулярно сниться пухлый розовощекий младенец, с самой умильной улыбкой, протягивающий к ней маленькие ручонки и отчего-то называющий ее «мамой». По мнению ангелов, младенец в снах получился очень милым и ничего, кроме естественной симпатии, у женщины вызывать не мог. Но то ли Евгения Николаевна была неправильной женщиной, то ли ангелы все-таки слишком сильно переоценили плоды своей деятельности, но даже по прошествии почти месяца младенец никаких чувств, кроме ужаса, у нее не вызывал.

– Ничего, – подумали ангелы. – Ей просто нужно привыкнуть.

И еще больше усилили частоту появлений тематических ссылок в жизни Евгении Николаевны.

– Может обратиться к врачу по поводу кошмаров? – все чаще задумывалась Евгения Николаевна, всерьез опасающаяся за собственное психическое здоровье. Она была женщиной довольно начитанной и прекрасно знала, что навязчивые состояния (а никак иначе она и не трактовала сложившуюся ситуацию), возникают обычно в совокупности с какими-то другими проблемами, как правило, психологическими.

– Может быть, все еще не так серьезно? – успокаивала она сама себя. – Переутомилась, на работе проблемы, у старшего переходный возраст начался, а младшая, похоже, с ним родилась. Не жизнь, а сплошные стрессы. Наверное, нужно взять отпуск, но кто ж его даст? До лета еще далеко. Если только за свой счет, хотя бы на пару дней…

Телефон психолога у подруги, впрочем, взяла. И в отделе кадров по поводу отпуска тоже узнала. Она даже собиралась написать заявление, а потом как-то закрутилась, забегалась, да и забыла. Ее стресс, как, впрочем, и заботливо подсовываемые ангелам картинки с младенцами все так же раздражали, но уже не столь сильно: сперва примелькались, а потом и вовсе слились с фоном, став всего лишь одной из многочисленных картиной в жизни, не особо приятной, конечно, но и не столь трагичной, как казалось поначалу. А тут еще с мужем начались проблемы… До младенцев ли тут? Тем более, приснившихся…

Евгения Николаевна, несмотря на свою импульсивность, в жизни была человеком достаточно индифферентным. Недостатки других людей ее мало трогали, если, конечно, они не затрагивали ее личные интересы. Она прекрасно переносила занудство, храп, навязчивые идеи и даже полное отсутствие манер. Она никогда не осуждала сплетников, мошенников и грабителей банков. Проститутки вызывали у нее симпатию, а взяточники вообще были милыми людьми, просто поставленными в неважные экономические условия (если бы государство платило нормальные зарплаты…). Вряд ли стоило брать ее и в присяжные заседатели – оправдать она могла, наверное, даже маньяка, потому что, по большому счету, все это ее мало волновало. Евгения Николаевна, конечно, не оставалась равнодушной, к примеру, к терактам, особенно если в них гибли дети. Могла пожалеть она и обиженную старушку, но все эти волнения, хотя и вызывали у нее слезы на глазах, на самом деле глубоко ее не трогали. Евгения Николаевна вообще в своей жизни больше всего ценила собственное душевное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Ей даже не нужны были какие-то социальные и экономические гарантии (тем более, зная наше непредсказуемое государство, о каких вообще гарантиях могла идти речь?), у нее был собственный план на собственную жизнь, и именно его она четко придерживалась. А если жизнь вдруг вносила какие-то свои коррективы, план Евгении Николаевны тут же бывал соответствующим образом изменен, уже с учетом объективных обстоятельств.

К одному из таких обстоятельств, срочно требующих корректировки жизненного плана, относилась и так некстати явившаяся Андрею Павловичу поздняя и, как казалось ему самому, настоящая любовь.

Любовь звали Сонькой. Она работала на том же самом заводе, что и Андрей Павлович, правда, не электриком, – бухгалтером. Работала уже года два как, но то ли Купидоны сработали неоперативно, то ли просто судьбе было так угодно, но встретиться им довелось всего месяц назад, когда Софью попросили подменить заболевшую кассиршу.

– Табельный номер… Фамилия… Распишитесь… Пересчитайте деньги…

Банальные фразы, которые каждый слышит в свое жизни не одну сотню раз. Почти всегда они вызывают положительные эмоции, а в некоторых случаях – искреннюю радость, но практически никогда – любовь.

Андрей Павлович никогда не влюблялся в кассирш. Он вообще так давно влюблялся, что уже порядком позабыл, как это происходит. Поэтому сперва, когда у него вдруг закружилась голова, и закололо в сердце, он подумал не о любви, а о начинающейся старости, предвестником которой, видимо, являются гипертония и сердечная недостаточность. Единственное, что как-то не укладывалось в гипотезу о старости – это навязчиво-неотступное желание совершить какой-нибудь подвиг. Убить дракона, например. Или в одиночку победить армию. Ну, или, в крайнем случае, завоевать Вселенную. Жаль только драконы в Европе давно перевелись, начисто лишенные романтики армии отказывались воевать с одинокими рыцарями, а для покорения Вселенной не хватало какого-то банального космического корабля. С подвигом вырисовывались явные проблемы.

Как вариант, конечно, можно было просто явиться к проходной при окончании рабочего дня на белом арабском скакуне, подхватить прекрасную принцессу (в смысле, Соньку) и увезти ее в далекие страны… Жаль только с арабскими скакунами были точно такие же проблемы, как и с драконами. Да и таможня, скорее всего, потребует соответствующих документов…

– Нет, – с грустью подумал Андрей Павлович. – В нашей жизни совсем не осталось места любви. Крылья мы давно потеряли, белых коней практически извели, как класс, а в прекрасных далеких странах давно уже правят собственные правители и действуют собственные законы. Попасть в них, конечно, можно, но для этого нужно оформить кучу документов, заплатить за билеты и услуги турфирм. Но самое главное в другом: пока ты будешь собирать нужные бумаги, пока будешь копить деньги и спорить с менеджерами, оформляющими тур, твои силы могут самым неожиданным образом закончится, и когда ты, поругавшись со всеми, с кем только можно, пройдя две таможни и преодолев расстояние в тысячи километров, наконец попадешь в один из земных филиалов Рая, ты вряд ли будешь думать о том, как прекрасен этот мир или о том, какой бы еще совершить подвиг. Любуясь прекрасным закатом, купаясь в теплой волне, убегая босыми ногами от ветра и узкой теплой полосе пляжа, ты каждую минуту, каждую секунду своей жизни будешь помнить только о том, что нужно возвращаться. Через день. Через три. В крайнем случае – через неделю. Но – неизбежно… А неизбежность, как известно, убивает любую романтику.