Только что приехал сюда, в лабораторию, шоферок и привез твое письмо. Любимая, не надо грустить, все будет хорошо. Я могу пересилить все невзгоды, потому что знаю: ты ждешь меня, я во много раз сильнее, я знаю, все пройдет, останется только наша любовь. Помнишь, в поэме Михаила Дудина:
Снегов и глины месиво,
И воздух мутноват,
И рыжий дьявол весело
Наводит автомат.
Мне прямо в душу целится,
И застывает кровь…
Все в мире перемелется,
Останется — любовь.
Да, любовь, пожалуй, единственное, что всегда будет на Земле неизменным… будет давать людям силу во всем…»
Дает она силу и мне, чтобы вот так говорить с тобой, когда это стократ больнее и горше, потому что не с глазу на глаз, а через бездонную пропасть бумажного листа.
«6 марта.
Каюсь, два дня не писал тебе, работы было невпроворот. И это письмо будет коротким: надо успеть отдать его шоферу, иначе оно пролежит здесь три дня.
Сейчас утро, только что воскрес от сна праведного, и надо приниматься за работу.
Весна все сильнее чувствуется в этих голых степях, утрами морозный воздух предвещает теплые дни, и солнце уже становится жарким».
«7 марта.
Только что звучала по радио эта песня:
Отыщи мне лунный камень,
Сто преград преодолей,
За лесами, за горами,
В древних кладах королей…
Исполняет ее Э.Хиль замечательно. Как хорошо, что много есть прекрасных песен, от которых становится легче жить. Пусть они даже грустные, эти песни, все равно легче. Чем больше в песне задумчивости и грусти, тем сильнее чувствую я свое счастье. Это так же верно, как и то, что «тишина создается звуками». В самом деле, тишину можно ощущать только в звуках. Летом я порой уходил в сопки и, лежа в высокой траве, слушал тишину, сотворенную пением жаворонков и чуть слышным шумом идущих по степи машин… А от мертвой тишины — без звуков — становится жутко.
Ты просишь больше писать о себе. А что писать? Ведь я все такой же, каким был и раньше, такой же дурной и непослушный. О работе своей тоже не распишешься — по уставу не положено. Могу написать только, как проходит мой день. Хочешь? Слушай.
«Утро начинается с рассвета» — так в песне поется. А у нас с самого пренеприятнейшего, что только могло измыслить человечество, — с подъема. Не успеешь проснуться как следует, а тебе уже предлагают вежливо: сделай милость, выскочи на полчасика на весенний морозец, позанимайся физзарядкой. Идешь. Занимаешься сам и других «занимаешь». То да се, пятое-десятое, глядь, тебя уже в столовую ведут под барабан. Против столовой никто ничего не имеет, кормите на здоровье. После завтрака — развод на занятия или работы. Я обычно сразу натягиваю шинель, «кидаю кости» в машину и — в лабораторию, сюда то бишь. Работы хватает до вечера, и еще остается. После ужина — личное время, занимайся кто чем хошь! Я предпочитаю заниматься науками: математикой и философией в основном. Когда дело к ночи близится, старшина проводит вечернюю поверку и подает любимую солдатскую команду: «Отбой!» Но поскольку я за день не все успеваю сделать, то сижу еще часок-другой над книгами и как итог дня — пишу тебе письмо. Вот и вся премудрость. Три раза в неделю это однообразие нарушается просмотром фильма…
Скажи, зачем так недооценивать свои возможности? Почему ты думаешь, что к защите диплома «в твоей голове не будет ни одной умной мысли»? Будет!.. И мы, грешники, когда-то думали, что подойдем к защите дурни дурнями. Ан ничего, пронесло. Даже прогремело отделение ПГС — как-никак десять отличных дипломов из тринадцати мы взяли! А вы, юные друзья и продолжатели наших подвигов, чем порадуете Родину? Ладно уж, десяти не прошу. Пусть только один будет — твой…
Слышишь меня? Я люблю тебя, я жду нашей встречи, очень-очень жду. И ты жди… «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…» Какое хорошее стихотворение, правда?.. В нем и тревога, и грусть, и надежда, и вера в силу любви…»
«8 марта.
Сегодня такой светлый, теплый и радостный день, моя любимая! 8 марта. Ваш (и наш, конечно) прекрасный праздник. Звучат по радио хорошие нежные песни, посвященные тебе, моя ласковая. И вспоминаются невольно стихи нашего земляка Алексея Решетова:
За что на свете женщин любят
Всего сильней и горячей?
За непослушные ли губы
Или за дымчатость очей?
А ты, отшельником отшельник,
Всю жизнь один. Кругом тайга.
Тебя дурманил пол волшебный
На репродукциях Дега.
О кружку с чаем руки грея,
В сторожке тесной и косой
Ты тосковал тоскою Грэя,
Еще не знавшего Ассоль…
Ты одинокий лист на ветке
Жалел за горькое житье…
Ты любишь женщину навеки
За одиночество свое.
Теперь я не одинок, теперь есть у меня ты. Уже весна за окнами, тают снега, чернеют сопки и степь, скоро они зазеленеют, потом пожелтеют. И снова покроются снегом. Будут еще жаркие летние дни и туманные зимние рассветы.
…Все еще будет,
южный ветер еще подует,
— и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит.
В этот хороший день целую тебя крепко-крепко.
Всегда твой Сашка».
«9 марта.
С утра все из рук валилось, никак не мог сосредоточиться: над какой-то ерундовой схемой переключений просидел два часа. А днем получил два твоих таких нежных письма, что все дела стали сами собой делаться… Ты поэт, Татьянка, хоть и пишешь в прозе. Как трудно мне было бы, не будь этих писем, не будь в моей жизни тебя. Но ты есть, и мир кажется прекрасным, и свежим — весенний воздух, и небывало ярким — солнце…
Спасибо за фотографию новогоднюю. Смотрю на нее и вспоминаю. Все-все, каждый наш шаг, каждый жест твой… А вот себя на фото не узнаю. Все как сон, не верится, что это я стою рядом с тобой — какой-то я неузнаваемый в своем гражданском костюме; здесь привык к этим гимнастеркам, и гражданский человек кажется восьмым чудом света. Ничего, скоро-скоро я сам стану «восьмым чудом».
Да, Татьянка, воистину грандиозная мысль тебя осенила: приехать в отпуск ко мне. Тогда и в этом холодном краю зацвели бы цветы на снегу. Но лучше пока не думать об этом, ведь это пока что твоя мысль, а не цель. Цель у нас с тобой одна — встретиться навсегда. И, знаешь, мне кажется, что, если, мы увидимся здесь на три дня (на больший срок увольнения не дадут), нам невыносимо трудно будет расставаться еще на 8 месяцев. Я счастлив был бы, очень счастлив увидеть тебя здесь хоть на день, хоть на час, на минуту, но за это счастье пришлось бы потом жестоко расплачиваться новой разлукой. Одна разлука все-таки легче, чем две. Но я предоставляю тебе право решать…
И реже называй меня «чудесным человеком» — зазнаюсь. Типун мне на язык. Никогда не зазнаюсь. Никогда, потому что знаю, что такое любимый человек: это — все! Сколько нежных слов хочется сказать тебе!..
Родная, что со мной? Я не могу кончить письмо, понимаешь? Я хочу еще и еще, тысячу раз повторять: любимая, любимая, любимая… Помнишь эти слова: «Черпай силы, любимый, в сердце моем…»
