Помню, говорил мне дядя Коля, что главное в службе — старшина. Будьте спокойны, «главное» у нас — лучшего желать нельзя. Строгий, веселый и справедливый.
Ну, все пока. До свидания… Саша».
Снова домой:
«30 января.
Живу все так же хорошо и весело. Сегодня воскресенье, много свободного времени. Вчера смотрел кино «Приходите завтра». Из всего фильма поправился один Папанов, в остальном — муть. Клуб у нас прямо против казармы, столовая тоже рядом. Без шинелей выходить из казармы не разрешают, так что заболеть здесь при всем желании нельзя. О здоровье моем можете не беспокоиться. Все хорошо, Погодка всегда отличная. Сегодня ночью выпал снежок. Тепло. Учимся…»
«1 февраля.
Дни идут довольно быстро, сегодня «распечатали» февраль. Все хорошо, жив и здоров. Будь спок.
Саша».
«9 февраля.
Здравствуйте, дорогие… Пишу с нового места. Обосновался здесь вроде крепко. Писем от вас еще не получал, но те, которые вы мне писали по двум прежним адресам, меня найдут. Будьте спокойны.
Жизнь здесь — как и в прежних местах, так что нечего расписывать на эту тему. Главное, будьте спокойны: живу и горя не знаю…
Ваш Саша».
«11 февраля.
Дорогие мама, папа и Лина…»
В твоих обращениях отсутствует имя брата Егора. Он служит в армии уже третий год, нам пишет не часто, но мы всегда знаем главное о нем — что жив и здоров: он пишет Лине. Только месяц с небольшим после свадьбы побыли они вместе. Егор служит далеко-далеко на западе, и это плюс твоя служба всегда остается предметом огромной гордости нашей: два сына с двух сторон охраняют и берегут мою землю, мою Россию.
«…Поскольку осел я здесь капитально, осмелюсь потревожить вас двумя-тремя просьбами.
Вначале сообщаю, как некогда делал отец Федор, собираясь организовать свечной заводик, что попал в небольшой прорыв в смысле финансового положения. Суть вся в том, что организовали у нас подписку на газеты и журналы на второй квартал, и я не замедлил выписать «Комсомолку», «Науку и религию», журнал «Строитель» и еще разные необходимые мелочи. Так что от моей скорой получки останется гулькин нос, если не меньше. Если у вас будет охота и соответствующие тому условия, то вышлите мне энное количество руб. (штук пять хватит по уши).
Вторая просьба. Хоть и не балуют здесь свободным временем, но даже малые минуты не стоит проводить в хлопанье ушами, а посему прошу вас выслать «Философские тетради» В. И. Ленина, и если сможете отдельно купить (плюс к тому, о чем уже просил раньше) 6-й том сочинений Грина, то вышлите и эту книжку… Поскольку заговорил на книжные темы, интересуюсь попутно судьбами сочинений Канта, Фейербаха и Гегеля. Отпишите. И еще, если будете в «Подписных изданиях», захватите оттуда темплан библиотеки «Философское наследие» издательства «Мысль» и вышлите заодно с книгами.
На первый раз хватит канючить. Дальше — больше, еще что-нибудь просить буду, а пока довольно этого.
Как там жизнь ваша и вообще в пермском масштабе? Как здоровы? Я здоров железно, не беспокойтесь…
Ваш Саша».
Здоров железно… Знаю, ох как хорошо знаю, до чего «железно» умеешь скрывать любое недомогание, любую хворь.
Потому и тревожилась мама, когда отправлялся ты на призывную комиссию:
— Прошу, Сашенька, ничего не прячь от врачей. Скажи про ангины вечные, про кашель. И про глаза, ты же близорук страшно…
— Неужели, мама, ты думаешь всерьез, что я склонен жаловаться на что-то? Скидки себе натягивать… Разве это не смешно?
— Но у тебя же здоровье…
— Вот именно! Железное у меня здоровье! И в армию все равно пойду. Это точно.
Помнишь этот диалог? Только речь вовсе не шла о скидках или о том, будто не приспособлен к тяготам армейской службы. Просто характер твой очень хорошо знаем: случись заболеть всерьез и не сумеешь перебороть хворь, попадешь в госпиталь — это же наитягчайшей нравственной мукой для тебя обернется.
Конечно, ты ни на что не пожаловался.
Потому-то незадолго перед призывом (ты был на четвертом курсе техникума) и пошел я к военкому рассказать про главную твою «хворь» — про умение прятать любое нездоровье.
Военком оказался человеком не только рассудительным, но и внимательным.
— Очень правильно, хорошо, что пришли. Организуем повторную проверку здоровья, мы же заинтересованы в этом не меньше, чем вы…
Через два дня ты с удивлением разглядывал новую повестку.
— Как думаешь, папа, что бы это могло означать? Ведь я уже проходил комиссию.
— Ну и что? Вероятно, отбор какой-нибудь.
— Отбор? Что ж, это не так уж и плохо.
По врачебным кабинетам тебе пришлось ходить больше недели. После ты сказал мне:
— Признайся, папа, эта новая медицинская карусель — ваша с мамой работа? Так я и думал! Что я вам должен сказать… Все ваши опасения — зряшное дело. Здоров я, железно здоров. И в армию все равно упрошусь, чтобы безо всяких там ограничений. И не надо за меня бояться.
Этому ты останешься верен всю жизпь.
Только позже мы узнаем, что в твоей медицинской карте против наших тревог окажется одно и то же слово — «Не жалуется».
Так что, сын, я знал наперед — в письмах твоих мы постоянно станем читать эти слова: «Здоровье мое железное».
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ
Очередная весточка от тебя будет помечена датой «13 февраля». Ровно месяц с того вечера, как мы проводили тебя на службу.
Ровно месяц… Мы уже свыклись немного с тем, что тебя нет дома. И уже убрала мама костюм, оставленный тобою на спинке стула перод рабочим столом.
Ты бережно повесил ого накануне отъезда, сказал маме:
— Прошу тебя, мáмача, ты, пожалуйста, не скучай… Пускай мой костюм висит здесь — вот так. Не убирай. Думай, что я ушел к товарищу и скоро вернусь.
Главное — чтобы не скучала мамача… Потому и назвал этим теплым, с детских лет пригревшимся у самого сердца словом, сбереженным для самых ласковых минут жизни. О себе — ни слова. Ни намека на то, какую тяжесть, имя которой «разочарование в мечте», увозишь ты в сердце.
Никакого намека и в письмах.
Вот и в этом, от 13 февраля, все хорошо, все гладко.
«Позавчера отправил вам письмо, в котором просил выслать книги. За два дня успел придумать еще один фокус: попрошу вас присовокупить к означенной посылке две книженции. Это, собственно, просьба «то фатер»: не могу объяснить, почему захотелось мне снова прочитать, папа, твой роман. Не сочти за труд, вышли. И еще вышли свои «Родники», которые, надо полагать, уже увидели свет. А дабы не отставать от культурной жизни отдела культуры уважаемой редакции, хотел бы почитать и твои новые статьи. Если они имеют место. Времени хватает, так что смогу все осилить и не потерять из виду круг интересов Перми.
Имел неосторожность в интимной беседе с нашим каптенармусом молвить мимоходом, что я художник. Через полчаса — вызов в канцелярию, перья в руки и — понеслась! Так что работа почти по специальности. Хорошо для разнообразия. Хочет еще наш замполит лекторскую группу организовать. Тогда и там, по всей видимости, «шабашки» сшибать буду.
В общем, все хорошо, жив и здоров…
Саша».
«16 февраля.
Живу хорошо. Фамилию мою склоняют на все лады все, кому надо написать что-нибудь «чертежное». В общем… заделался, так сказать, не то ротным писарем, не то художником. По чертежной части значит-с…
Ваш Саша».
«18 февраля.
Мама, ты мне написала мпого разных страхов насчет замерзающих и попадающих под трамваи пьянчужек. На это могу тебе ответить, что нет никаких оснований для сравнения. Во-первых, здесь нет трамваев, во-вторых, здесь нет водки. А вот третье основание есть: это то, что я — «пьяница». Но без двух первых условий прощания с жизнью третье не может осуществиться. Так что будь спокойна. Ледовых трасс здесь тоже нет, кругом земля, так что упасть в прорубь тоже нельзя.
