В свободное время теперь читаю «Повесть о лесах» и рассказы Паустовского. Первая очень кстати, ибо здесь за три года не то что лесов или разных там елок-палок, а верблюжьей колючки не увидишь. Верблюды есть, правда, но они сознательные и колючке предпочитают подсолнухи. А может, и не предпочитают, а может, и не подсолнухи. По-моему, они, как и наши электродизели, на мазуте ходят. Но это все гипотезы, и, чтобы они подтвердились, надо взять «интерву» у какого-нибудь живого верблюда.

Да, последнее событие. Перешли на летнюю форму одежды; теперь можно щеголять без шинелей. Ровно три месяца я здесь. А сейчас в кино побег…

…И уже прибег. Ходил в клуб к строителям, посмотрел «Первые радости». Ничего. Хорошая фильма. Сейчас попьем чаю и — спать.

А вы?»

«2 мая.

Позавчера вернулся в роту, до этого жил десять дней в лаборатории. Может быть, после праздников опять туда уеду.

Книги получил, большое спасибо. Буду по мере сил одолевать науку.

Перед праздником получили мундиры, вчера при полном шике и блеске ходили на парад, в котором участвовал первый раз.

А сейчас в честь праздника у нас начинаются танцы. Это по-нашему так называется, а официально — вечер отдыха. Что ж, можно и отдохнуть, не так ли?»

«14 мая.

9 мая в честь праздника совершил променаж на самую высокую в округе сопку и весьма был огорчен, что она не самая высокая. С нее чудесный вид открывается. На самой вершине сопки цветут бессмертники весьма интересной конструкции: без стебля. Прямо на земле или камне «валяются» такие розеточки. Вообще здесь все коротконогое, включая котов. Это своеобразная защита от ветра, я полагаю. Один цветок из «семейства коротконогих» высылаю в сушеном виде. Что за цветик, не знаю. Зацвели они раньше, чем трава начала пробиваться: на черной земле синие и фиолетовые островки этих цветов создают приятную картину. Сейчас островки окружила молодая травка, на которой завтра собираюсь отдохнуть во время намеченной прогулочки в сопки. Позагораю ужо. Солнце печет уже здорово. Что-то будет в июле?! Если сейчас после часа пребывания на солнце гимнастерка начинает гореть красным накалом, то вскоре можно и до белого каления дойтить-с.

Впрочем, не пугайтесь, дядя шутит…»

Пускай «дядя шутит»… Чем больше улыбки в письмах сына, тем светлей дома, тем спокойнее маме, для которой даже пустяковая тучка в синеве всегда подсвечена с краешка отблеском тревоги. Потому и праздничная ее открытка полна будет самых светлых надежд:

«Родной мой! Сегодня День Прбеды! Поздравляю тебя с ним. Желаю тебе и твоим товарищам мирной, счастливой, красивой и чистой жизни, за которую отдали когда-то свои жизни такие же молодые солдаты. Низкий поклон им и вечная память! А вам, мои родные, — долгой и счастливой жизни! К моим пожеланиям и поздравлениям присоединяются папа и Лина.

Целуем тебя, Сашенька! Твоя мама».

«27 мая.

Здравствуйте, дорогие… Сегодня вернулся в часть, буду жить пока здесь, а значит, и писать вам регулярно. Спасибо вам за посылку и поздравление к 26-му. Мама, ты напрасно сетуешь на то, что мало-де послала и все такое прочее. Не беспокойся об этом, пожалуйста. Повторяю, «мне не рыба важна», как Райкин говорит. Так что вот…

В остальном все по-прежнему, исключая то, что сегодня бросил курить. Надо ж было чем-то отметить день рождения. Вот я и отметил. Раз десять уже бросал — не выходило. А теперь бросил и написал вам, чтобы вы знали, вернее, чтобы я знал, что если не сдержусь, то крепко вас (извините) надую. Пусть хоть это будет для меня уздечкой, те-се-зеть.

Вот — все. От Гоши сегодня поздравительную телеграмму получил. Балует меня братаня…

Крепко вас целую. Ваш Саша».

В этот день тебе исполнилось двадцать лет.

Двадцать. В роте ты получил от товарищей подарки: большой синий альбом для фотографий и записную книжку-памятку. «Александру от сослуживцев» — лаконично и до предела торжественно.

…И сейчас я на память повторяю летучие строки, которые позже, может на ходу даже, ты запишешь в эту дареную книжечку: «Восход солнца в тумане над дорогой. В оранжевом диске, как в окне, проплывают силуэты машин, людей…»

Подмеченная тобой красота, пройти мимо которой не смог.

Но только ли красота?

Потом, потом… Я вернусь к этому позже. А сейчас:

«12–13 июня.

Я, выражаясь попросту, совсем оскотинился. За две недели не мог вам ничего царапнуть. Но не спешите с выводами и не ругайте меня очень-то. В том все дело, что закрутился как белка в колесе. В автомобильном. Дня не проходит, чтобы не ездил куда-нибудь на нашей передвижной электротехнической лаборатории. От зари до зари, как говорится. Приедешь с работы, упадешь в постель, и не до писем тут… Два месяца никому не пишу, кроме как вам. Только не думайте, что такая работа интенсивная мне в тягость. Напротив, так даже легче. Бездельничать — трудней.

Даже на вашу телеграмму не могу 4 дня ответить: почта только днем работает, а в это блаженное время я обычно ковыляю где-нибудь в степи с кабелеискателем в руках и слушаю в наушники, как звенит трасса — пик-пик-пик… Протаскаешься так дотемна, пока не услышишь желанный взлет звука и затем — обрыв его, потопчешься несколько раз для верности на этом месте, всадишь кол в землю и заорешь дурным голосом: «Нашел!!»

Вот так вот.

Пардон, часика через два допишу…

…Вчера так и не мог дописать. Собственно, и писать-то нечего…

Да, мама! Как это, бишь, сказано в Писании: «И нет ничего тайного, что не сделалось бы явным». Это я к тому, что ты все-таки написала насчет моих вещей командиру той (прежней) части. Заставила человека гоняться за мной. А я, понимаете, в то время в командировочках мыкался. Наконец свиделись с ним, неплохо побеседовали, почитал я твое письмо и в конце всего решил, что теперь начатое тобой дело надо довести до конца…

Да, вы спрашиваете о моих экзаменах. Сдал. На днях буду пересдавать на более высокую группу. Так-то…»

«27 июня.

Ничего нового нет, так что смею только сообщить о своем добром здравии.

Да, еще попрошу об одном одолжении: мы тут занялись философией, следовательно, нам кое-что необходимо, и для начала прошу вас выслать нам следующие книженции: Кант, тт. 2 и 4, Фейербах «Сущность христианства». Потом еще кое-что потребуется. Как вам это, не очень беспокойно будет? А покамест — все…»

«5 июля.

Опять вроде бы давненько вам не писал. По-прежнему живу в суете мирской, на отсутствие работы не жалуюсь. И (тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить) время бежит быстро. Шесть месяцев, считайте, уже. Неплохой кусочек.

Живем мы очень даже культурной жизнью. Три раза в неделю приобщаемся к «важнейшему из искусств». Собирается наша братия (этажом ниже нас кинозал соорудили) и кричит нерасторопному киномеханику: «Давай фильму!» В последнее время вошел в моду еще один лозунг: вместо «Крути фильму!» кричим «Крути мероприятию!»

Съездили вы в Новгород или нет? Если да, то отпишите, как там жизня идет.

До свидания… Ваш Саша».

«9 июля.

Ничего нового сообщить вам не имею. Получил вашу открытку из Ленинграда, теперь жду обещанного послания из Новгорода».

Ты спрашиваешь о Новгороде уже второй раз, а я так и не нашел среди сохранившихся писем наших того, где мы писали тебе о земле моего детства…