Дарий, опасливо принижая голос, тронул сержанта за рукав.

— А ведь это место запретное для мужчин. Вдруг богиня рассердится, будем здесь кусками лежать, как те балбесы, которых неизвестно кто разорвал?

Визалиус не преминул ядовито заметить.

— Да ты не богиню боишься, а девиц, что могут тебе кудри повыдергать. Куда уж тебе с ними сражаться!

Но нечленораздельное ворчание сержанта, смысл которого был понятен без слов, заставило обоих немедленно замолчать. В этом месте царила странная тишина, присутствующие испытывали постоянное желание обернуться, чтобы успеть заметить таинственный взгляд, скрытно наблюдающий за ними.

Сагурн, видя вертящиеся головы, с трудом не последовал их примеру. Подойдя ближе к гроту, он с недоумением оглядывал сверкающую ребристую поверхность, не понимая, почему скала названа так, если составляет монолит.

Но тут Визалиус воскликнул:

— Смотрите! — указывая рукой на узкий провал в камне, почти полностью скрытый нависающей блестящей стеной.

Не раздумывая, Сагурн распластался перед ним, сняв шлем, болтающийся за спиной, и начал втискиваться в узкую щель, каждое мгновение боясь застрять.

Он еще копошился возле стены внутри, поднимаясь, как его толкнул Визалиус, последовавший медленно за ним. Вскочив на ноги почти одновременно с солдатом, сержант на мгновение замер.

В молочном свете, создаваемом лучами солнца, прошедшими сквозь стены грота, он увидел мощную фигуру лизардмена, светящегося вблизи зеленью чешуи, рубиновыми каплями ожерелья и золотом магических браслетов. Изумрудный посох с алыми кольцами венчала человеческая голова, высохшая голова старца, оглядывающая воинов проницательными холодными глазами с алыми зрачками.

За этим «двухголовым», как иногда недоброжелатели величали лизардмена с его ношей, высились фигуры двух воинов.

Их нельзя было назвать иначе несмотря на то, что оба были одеты в короткие белые хламиды и такие же штаны. Единственным оружием служили длинные кинжалы, по два висящие па поясе, да тяжелые дубины, на которые они легко опирались.

Однако от двух мужчин веяло неукротимой энергией и силой, не знающей жалости, не останавливающейся ни перед чем, мешающем подойти к цели. Оба были опасны, сами по себе являясь смертоносным оружием.

«Маг Гроциус, — подумал Сагурн, — так вот кого мне следует сопровождать».

С момента расправы болотного шамана над невинной девушкой Сагурн возненавидел служителей богов. Со временем острота чувства сгладилась, но он по-прежнему относился к ним с подозрением, не раз убедившись, что рекомендуемое ими, якобы со слов богов, поведение для большинства весьма отличается от их собственного, в котором всегда было место для богатства, лжи, наслаждений и обмана.

Тонкий, прерываемый всхлипами вой прервал молчание. Схватившись за меч, Сагурн обернулся, увидев, что молодой Понтиан, не переставая визжать, извивался возле щели, пытаясь вырваться из грота, а Визалиус и Талл, схватив его за ноги и плечи, тащили назад.

Даже знакомый суровый голос Сагурна, перед которым парень преклонялся, не мог привести в чувство обезумевшего от ужаса ополченца. Негромкий, по-настоящему веселый смех перекрыл шум, отражаясь звоном серебряных пластинок от стен грота.

Неожиданность его заставила всех замолчать, а Понтиана замереть на месте, подняв всклокоченную голову с красным лицом.

Смеялся Гроциус, прищурив глаза, отчего красные зрачки казались просто темными, утратив неестественную остроту.

— Не бойся, мой мальчик, — почти прошептал он, обращаясь к юноше. — Мы такие, какими сделали нас великие боги. Мы живем — и разве не это главное? Ведь если бы тебе оторвали голову и предложили жить, разве ты бы отказался? Считай, что так случилось и со мной. Нам предстоит нелегкий путь, каждый должен знать, что может положиться на другого.

Гроциус немного помолчал, а потом обратился к нарушителю спокойствия и требовательно спросил.

— Я могу быть уверен в тебе, солдат?

Опомнившийся Понтиан вскочил, покраснев еще больше, на этот раз от стыда и преданно вскричал.

— Можешь, великий жрец! Твоя жизнь будет для меня важнее собственной!

Гроциус усмехнулся уголком рта.

— Я знал это. Ты еще отличишься, и награда будет ждать тебя. — Он обратил свой взор на Сагурна. — У тебя хорошие воины, ты славно поработал с ополченцами. Ты знаешь, что должен делать, мы пойдем этой тропой.

Лизардмен, сделав шаг вперед, указал пальцем на белую плиту, лежавшую впритык к стене. Сагурн удивленно посмотрел на него, ящер двинулся вперед, но его опередили два воина.

Как только первый встал на камень, он провалился вниз, открывая ступени, ведущие под землю. Ход был не длинным, почти не осыпавшимся, потому что песок спрессовался с глиной, застыв монолитной оболочкой, из которой торчали тонкие корни травы и деревьев.

Казалось, что Стагеллис, глава боевых магов, сотворен из сухих тонких прутьев, небрежно выломанных из куста, погибшего от зимних морозов. Длинная настороженная шея была чуть согнута в сторону Терранда, громовым голосом призывавшего ускорить наступление.

Во время военных действий воля главнокомандующего была законом. И лишь время их начала составляло исключение — только маги решали, когда опустить на войско магическое облако, позволяющее за миг преодолеть расстояние до врага и предстать перед ним.

Терранд, несмотря на возражения магов, решил выступить утром, уверенный, что они дрогнут перед его напором.

Но уже скрылось солнце, в войсках закипало раздражение, генерал бесновался, а «эта саранча», как про себя величал мага командующий, лишь твердила упрямо — еще не время.

И сейчас, слушая грозные перекаты собственной речи, Терранд внезапно понял, что маг даже не воспринимает его слова. И голову склонил не для того, чтобы лучше понять, а прислушиваясь к собственным размышлениям, стараясь, чтобы докучливое жужжание чужого голоса не помешало им.

Потрясенный столь явным пренебрежением, Терранд захлебнулся словами. Вглядевшись в серое, далекое лицо мага он вдруг, впервые в жизни, ощутил себя смиренным просителем, надоедливым и жалким.

В сумрачных глазах Стагеллиса что-то дрогнуло, как будто до него донесся неслышный сигнал. Он еще ничего не сказал, не обернулся, даже не изменил положения тела, но серые маги уже сгруппировались вокруг него.

Не глядя на Терранда, он коротко бросил.

— Пора!

И тот, забыв недавнее раздражение, махнул рукой трубачам, не спускавшим с него глаз. Пронзительная тревожная мелодия подняла лагерь с его временного отдыха, и боевые колонны привычно построились.

Старший маг вновь вознес короткую молитву богу войны Варгунту, и другие, вытянувшиеся длинной линией справа и слева от него, так что все войско оказалось перед глазами, одновременно вытянули руки вперед.

Между их пальцами, почти невидимый, заструился голубоватый туман. За сотую долю мгновения перед глазами пронеслись те картины курсантских бесчинств, которые они уже видели в, храме.

Они даже не заметили их, не пережили так явственно и полно, как случилось в присутствии Гроциуса, однако ощутили неожиданный прилив сил, желание немедленно встретиться с врагом.

Отступила усталость длинного дня бездействия, провалившегося в небытие, соединив утро и

Терранд выехал вперед, маги заняли свое место позади пеших солдат, под защитой конницы. Пропали рощи, окружающие стоянку, крутые горные склоны, поросшие лесом, виднеющиеся вдалеке, исчез чистый купол неба и сияющая луна.

Не было ни земли под ногами, ни звезд над головой, — лишь переливы нежных цветов струились вокруг, как будто они были заключены в створки морской раковины.

Несмотря на то, что воинов не раз предупреждали о том, с чем они встретятся при переходе в сжатом времени и пространстве, ополченцы — молодые парни, мальчишки с глухих ферм, крошечных деревушек — не могли не только представить себе этого, но и поверить в возможность преодолеть за мгновение многодневный переход.