Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Глава 26

Легионы

Во второй раз лететь на Цестерце совсем не так увлекательно, — заметил Ортегиан, взглядывая вниз, за край гранитной плиты. — Ты можешь подумать, Конан, будто все дело в том, что на сей раз нас с тобой не станет приветствовать ликующая толпа, но уверяю тебя, причина совсем иная.

Крылатая платформа медленно поднималась над королевским дворцом, — его по-прежнему так называли, несмотря на то, что в Валлардии уже не осталось монархов.

Конан видел стражников, совершавших обход вокруг замка, тяжелые подводы, везущие припасы для кухни, — и спрашивал себя, что же изменилось в стране, если и люди, и их правители ведут все ту же жизнь, как и перед восстанием.

— Все в мире нам приедается, — печально молвил Ортегиан. — А когда что-то надоедает, мы перестаем это ценить — и скоро теряем, по собственной небрежности. Тогда снова приходит чувство, что без утраченного наша жизнь ничего не стоит, и все начинается заново… Думаешь, стоит ради этого жить, Конан?

— Тогда для чего? — спросил киммериец.

— Мне хочется верить, будто я живу для людей, — отвечал Ортегиан. — Тех, кто позволил мне стать Трибуном. Но я понимаю, что это самообман. Народ любит меня — так же, как любил когда-то Фогаррида, которого потом растоптал. Такая же участь ждет и меня, если я совершу ошибку — или просто надоем своим подданным. Иногда я думаю о том, что вернись король Димитрис, люди приветствовали бы его с тем же пылом, с каким несколько зим назад желали его свержения.

Конан про себя согласился с этим.

Дворцовый парк остался далеко позади, и сразу же под ними распахнулись широкие лопасти армейских казарм.

Владыки Валлардии благоразумно разместили элитные отряды своего войска в нескольких шагах от замка, — с тем, чтобы солдатам было проще охранять повелителя. Отряды, состоявшие в основном из ополченцев, были расквартированы в Нижнем городе — солдаты, которые еще вчера были простыми крестьянами, могут в дни смуты перейти на сторону бунтарей.

— Раз в месяц я должен инспектировать войска, — пояснил Трибун. — Сегодня же мой визит носит еще и… Как это говорит Гроциус? Запамятовал, что-то про боевой дух. Можно подумать, если они поглядят на меня, станут воевать лучше.

Ортегиан недовольно крякнул.

— Почему на Цестерце? — спросил киммериец.

— Во-первых, это быстрее, — Трибун наклонился к своему собеседнику поближе, словно здесь, под сводами облаков, кто-то мог их подслушать. — Но, главное, не хочу смущать Тер-ранда. У армии должен быть только один командир. А когда на поле выходят генерал и правитель, солдаты не знают, кому из них подчиняться… Погляди-ка вниз.

Отряд боевых драконов составлял костяк Валлардийской армии. Их держали в темных сырых подвалах, выложенных изнутри базальтовыми и гранитными плитами. Сейчас, днем, твари спали в своих убежищах, — чтобы ночью вылететь на охоту, под присмотром опытных змееловов.

Гигантские рептилии могут жить только в таких подземельях, которые в точности повторяют их родные пещеры.

— По-твоему, война с Курсаей неизбежна? — спросил Копан. — Если магический барьер до поры отделяет вас от врага, возможно, есть время для переговоров?

— Нет смысла заключать сделку с тем, кто привык наносить удар исподтишка, — возразил Ортегиан. — Мы даже не станем терять па это времени. Впрочем, не подумай, будто я осуждаю наших соседей. Ведь такому отношению к жизни учит их религия. Жрецы с детства внушают курсаитам, что судьба благоволит лишь хитрым да изворотливым, и самих богов можно обвести вокруг пальца, если захочешь. Такие люди не знают, что такое честность и благородство. Есть ли смысл вести с ними переговоры? Нет, только быстрая и грамотная война сможет обеспечить нам безопасность.

Конан впервые слышал, чтобы войну называли грамотной, однако он привык к тому, что правители прячут под шуршащей мишурой слов свои не всегда приглядные замыслы.

— Много людей при этом погибнет, — заметил киммериец.

— Неважно, — с глубокой убежденностью отвечал Трибун. — Легионы Оззрика спасли гораздо больше жизней, чем погубили. Суди сам. Если армия раз за разом одерживает победы, народы будут склоняться перед ней сами.

— Страх как основа мира? — усмехнулся Конан.

— Не страх, — терпеливо отвечал Ортегиан, словно учитель, объясняющий ученику сложное, по очень важное уравнение. — А нечто более важное, великое, я бы сказал. Люди, как животные, — признают право сильного на власть. А посмотри на пиктов! Черные Королевства! Эти дикари погружены в вечную войну друг с другом, — только потому, что среди них никак не найдется лучшего народа. Того, перед кем с благодарностью склонятся все остальные, поняв, что только смирение перед его властью принесет им покой и процветание.

Далеко внизу выстраивались отряды боевых магов.

Худые, с изможденными лицами и очень слабые телом — они превращались в мощное оружие нападения, если их прикрывали всадники и пехотинцы. Как правило, в бою один на один у воина нет никакого шанса против опытного волшебника. Поэтому противник обычно стремится уничтожить чародеев в первую очередь.

Боевой маг на поле боя — почти что смертник. Лишь немногим из них удается вернуться домой живыми, и Гроциус, сохранивший одну лишь голову, вполне мог считать, что ему повезло.

Впрочем, в этих людях давно исчезло все человеческое. Страх, отчаяние, желание жить, — подобные чувства не ведомы колдунам, посвятившим себя искусству сражения. Они идут в бой с тем же безразличием, с каким твердят новые заклинания или совершают утреннюю молитву богам, чьи имена вряд ли вспомнят в другое время дня.

По другую сторону рва тренировались паучьи всадники — верхом на мохнатых восьмилапых тварях, они скользили по изумрудной траве, словно черные капли зла. Каждый наездник был вооружен пикой, наконечник которой сиял и вспыхивал молниями, — все в элитных отрядах носили только заговоренное оружие.

Правая рука Ортегиана сжалась в кулак.

— Хотите узнать, чего стоит народ? Взгляните на его войско. Если солдаты трусливы, а генералы изнежены, если легионы способны лишь пожирать собственный край, словно саранча, — и люди вокруг воспринимают это как должное, — такая страна обречена на скорую гибель.

Глаза Трибуна вспыхнули, и Конан поймал себя на странной нелепой мысли, что безногий, уродливый карлик стал в этот миг по-своему прекрасен, — так порой мы видим красоту в смерти или отчаянии.

— Люди осуждают войну, — молвил Ортегиан. — Тщатся противопоставить ей творчество! духовность! поэзию! Но скажи мне, Конан, разве создать армию — не искусство? Я беру горсть жалких, оборванных смердов, феллахов, чьи мозги ссохлись от тупой работы на поле — и превращаю их в воинов. Какой бард, какой ваятель способен свершить подобное превращение?

— Размозжить противнику череп дубинкой — это ты называешь духовностью? — поинтересовался Конан.

— Ты не прав, — твердо отвечал Трибун. — Сила оружия — именно духовная. Разве цель армии в том, чтобы убивать? Грабить? Так поступают только каратели и мародеры. Нет! Задача солдата — покорить врага, победить не на поле сражения, а в сердце.

Он наклонил голову, — осознав, что слишком поддался чувствам, стал чересчур откровенен, и потому вновь натягивая на лицо маску иронии.

— Вижу, ты улыбаешься. Напрасно! Скажи, Конан, много ли войн заканчивалось полным истреблением одной из сторон? Нет, побежденный складывает оружие, хотя и мог бы еще сражаться. Он признает, что победитель имеет право взять над ним верх.

— Право сильного?

— Единственное реальное право! Взгляни на те законы, которые насаждаются в так называемых «прогрессивных» странах. Кого они защищают? Слабых! Согласен, в какой-то мере это разумно. Но чего стоит страна, в которой культивируют, поощряют бессилие? Рано или поздно она превратился в жалкое сборище трусов, способных только на то, чтобы покориться завоевателю — но слишком глупых, чтобы понять это вовремя, и потому обреченных на кровавую бойню…

56
{"b":"139078","o":1}