Ветви высокого колючего кустарника с мелкими душистыми цветами сплелись над тропой, спасая от солнца и давая приют множеству странных тварей с длинными складчатыми телами, шестью темными непрозрачными крыльями, на концах которых располагались выпуклые зеленые глаза, и такими тонкими лапками, висящими, как волоски, что от легчайшего движения воздуха они путались между собой в невесомый серый жгут.

Конан не знал их названия и поначалу слегка опасался длинных хоботков, свернутых трубочкой.

Но они были так пугливы, разлетаясь при его приближении с тонкими щебетом, смешно пряча тельца за белыми цветами, одновременно выставляя крылья с перепуганными глазами, что северянин лишь забавлялся, наблюдая их неловкие попытки слиться с шуршащими стенами туннеля.

Конан понимал, почему дорогой этой никто не пользовался — ступени то и дело исчезали, под ногами осыпалась смешанная масса песка, камней и сухой глины. Местами дорожка становилось опасной из-за крайней крутизны.

Киммериец глубоко вдавливал каблуки сапог в оползень, иногда с шипением боли хватался руками за колючий кустарник. Но продолжал идти этим, самым коротким путем.

Никто во дворце не высказывал недовольства Фогарридом или пожелания, чтобы гость воздержался от встречи с ним. Однако Конан считал благоразумным как можно меньше людей посвящать в свои планы, стараясь пройти к старому другу незамеченным.

Громкие команды, приглушенный стук копий о деревянные мишени, пение летящих стрел, лязганье мечей — все звуки боевого лагеря третьего уровня оставались справа.

Лишь на короткое время Конан вышел из туннеля на узком краю террасы, врастающей в гору, сливаясь с ней, и тут же вновь скрылся в зеленом прикрытии.

Солдаты охранного поста, расположенного на конце каменного крыла, были заняты наблюдением за подступами к городу. Лишь один из них обратил внимание на Конана, но не остановил его. Все знали, что он вхож к Трибуну, а может быть и личный гость главнокомандующего.

Во втором городе, прежде чем вернуться на тропу, следовало обойти несколько нескладных строений, загораживающих дорогу. Нежно зазвучала семиструнная цитра царин, звонко отбивал такт бронзовый молоточек равиоса.

Невидимый музыкант ударял по шестнадцати бронзовым прямоугольным пластинкам разной толщины, двойным рядом расположенным на высокой подставке. Слышалось хлопанье ладоней и одобрительные выкрики мужских голосов.

Завернув за ближайший дом, Конан невольно становился, привлеченный красочным зрелищем. На пороге дома, в плетеном кресле сидела нарумяненная и набеленная матрона, обмахивавшая лицо веером из белых перьев.

На маленькой площади танцевала девушка в полупрозрачных шальварах, приспущенных на бедрах и коротенькой облегающей рубашке. Босые ступни с черными крашеными ногтями мягко касались пыльного утоптанного клочка земли, тонкие щиколотки охватывали медные извивающиеся змеи, плоские головки которых с высунутыми жалами то скрывались под сборками стянутых тесемками внизу штанин, то вновь появлялись, поблескивая зелеными камнями глаз.

Исчезновения гадюк были настолько естественными, что распаленным солдатам представлялось, как они извиваются под тонкой тканью, стараясь заползти повыше. Раздавались весьма вольные комментарии, па которые пляшущая не обращала внимания, отдавшись сладострастному танцу, почти не двигаясь с места.

Смуглые бедра колыхались, демонстрируя плавный переход к тонкой талии, нежный живот, покрытый алой татуировкой.

Тонкие руки, затянутые браслетами, изгибались так, что казалось, они сами превратились в змей, подобных тем, что прильнули к щиколоткам.

Красивое лицо было слегка запрокинуто и четыре толстые косы тяжело свисали к земле, вздрагивая и оплетая друг друга. Струны цитры трогал нежными пальцами золотоволосый мальчик, толстый бело-розовый евнух выводил мелодию бронзовых пластинок.

В окружающей толпе виднелись солдаты, отпущенные с дежурства. Горожане, в зависимости от характера и общественного положения искренне веселились или делали вид, что лишь приостановились на миг, спеша по своим делам, далеким от разнузданных увеселений.

Изредка кое-кто шмыгал за спину хозяйки, солдаты заходили группками, со смехом, подталкивая друг друга локтями. Выходили невидимо, из второй двери, дабы не смутить особо чувствительных отцов семейств.

Конану нравилась девушка и ее танец, вместе с которым она отстранялась от толпы, грубой и неизбежной действительности, оставаясь в том мире, который создала для себя. Северянин понял, что она была слишком прекрасна и слишком много людей привлекала содержательнице притона, чтобы та посмела удовлетворить многочисленные просьбы мужчин о встрече.

Танцовщица была свободна и сама выбирала тех, кого одаривала мгновением своей любви. Он посетовал на то, что слишком задержался, высмотрел новый поворот к тропе и вскоре почувствовал зловоние и опасный, угрожающий, скандальный шум Нижнего города.

Странные фигуры мелькали между жалкими хижинами, смешав день и ночь, и оглядываясь через плечо так же настороженно, как будто полночная мгла и безжалостный преследователь дышали в затылок.

Обнаженные торсы со следами ножевых ранений, рваными зажившими бороздами чьих-то когтей, человеческих, звериных или от особой плетки с крючьями на конце, мелькали среди грязных рубах, рваных туник, шкур, наброшенных на плечи и завязанных толстыми веревками у горла и вокруг пояса.

Они подавали знаки, понятные лишь друг другу, о чем-то сговаривались, так же злобно поглядывая на приближающихся посторонних, как два объединившихся против всех падальщика, занятых трапезой.

Из покосившейся глиняной харчевни доносился запах, едва ли лучший, чем от расположенного поблизости кладбища. Конан невольно задумался о составе блюд, изготавливаемых расторопным здоровяком хозяином, привычно семенившим между грубыми столами, видными в распахнутые двери.

Вместо ноги, потерянной в неведомом бою, поверх штанины была прикручена деревяшка, сработанная не искусным мастером, заменявшим неумение старанием. Стянутая железными скобами, расширяющаяся кверху опора явно была сделана на века.

Женщины с ведрами, набирающие воду в нечистом бассейне, ходили здесь свободно — они были своими и по установившейся незыблемой традиции не подвергались опасности, даже если были женами и дочерьми самых жалких мастеровых, ничего общего с преступным миром не имевшими.

Нечистоты непринужденно выплескивались за двери хижин, собираясь и застаиваясь в подобии канав, которые со временем обвалились, превратившись в смрадные болота.

Конан поторопился выйти из города, следуя тем же путем, что и ведомые Сагурном ополченцы. На плато поискал глазами отряд Корделии, но не увидев девушку, стал забирать влево, обходя пылающую Золотую гору.

Отшельник жил за нею. Его обиталищем стала Змеиная гора, высокая, но не слишком крутая, обильно поросшая тисовым лесом, плетущимся кустарником сориатио, нижние тяжелые ветви которого, увешанные плодами опускались до земли, создавая прохладные убежища для жителей змеиного царства.

Такое соседство было весьма удобно для отшельника, отпугивая праздных посетителей. Тех же, кто шел за делом, был гостем, змеи, страшные на вид, неизвестных пород, не пугали — они не были ядовиты, о чем знали немногие, сохраняя тайну не только по просьбе Фогаррида, по и для собственного удобства — для многих посетителей были нежелательны лишние встречи.

Ступая с камня на камень легко, ощущая собственную силу и ловкость, наслаждаясь прохладой полутемного леса, Конан быстро достиг плоской вершины.

К ней со стороны, противоположной лесу, примыкала, возвышаясь над ней, череда горных отрогов. Видны были только ближние, да и то не полностью, вершины терялись в белом пухлом месиве не то облаков, не то плотного тумана.

Киммериец испытывал растущее нетерпение, желая увидеть старика, услышать наконец его собственное мнение относительно событий в стране, отстранивших бывшего вождя от власти.

Воин на мгновение задержался у кромки леса, почти скрытый кустарником, наблюдая за Фогарридом, сидевшим на камне перед маленькой площадкой, засыпанной песком.