– А если я покажу вам ее? Что вы станете делать с полученными знаниями? Интересно, вы хоть представляете, что именно ищете? – Сорсель требовательно посмотрел на Гранта, не дождался ответа и отвернулся, пренебрежительно фыркнув.

– Белый остров, – сказала Марина. Она не сводила глаз с Сорселя, не обращая внимания на злые или подозрительные взгляды своих спутников, сосредоточенные на ней. Сорсель пристально смотрел на нее. Уголки его губ дернулись вверх в улыбке, но Грант не понял, показывал ли хозяин дома уважение или торжествовал маленькую победу. – Белый остров стал местом последнего упокоения Ахилла, мать перевезла туда тело сына после его гибели у стен Трои. Оттуда и пошел культ Ахилла. Табличка содержит ключ, который поможет нам отыскать этот остров.

Сорсель рассмеялся несколько едко:

– Может быть. Но как вы им воспользуетесь? Вам удалось расшифровать минойский алфавит? – Ответ он прочел на их лицах. – Полагаю, нет. Многие пытались это сделать – я и сам, и не один раз. Такая табличка – словно женщина. Можно владеть ее телом, но свои секреты она не отдаст никому. – Он выпустил колечко дыма. – Вы знаете, каково изначальное значение слова «музей»? Это был не выставочный зал, куда необразованные люди могли прийти поглазеть на предметы, значение которых им никогда не удастся понять. Это был храм, посвященный музам, музейон, святилище богини памяти. Служившие в нем мужчины принадлежали к священному ордену жрецов и поэтов, и не было там никаких туристов, которые платят по два гроша, чтобы их развлекали.

– Ну мы-то не туристы, – выпалил Джексон. – Профессор Рид вон – из Оксфордского университета.

Сорсель рассмеялся:

– Я был в Оксфорде. В молодости я посетил все столицы учености. Париж, Берлин, Оксфорд. Я сидел у ног самых великих из ученых мужей и расспрашивал их о Троянской войне. Они смеялись надо мной. Даже когда Шлиман доказал, что Гомер был прав, они не могли с этим согласиться. Они распространяли о нем ложь – что он приправлял свои находки безделушками, купленными на афинских рынках, что его отчеты о раскопках были придуманы, что он сам не мог различить культурные слои в своих находках. Клевета! Когда он поехал в Трою, они говорили, что он ничего не найдет. Когда он нашел, да не один, а с полдесятка городов, они заявили, что ни один не подходит для того, чтобы называться Троей, – одни слишком ранние, другие слишком поздние, или в слоях не прослеживается никаких признаков военных действий. Они высмеивали его, потому что их слабого воображения не хватало на то, чтобы ему поверить. И эти люди решили, что я – еще один Шлиман, богатый мальчик, который хочет потратить свои деньги на то, чтобы строить воображаемые замки. Для них не было времени героев. Они – маленькие люди с ограниченным умом, который не может понять настоящего масштаба героев. Их мнение для меня мало что значило. И я решил, что, насколько смогу себе позволить, стану собирать памятники эпохи героев и с почестями хранить их славу. К тому же Белый остров не спрятан, как не были спрятаны ни Троя, ни Микены. Если люди потеряли его, так только потому, что в него не верили. Вы же знаете историю Кассандры, троянской пророчицы, чьим уделом было говорить правду, но ей никогда не верили? Это она – настоящая героиня истории, а вовсе не Елена, Ахилл или Одиссей. В течение трех тысяч лет правда истории Трои была известна каждому поколению, и каждое поколение, по слабости ума, отказывалось в нее поверить.

– Но все источники друг другу противоречат, – наконец вставила слово Марина. – В зависимости от того, кому веришь – Плинию, Павсанию, Ликофрону, Страбону или Арриану, – остров может быть в устье Дуная или Днепра или вообще где-то в открытом море.

Сорсель одобрительно кивнул. В его взгляде проскользнуло нечто почти родительское, словно отец восхищался старательной дочерью, но в то же время было там и что-то ненасытное, жадное, будто он вышел на охоту. Он встал, пересек кабинет и подошел к стене. Снял с одной из полок тонкий коричневый томик и положил его на низкий стол посередине комнаты. Раскрыв книгу, на развороте страниц которой помещалась карта, он разгладил корешок. Гости подались вперед, чтобы лучше видеть.

– Черное море. – На толстой кремовой бумаге море выглядело как какой-то орган тела, опутанный, словно венами, реками, притоками и проливами. – Вот, – Сорсель указал в северо-западный угол, – здесь устье Дуная, а здесь самый северный объект – Днепр. Между ними, посередине, – Днестр. Между каждым из них – сотня километров. Alors…^[43]

Из жестяной коробки он вынул деревянный циркуль и вручил его Марине.

– Мадемуазель, покажите нам расстояние в пять сотен стадий от устья Днестра.

Марина развела ножки циркуля в соответствии с масштабом карты, потом поставила одну иглу на узкий залив и повернула. Круг, который она описала, коснулся и устья Днепра, и устья Дуная.

– Не понимаю, куда это может нас привести, – произнес Рид.

Сорсель не стал ему отвечать.

– Плиний – hareng saur, как вы говорите, – «копченая селедка», сбивает со следа. Здесь, – он постучал серебряным карандашиком по устью Днепра, – находилась греческая колония Ольвия. Она была основана в шестом веке до Рождества Христова переселенцами из Милета, которые приехали покупать у скифов меха и драгоценные камни. Ахилл был местным героем – святым покровителем, понимаете? На маленьком острове, в том месте, где река впадает в море, они построили в его честь храм. Но сделали они это потому, что знали историю о Белом острове, потому, что имя Ахилла уже было связано с этими местами. Много веков спустя писатели и географы вспомнили истории о Белом острове, вспомнили, что на острове возле Ольвии был храм, и решили, что это одно и то же.

– Значит, если он не там, то в дельте Дуная.

– C'est possible.^[44] В это верили Павсаний и Ликофрон, а в месте впадения Дуная в море расположено очень много островов. Но Павсаний никогда не бывал на Черном море. Он повторил то, что вычитал в старом источнике. И неправильно перевел при этом. Правильно было бы читать не в дельте Дуная, а напротив.

Марина пальчиком провела по нарисованной карандашом дуге – от дельты Дуная через открытое море обратно к северному берегу. Палец скользил по карте и на самой дальней точке дуги на миг замер. У кончика ногтя на бумаге виднелось темное пятнышко, почти перечеркнутое карандашной линией. Это могла быть чернильная клякса или мушиный след, но Марина, вглядевшись, увидела…

– Это остров. – Она поморгала, чтобы снять напряжение с глаз. – Какой?

– По-турецки он называется Илонда. – Сорсель улыбнулся, увидев, что они не понимают. – По-гречески – Офидонис.

– Змеиный остров, – почти одновременно произнесли Марина и Грант.

Сорсель кивнул.

– Вам известно символическое значение змеи. Она вползает в темные норы в земле, в самые дальние глубины, куда не может проникнуть ни один человек. Она имеет власть над смертью, но и над жизнью тоже.

– Над жизнью? – с сомнением переспросил Грант.

В углу страницы Сорсель изобразил вертикальную волнистую линию и разделил ее надвое прямой.

– Вам известна эмблема фармацевтов? Змея, обвившаяся вокруг жезла. Это древний греческий знак, жезл Асклепия. Змея – один из самых ранних символов первобытной жизни, без пола, без возраста, она способна обновляться, сбрасывая старую кожу. Змеи также ассоциировались с даром пророчества. Пророчице Кассандре, когда родители оставляли ее одну, змеи лизали глаза и уши, и она получила свой дар. Жрицей Аполлона в Дельфах была Пифия, змея-питон в женском обличье; она входила в транс, чтобы объявить пророчество.

– Как минойская женщина-змея, – вставил Грант.

Женский образ со змеями, обвившимися вокруг грудей и бедер, преследовал его неотступно.

Сорсель иронически поднял бровь, словно учитель, которого удивил ученик с последней парты: