– Они? – нервно переспросил Мьюр. – Кто такие они?

– Люди, которые спрятали настоящий метеорит. – Рид, не замечая закипающего от злости Мьюра, безмятежно смотрел на священный камень. – Видите небольшое углубление наверху? Думаю, здесь и лежал тот кусочек, который нашел Пембертон. Они его отпилили и положили сюда, чтобы придать изображению силу оригинала. Если хотите, это такая умиротворяющая жертва богам. – Он едва заметно улыбнулся, но Мьюр этого не заметил.

– Они, они… Кто это был? Пембертон? Нацисты? Какой-нибудь местный пастух, который забрел не в ту пещеру?

– Нет-нет. – Рид опустился на колени и стал рассматривать черепки, разложенные на каменной скамье. – Метеорит пропал задолго до этого времени, примерно тогда, когда начали писать Библию.

Мьюр побледнел:

– Вы хотите сказать, что мы опоздали на пару тысяч лет?

– Не Новый Завет. – Кажется, Рид забыл, о чем разговор, пока разглядывал предмет, найденный в самой дальней куче. Он поднес его к фонарю, поворачивая то в одну, то в другую сторону. Потом так же внезапно продолжил: – Метеорит забрали примерно тогда, когда Моисей выводил свой народ из Египта. Три тысячи лет назад плюс-минус сотня.

– Господи боже мой!

Мьюр прислонился к стене и сунул в рот незажженную сигарету. Грант и Марина смотрели друг на друга с недоумением, а тем временем Рид разглядывал керамические черепки в дальнем конце пещеры.

– И что мы будем делать? – задал вопрос Мьюр, ни к кому конкретно не обращаясь.

Рид поднялся и отряхнул пыль с колен. Свет фонаря блеснул в стеклах его очков, а голова с поднявшейся прядью волос отбросила рогатую тень на стену за спиной.

– Пожалуй, я знаю, куда его унесли.

Корабль «Калисти»,

северная часть Эгейского моря.

Четыре дня спустя

– Расскажите-ка еще раз.

Они сидели на палубе пересекавшего Эгейское море парома. Этот маршрут всегда был очень загружен – в свое время он повидал и героев, и богов, и сотни кораблей, в мстительном порыве идущих разорять чужие города. Некоторые персонажи тут и остались: близнецы, братья Кастор и Полидевк, ходившие с Ясоном на «Арго», Пегас, который перенес Персея и Андромеду через море в Грецию, Геракл, отправившийся за море, чтобы совершить свои подвиги. Они сияли в ночном небе, а под луной лежала на воде серебряная дорожка.

– Думаю, Пембертон догадался. Строки из «Илиады», которые он записал… он же не о немцах думал. Наверное, он процитировал их, потому что установил какую-то связь.

Рид поерзал на жесткой деревянной скамье и затянул поплотнее шарф на шее. Мьюр, Грант и Марина сидели вокруг него, словно студенты на семинаре. На столе перед ними лежали два керамических обломка, глиняная табличка и дневник Пембертона.

– Чтобы понять, надо начинать с минойцев. Или, точнее, со времени заката их культуры. Примерно полторы тысячи лет до нашей эры они находились в расцвете своего могущества. Их достижения в архитектуре, живописи, скульптуре и письменности стали высочайшей точкой развития европейской цивилизации на следующую тысячу лет. А потом…

– Хлоп! И ничего не стало…

Рид свирепо посмотрел на Гранта поверх очков:

– Вы, мистер Грант, уже знаете эту историю?

– Просто угадал. По опыту могу сказать, что, когда все идет лучше некуда, самое время заряжать ружье.

– «Хлоп» в данном случае был буквальный. На острове Тера, или там, где он когда-то был, началось извержение вулкана. Теперь вместо того острова – кольцо крохотных островков вокруг огромной ямы в море. Остров лишился вершины, а земля, наверное, дрогнула до основания. Можно догадаться, что было потом – землетрясения, приливные волны, которые ходили в Средиземном море, будто в большой ванне, пепел, словно снег, покрывший острова. Все минойские города были разрушены. Цивилизация погибла.

– Но минойцы не исчезли, – возразила Марина. – Народ пострадал, но не исчез.

– Да, действительно. – Рид сделал паузу, дожидаясь, пока стюард поставит на стол четыре чашки кофе. – Когда, как говорится, пыль осела, они пришли в себя и попробовали жить дальше. Но тут появилось новое затруднение. Минойская культура вдруг начала распространяться по всей материковой Греции.

– Наверное, ее принесло приливной волной, – предположил Грант.

Рид проигнорировал его замечание.

– В крупнейших греческих центрах – Микенах, Тиринфе, Аргосе – минойское искусство и керамика обретают все большую популярность. Тем временем на Крите появляются самые разнообразные предметы из других стран. Новые типы мечей и пик, колесницы – словом, те вещи, которые мирным минойцам раньше были ни для чего не нужны.

Мьюр отхлебнул кофе:

– По мне, так греки, похоже, воспользовались катаклизмом, чтобы установить контроль над минойцами.

– А может быть, как раз наоборот, – возразила Марина. – Может быть, это минойцы начали основывать колонии в Греции.

– Вряд ли, – округлил глаза Мьюр. – Танки идут в одну сторону, а грузовики с награбленным добром – в противоположную. По-другому никогда не бывает.

– Ученые до сих пор спорят, – вежливо ответил Рид. – Свидетельства неубедительны. Я скорее соглашусь с мистером Мьюром. Крит пострадал от извержения вулкана как раз тогда, когда греки с материка набирали силу. Разумно предположить, что те минойцы, которые пережили катаклизм, не могли не оказаться в зоне влияния микенцев.

– Совсем как мы и чертовы янки. Что для одной страны несчастье… – Грант кашлянул. – Для тех, кто вырос, не читая Гомера с колыбели, поясните, пожалуйста, кто такие микенцы?

– Греки великой эпохи героев, – ответила Марина.

– Догреческая культура, – поправил ее Рид. – Период, на который ссылаются греческие мифы и который описывает Гомер. Цивилизация Агамемнона, Одиссея, Менелая и Ахилла – если верить легендам. С исторической точки зрения это, скорее всего, была культура воинов и пиратов, свободный союз полунезависимых городов-государств, плативших дань верховному правителю, столица которого находилась в Микенах. Расцвет этой культуры пришелся на начало второго тысячелетия до нашей эры, а потом, внезапно, примерно в тысяча двухсотом году… – Рид саркастически посмотрел на Гранта. – Хлоп. Все было утрачено, и в Греции начался упадок, который продолжался пятьсот лет. Появились захватчики – они, скорее всего, и были предками современных греков. Они увидели то, что оставили после себя микенцы, – огромные стены, изящные украшения, затейливое оружие и доспехи… В потемках собственного существования они не могли представить, что за люди сотворили такие вещи, и для объяснения придумали мифы. Только циклопы и гиганты могли заложить массивные основания стен, а украшения могли сделать наделенные волшебством ремесленники, мечами же могли владеть лишь герои, потомки богов. Как все варвары, вместо того чтобы принять вызов цивилизации, они перетолковали ее достижения – лишь бы оправдать собственную неразвитость.

– Хотя потом эти же самые люди заложили основы для всей вашей западной цивилизации, – едко сказала Марина. Кажется, выступление Рида она приняла на собственный счет. – Философия, демократия, математика, литература. А что касается мифов, то есть и другая теория.

Мьюр застонал:

– У вас, ребята, всегда есть другая теория.

– Время, когда мы перестанем предлагать теории, станет временем варваров, – твердо ответил Рид и заслужил больше симпатии во взгляде Марины.

– А что, если мифы придуманы не завоевателями? – спросила она. – Что, если это были истории, записанные самими микенцами через поколения?

– Вряд ли, – возразил Рид. – Мифы так запутаны и противоречивы – даже грекам, когда они пытались их записать, пришлось приложить немало усилий, чтобы разобраться.

– А Гомер?

– Гомер был поэт. – Тон Рида, обычно мягкий, вдруг посуровел. – Мифы для него стали пряжей, из которой он ткал свои произведения, но результат – чистая поэзия.