– Сколько еще? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

– Долго, если будешь меня прерывать. – Марина сосредоточенно нахмурилась. – Здесь много линейного письма Б, которое я не понимаю. Думаю, Пембертон пытался его расшифровать.

Грант не знал, что такое линейное письмо, но сейчас это его не интересовало. Машина скрылась на тесных улицах деревни.

«Может, это просто какой-то местный богатей, пускающий пыль в глаза соседям, – сказал себе Грант. – Или чиновник из Ираклиона явился произвести впечатление на народ».

– У вас здесь много легковых автомобилей?

– У Йоргоса в долине есть «форд».

В нескольких сотнях ярдов от дома из узкого переулка на дорогу в яблоневых садах высунулась черная морда. Грант коснулся «уэбли», засунутого за пояс.

– А патроны в той коробке есть?

– Были, но я использовала их против немцев. – Марина подняла взгляд, скорее любопытный, чем раздраженный. – А почему ты спрашиваешь?

Машина остановилась перед воротами. Двигатель еще раз рыкнул и вдруг замолчал в тишине. Из машины вышли двое в темных шляпах и пальто; один открыл багажник и вытащил длинный тупорылый сверток, упакованный в коричневую бумагу.

– Потому что к нам гости.

Грант протиснулся сквозь маленькое окошко в задней части дома и спрыгнул на землю. За углом слышался металлический звук подкованных ботинок – по дорожке к передней двери. Кто бы ни были эти гости, они нисколько не беспокоились, что их могут услышать. Грант не знал, хорошо это или нет.

Шаги остановились у двери, и в нее ударил кулак.

«Получается нелепый звук, когда большой сильный человек пытается вести себя непринужденно», – подумал Грант.

Еще удары и нетерпеливое постукивание – гости переминались с ноги на ногу.

– Может, это страховые агенты? – прошептал Грант.

Громкий стук прокатился по саду, за ним последовал треск дерева. Это распахнулась дверь – наверное, под ударом подкованного ботинка. Через несколько секунд раздался грохот переворачиваемой мебели, стук опрокидываемых на пол ящиков. Лицо стоявшей рядом Марины потемнело от гнева. Грант стиснул ее руку, впившись ногтями в запястье.

– С другой стороны дома есть окно?

Она покачала головой.

– Хорошо. Идем.

Скрываясь за домом, они бегом пересекли кусочек взрыхленной земли, перепрыгнули через полуразрушенную стену и нырнули в неглубокий овражек на склоне горы. Под ногами захрустели осыпавшиеся камешки и гравий, но люди в доме были так заняты разорением, что в шуме, который они производили, потонули все звуки, издаваемые Мариной и Грантом. Из дома доносились злые крики, но стены глушили их, и Грант не мог разобрать, на каком языке там разговаривают. На английском?

Он и Марина по-пластунски поползли по оврагу. Когда Грант решил, что они достаточно удалились, он махнул рукой Марине, призывая ее остановиться. Нещадно палило полуденное солнце, и рубашка Гранта промокла, пока он взбирался вверх по склону. Сжимая «уэбли», Грант осторожно приподнялся и выглянул из оврага.

В доме все стихло. С того места, где лежал Грант, не было видно ни входной двери, ни автомобиля, но в обрамленном занавесками окне гостиной он заметил темную фигуру – она стояла в глубине комнаты. По тому, как человек жестикулировал и двигался, Грант заключил, что внутри разгорелся спор. Он повернулся к Марине.

– Тетрадь у тебя?

Марина приподняла ее, показывая. На потертом кожаном переплете появилось несколько новых царапин, но больше повреждений не было.

– Они за ней пришли?

– Ну не для того же, чтобы поболтать с тобой в свое удовольствие.

– А кто они?

У Гранта были догадки, но он предпочел придержать их и лишь вяло пожал плечами:

– Лучше нам с ними не знакомиться.

Он глянул вниз со склона. Темная фигура исчезла. С дальней стороны дома кашлянул и завелся двигатель, и через несколько минут Грант увидел, как вниз по дороге в деревню проехала машина. Она втиснулась в узкий переулок между домами и исчезла. Марина стала подниматься, но в тот же миг Грант схватил ее за руку и дернул вниз так, что она чуть не упала на него. Марина отшатнулась, зарычав от ярости, и, когда она разогнулась, Грант заметил, как словно бы из ниоткуда у нее в руке блеснул маленький ножик.

– Что ты делаешь?

Платье ее сбилось, и вырез ворота съехал вниз. Она, кажется, этого не заметила.

– Туда нельзя возвращаться, – сказал Грант.

Он демонстративно перевел взгляд с ножа в ее руке на открытую кожу ниже ключиц. Из-под черного платья выглядывал бутончик белых кружев.

Марина поправила платье, подтянув ворот.

– Почему? Сначала являешься ты, когда я не хочу тебя видеть, а еще через час два головореза разоряют мой дом, словно дикие звери. Я должна считать это совпадением?

– Нет, конечно.

– Тогда какого черта ты указываешь, что мне делать?

– Потому что, если ты войдешь в свою дверь, это будет последнее дело, которое ты сделаешь в этой жизни.

Грант указал на дом. В окно было видно, что пол усыпан деревянными обломками, битой посудой, разорванными фотографиями, разбросанными украшениями. На этом фоне дуло винтовки казалось почти незаметным. Даже увидев, его можно было принять за один из обломков домашней утвари. Только когда оно шевельнулось, какое-то несоответствие светотеней насторожило взгляд. Марина, которая провела много времени в дозорах, высматривая именно такие признаки, заметила его тотчас.

– Один из них остался. – Марина снова присела. – Думаешь, он нас заметил?

– Если так, то мы скоро узнаем.

– А то можем его застать врасплох.

Ее глаза блеснули жестокой радостью – этот взгляд Грант запомнил еще с войны. Жители Крита ничто так не любят, как кровную месть, и фашистам пришлось дорого заплатить, чтобы это понять.

– У тебя револьвер. Я отвлеку его, пошумев у двери, а ты достанешь его через окно… – Она осеклась, увидев, что Грант отрицательно качает головой. – Почему нет?

– Потому что каждый час, который он просидит тут, поджидая нас, мы используем на то, чтобы убраться отсюда подальше.

Большую часть дня они прошагали в сторону горного массива, поднявшегося с восточной стороны горизонта. Перед самыми сумерками нашли пустую пастушью хижину на высокогорном лугу; предыдущий обитатель оставил дрова, одеяла и две банки из военного пайка – наверное, трофеи прошедшей войны. Грант развел огонь, они закутались в одеяла и сели, съежившись, вокруг огня. Вниз, в долины, уже пришла весна, но в горах еще держалась зима. На северных склонах в углублениях там и сям лежали пятна снега, а вершина до сих пор была покрыта белой шубой. Вокруг свистел холодный ветер, и Грант поплотнее завернулся в одеяло. Самым естественным было бы вдвоем закутаться в одно одеяло, как они и делали не раз холодными ночами во время войны, но он не осмелился.

Они поели, и Марина вытащила тетрадь. Поднесла ее к огню, и на страницах заиграли отсветы пламени. Грант боролся с опасением, что шальной уголек может положить конец их поискам еще до начала действий.

– За два месяца до оккупации Пембертон ездил в Афины. Я еще подумала: как странно, что он поехал, – ведь все знали, что немцы наступают, и на пароме почти не было мест, потому что солдаты ехали на фронт. Но он сказал, что ему надо ехать. Когда он вернулся, что-то изменилось. Он ничего не сказал, но я видела, что он захвачен какой-то новой идеей. Находил ли он новый участок для раскопок или предмет, который не мог однозначно классифицировать, он становился таким. Тогда на вилле долго горел по ночам свет, а сам Пембертон становился отстраненным, напряженным. Конечно, в те последние дни все были взвинчены, поэтому мы не очень обращали на него внимание. Потом уже я узнала, что он был на востоке острова, возле Ситеи. Он что-то искал.

– Поэтому ты и ведешь меня на восток?

– Да. – Марина посмотрела на тетрадь и нахмурилась, размышляя. – Если бы он что-то нашел, то записал бы здесь. – Она пропустила пальцы сквозь распущенные волосы. – Но я ничего здесь не нахожу.