В казино его больше не пускали, заворачивали при входе. Вместо этого раз в несколько дней он сидел в баре, расположенном в полумиле от трейлера, играл в видеопокер до тех пор, пока бармена не начинало подташнивать от вони и тот не прогонял его. Тогда Боб брал еще одну бутылку джина, тащился к себе, выпивал ее и, не успев выбросить, отключался. Утром или когда кто-нибудь слишком сильно колотил в стену, Боб вставал и выкидывал бутылку.

Последняя ночь выдалась не как обычно одно-, а двухбутылочной. А может, это были две такие ночи подряд или даже три – Боб уже не знал.

Он мало что помнил. По телевизору ему сказали, что сегодня среда, но в какой день у него начался запой, Боб представления не имел. Последний посетитель приехал к нему ближе к вечеру, после чего он только и делал, что пил, спал, просыпался, опять наливал себе стакан джина и снова заваливался. И вот на тебе – уже и среда.

Боб вздохнул. Ему хотелось помочиться.

Он встал, пошатнулся и уперся в стену, сохраняя равновесие. Трейлер покачнулся перед его глазами, голова закружилась, но через несколько секунд все прошло – трейлер и голова встали на место. Боб ступил с матраса на пол, увидел, как от него в разные стороны брызнули тараканы. В полуметре от него валялись две пустые бутылки. Боб сел на корточки, поднял их, посмотрел внутрь. В каждой нашлось немного джина, совсем немного, но вполне достаточно, чтобы смочить воспаленный язык. Боб поочередно запрокинул их, подержал надо ртом, повертел языком в горлышке, слизывая остатки. Организм его был настолько отравлен алкоголем, что даже такое незначительное его количество вызвало в желудке колики. Боб несколько раз сглотнул, чтобы сдержать тошноту.

Он взял бутылки за горлышки, повел взглядом, ища свои сандалии, увидел их под стулом, сунул в них босые ноги, зашлепал к боковой двери трейлера. Сандалии больно стучали ему по пяткам. Щеколды на двери давно не было. Боб коленом открыл дверь, и в трейлер ворвался яркий дневной свет. Боб, голый, шурша сандалиями, направился в расстилавшуюся за его жилищем пустыню.

Солнце жгло невыносимо, напоминая желтый факел, разгоревшийся над холмами. Боб прищурился. Кожа раскалилась и натянулась, грозя изжариться и лопнуть. С каждым вдохом внутри его разгоралась и жгла легкие домна.

Пенис скрючился, готовый низвергнуть в любую секунду. Боб стал мочиться на землю. Жидкость была идеально чистой. Поднялось облачко пыли, затем в небольшой ямке в земле образовался водоем. Боб продолжал мочиться. Брызги попадали ему на пальцы. Он с таким напряжением смотрел на исходившую из него струю, словно это была кровь его жизни. Водоем пенился и сильно отдавал джином. Пройдет всего несколько секунд, и он высохнет, испарится на удушающей жаре.

Струя перешла в капе́ль.

Швырнув вверх одну из бутылок, Боб смотрел, как она играет и искрится на солнце. Описав небольшую дугу, бутылка ударилась о землю. Боб услышал шуршание стекла на песке, увидел, как во все стороны от нее взметнулись клубы пыли и песка. Он осторожно повторил ритуал со второй бутылкой, наслаждаясь свистом рассекаемого ею воздуха и стуком от ее падения.

Бутылок валялось много, до сотни. Это его маленькое частное минное поле. Большинство бутылок покрыла пыль, но последние были девственно чисты, сверкая на солнце яркими, словно лазерными, лучами.

Боб покосился на пустыню. Он простоял всего несколько минут, и пора было уже возвращаться в трейлер, который хотя и не спасал от жары, но там по крайней мере тело не страдало от прямых солнечных лучей. Иссохшая кожа обгорала так часто, что кое-где на ней появились маленькие гноящиеся, никогда не заживавшие ранки. Здесь, на горячем солнце, они чесались невыносимо.

Боб медлил возвращаться, терпел.

Поначалу он не понял, что привлекло его взгляд. Он видел те же чахлые, продубленные ветром темные жесткие кустики, редкие кучки юкки, похожей на карликовые деревья. Они находились там же, где и всегда. Такими же были и далекие холмы. Блестели алмазами, как и всегда, стекла разбитых бутылок.

И все-таки что-то было не то.

Какой-то беспорядок в пейзаже. Боб обвел глазами пустыню, но не там, где солнце весело играло по его минному полю, куда он бросал свои бутылки, а за ним. Вдали и чуть в стороне под кустом объявились какие-то странные, тускло мерцающие предметы, крошечные алмазики, которых Боб раньше здесь не видел.

«Откуда они тут взялись?» – вяло подумал он.

Боб пожал плечами. Сам не понимая зачем, наверное, из любопытства, он зашаркал через пустыню к кусту, и чем ближе Боб подходил к нему, тем быстрее шел. Последние два десятка метров он преодолел почти бегом. Он давно потерял форму, потому быстро устал и задыхался, но продолжал семенить. Приблизившись к кусту, он остановился как вкопанный, разглядывая привлекшие его внимание блестящие предметы.

За сверкающие бриллианты Боб принял словно осыпанные звездами, поблескивавшие разноцветными огоньками части женского тела, большая часть которого была покрыта грязью.

Она лежала лицом вверх, полускрытая нависшим кустарником, в чем мать родила, безжизненная, неопределенного возраста. Кожа съежилась и местами лопнула, открытые глаза на жаре выпеклись и превратились в маленькие светящиеся точки, светлые волосы стали серыми от пыли. Рот раскрыт, словно в безмолвном крике, в него, на нечаянный пир, вползала вереница жуков. В безобразном трупе с трудом угадывалась фигура человека, не то что женская красота.

Боб опустился на колени.

Она пристально смотрела на него. Губы, совершенно бесцветные, сложились в улыбку. Боб осторожно, словно боясь, что она вдруг проснется и схватит его, протянул к ней руку. Но она продолжала оцепенело лежать. Кожа на ощупь напоминала наждачную бумагу.

Вдруг ее лицо исказилось. Боб затрясся. «Неужели она все-таки живая?» – забилась в его мозгу кошмарная мысль.

Он в ужасе смотрел на нее. Его рот раскрылся в сдавленном крике, исторгшемся из души, когда он увидел, как из ее носа, выворачивая ноздри, протиснулся жирный черный жук и наставил на него свои длинные усы-антенны. Боб отпрянул, попятился, потом вскочил и бросился бежать куда глаза глядят. Он устремился не к трейлеру, а, неуклюже переваливаясь, помчался к трассе. Сандалии слетели с него, но он не замечал этого. Безразличный к острым камням, царапавшим и полосовавшим ему ноги, с каждым шагом оставляя за собой кровавый след, Боб бежал, не сбавляя скорости и не оборачиваясь, будто боялся, что призрак жуткой девицы преследует его, наступая на пятки.

Серена Диал из главного полицейского управления Лас-Вегаса передвинула темные очки на кончик носа и принялась разглядывать тело.

– Замечательно, – пробормотала она.

Она ни к кому конкретно не обращалась, тем более что никого рядом не было, да и вид ей не нравился. К трупам, найденным в пустыне, она питала особое отвращение. Все они выглядели одинаково, словно пролежали на песке и солнце лет сто, а те, что иногда попадали к ней после хищников, являли собой еще более ужасающее зрелище – выклеванные глаза, свисающие куски плоти, торчащие белые кости. Нередко они возвращались к Серене в ночных кошмарах. Обычно она сталкивалась с иными трупами – с ножами в спине, с пулевыми отверстиями. Если на них не было крови или к ее приезду она вся вытекала, то смотреть на них можно было даже без рвоты. По крайней мере они выглядели как люди. Не так, как этот ужас.

Определенно женщина. Это определяется сразу. Солнце, конечно, сильно меняет тело, особенно если оно пролежало на нем очень долго, но случаев исчезновения пенисов пока не отмечалось. Груди, правда, становятся плоскими. «У нее они, правда, сохранились неплохо, – внезапно подумала Серена. – Занятно». Труп лежал, поблескивая на солнце, вперив в Серену остекленелые глаза. «Тоже интересно».

Серена села на корточки, вытянула голову, принялась дюйм за дюймом осматривать тело, не дотрагиваясь до него. Она начала с подошв, затем оглядела ноги, больше, чем требовала необходимость, рассматривала промежность, живот, груди и наконец лицо и губы, которые выглядели готовыми для жуткого поцелуя.