На вечере в клубе собрались: Луиза, Мария, Сара, Ева, Мелюзина, Пенелопа. Некоторые из них хорошо знали Полину. Она также была приглашена. Женщины оживленно болтали в зале ресторана, в котором столы были сдвинуты в один конец, словно предусматривались танцы. Они были в приподнятом настроении. Перспектива провести вечер исключительно в женской компании, довольно-таки редкая, делала их более развязными и визгливыми, чем группу их мужей.

— Мы так редко встречаемся! — воскликнула Пенелопа, которую одиночество угнетало больше других, ни шагу не ступавших без главы семейства.

— Я с тобой согласна, — подхватила Мелюзина, — с чего это мы прямо-таки неразлучны со своими муженьками?!

Говори только за себя, Мелю, — возразила Сара. — Том — муж лишь наполовину, мне и так нелегко заполучить его, а уж о том, чтоб не разлучаться, и речи нет… Он называет это «быть заживо погребенными друг в друге»! — Она делала вид, что ей смешно, хотя все знали, сколько ею из-за этого пролито слез.

— Я так рада, что пришла, — созналась Мелюзина, на которую накатило сразу все, что заставляло плакать женскую половину человечества.

Все были в сборе, не хватало лишь Бланш и Полины.

— Полина почти никогда не опаздывает, — удивилась Сара.

— Она не придет, — заявила Ева.

— А Бланш опоздает, — добавила Луиза.

— Сегодня среда, значит, у нее работы больше обычного, как всегда, когда в школе выходной, — пояснила Мелюзина.

— А Бланш и Полина знакомы? — поинтересовалась Ева.

— Их дети посещают один детский сад, — вступила в разговор Мария, — наверняка они видятся. А у Мелю возникла мысль представить их друг другу.

— Мелю решила собрать и молодых, и старых! — провозгласила Мелюзина.

— Бр-р! Так уж сразу и старые! — вставила Мария.

— Старая?! — удивилась Луиза. — Не знаю такого слова!

Дружба окрепла и закалилась с годами. Сара, Ева, Полина и Пенелопа часто играли в теннис двое надвое. Мелюзине, Луизе и Бланш доводилось встречаться в бассейне.

— Вот и будь после этого педиатром! — заявила Ева. — Твои собственные дети сидят дома одни, а ты занимаешься чужими.

— Да, не женская это профессия, что бы там ни казалось, — поддержала Луиза.

— Слишком много неотложных случаев, — поддержала Мария.

Официант в белой куртке, застыв за стойкой с закусками, слушал болтовню пестрой женской компании, не обращавшей на него ни малейшего внимания. Дома он расскажет своей подружке, что обслуживал банкет, где были одни женщины: «Боже, как же они галдели! С ума можно было сойти».

— Кого мы ждем, кроме Бланш? — спросила Луиза и с инспектирующим выражением лица прошлась вдоль закусок. — Что будем пить — вино или шампанское?

— Кому соленых орешков? — обратилась к подругам Мелюзина.

— В котором часу начинается матч? — поинтересовалась Луиза.

— В полвосьмого, — ответила Ева.

— Ты знаешь, где проводит вечер Полина? — спросила Мария у Луизы.

— Понятия не имею, — отнечала та, — знаю только, что этот вечер у нее давно был занят.

— Все по первому разряду, — проговорила Мария по поводу выставленных яств и вин.

— Да, — отозвалась Луиза, — и удобно: берешь, что хочешь, и садишься, когда, где и с кем пожелаешь, нет необходимости весь вечер проторчать на одном месте.

— А у мужчин есть что перекусить? — спросила Мария.

— Не беспокойся, у твоего Жана есть все необходимое! — ответила Луиза.

— Мужчины возбуждены, словно школьники, в ожидании зрелища, как два типа накостыляют друг другу! — изрекла Луиза.

— Бокс — прекрасный вид спорта, — возразила Мария. — Это бой по правилам, почти танец, а вовсе не убийство.

— Ну-ну! Не повторяй нам того, что поет тебе твой Жан, — охладила ее пыл Мелюзина.

— Нокаут — хоть и недолгое, но состояние комы, — поддержала ее Луиза, — я побывала на одном матче: кровь хлестала во все стороны вместе с потом, хорошо еще, что череп не разнесли вдребезги, такое тоже бывает: боксер падает, кажется, все, умер, и вот тут — клянусь вам — возникает желание облаять всех мужиков за то, что они добавляют ужаса в наш и без того страшный мир.

— Святая Мария! — воскликнула Ева. — А вот я никогда не могла достичь такой степени любви, при которой счастье другого человека становится моим.

— Что да, то да. Это не всем дано… — подхватила Сара.

Луиза стала обносить всех вином, а следом за ней с подносом сандвичей медленно и сосредоточенно, враскачку двинулась Мелюзина. На ее одутловатом лице сияла улыбка, поскольку ей было невдомек, какое зрелище она представляет собой: вся ее пораженная параличом внутренняя жизнь выплеснулась наружу. Она не ведала, как выглядит ее раздувшееся тело в широком балахоне, а если бы увидела себя со стороны, то немедля скрылась бы подальше от людских взоров. Вместо этого она, уже поднабравшись, растворилась во всем, что ее окружало: словах, эмоциях, человеческом тепле. Она была не одна и радовалась тому, что не нужно ни о чем думать. Луиза, щуплая до болезненности, продолжала наполнять бокалы, прислушиваясь к разговору Евы и Пенелопы, который они вели вполголоса. Ева говорила: «Три месяца», качая головой и кладя руку на живот. Луиза сделала вывод, что Ева беременна, и вечер для нее был с этой минуты окончательно испорчен. Глупо, но она не выносила, чтобы рядом с нею кто-то был беременным. «Значит, жизнь других людей постоянно налезает на нашу?» — подумала она. Почему бы не наплевать на то, что происходит с Евой, или не порадоваться за нее, не жить своей собственной жизнью, не сравнивая ее ни с чьей другой, зная, что никто не сравнивает себя с другими. Конечно, так и следовало поступать, но не этому научаются женщины с младых ногтей. Так уж водится, меж ними завязываются сложные иерархические отношения, над ними довлеют темные силы зависти и ревности. Я красивее, чем?.. Я моложе, чем?.. Сколько раз слышала она от своей бабки эти дурацкие вопросы? «Женщин ставят в соревновательные отношения друг с другом, и они бездумно вступают в борьбу за мужчин, наградой в которой — мужские оценивающие взгляды», — подумала Луиза. Эта мысль успокоила ее, словно понимание избавляло от чего-то или давало удовлетворение. Впрочем, нет: ее лицо не выглядело свежим, довольным — внутреннее волнение постоянно давало себя знать. Она вдруг оказалась за сотню километров от вечеринки. И одна только мысль о ребенке другой женщины заставляла ее почувствовать свое одиночество, от которого хотелось выть.

Мелюзина поставила поднос и подошла к Луизе:

— Что с тобой, Луиза? Что-то случилось? Здесь так хорошо! Разве тебе не нравится, когда мы собираемся вот так, в тесном женском кружке?

— Почему же, нравится иногда. — Луиза не испытывала потребности отделаться от мужского общества. — Правда интересно, без мужчин и разговоры другие, — согласилась она.

— Еще бы! Что мы теряем от того, что их с нами нет? — расхохоталась Мелюзина.

Не знаю, как объяснить, но чего-то не хватает. — Луиза задумалась. — Возможно, некоего особого эротического климата, да-да, что-то в этом роде. Когда кругом одни женщины, становится пресно, — решительно закончила она и тоже расхохоталась.

Вправду ли она так думала? Она и сама толком не знала. Но мысли ее явно двигались в правильном направлении.

— Да, именно!

— Ты права, в женской компании отдыхаешь от вечной игры, — согласилась с ней Мелюзина.

— А кто здесь говорит об игре? — удивилась Луиза.

— О, только не говори, что эротический, как ты выражаешься, климат не предполагает наличия игры!

Луиза кивнула:

— Должно быть, это то, что я люблю.

— Неплохо ведь отдохнуть от игр? — спросила Мелюзина.

А про себя подумала: «Я стала такой отталкивающей, я сама изгнала из своей жизни чувства». Выражение Луизы «эротический климат» навело ее на мысли о своей жизни. В ее отношениях с мужчинами не было более места эротике.

— Ну, ты у нас такая красотка, понятно, почему тебе не хватает мужчин. А я…