– Наверное, это звучит немного странно, но это очень весело, честное слово. Дедушка пригласил пиротехников, и у нас будет настоящее представление с фейерверками. Потом все будут танцевать, а потом… тебя ждет очень приятный сюрприз!

– Какой? – Я знал, что это за сюрприз.

– Тебе он понравится.

– И все-таки? – Мне хотелось, что бы она произнесла это вслух.

– Это большой секрет.

– И что?

– А то, что если я все-таки скажу, мне придется убить тебя, и тогда тебе опять не удастся его получить.

Потом она сказала, что любит меня, и мы стали ворковать, как два голубка. От этого у меня всегда поднималось настроение. Но что-то меня беспокоило. Произошло столько всего: она уезжает, ее отец вышел из комы, Брюс покрасил волосы… Да еще мама со своими посткоитальными разговорчиками о том, что если любишь своего ребенка, нужно уметь быть жесткой. Только я начинал понимать, как расположены звезды на моем небосклоне, как созвездия тут же менялись местами.

Я заснул, чувствуя себя одиноким и покинутым. А проснулся с таким сильным чувством потери (хоть мне было сложно сказать, что именно я потерял), что когда стал нарезать банан для того, чтобы съесть его вместе с хлопьями на завтрак, то не выдержал и выбежал из дома, направляясь к взлетной площадке. Мне казалось, что если увижу ее, то чувство беспокойства исчезнет.

Я бежал по кукурузному полю, потом по пастбищу, засеянному клевером – он доходил мне до лодыжки. У меня закололо в боку, и я побежал медленнее. Потом увидел старые железнодорожные пути, заросшие чертополохом. Они использовались ранее, когда Осборн привозил сюда гостей в собственных вагонах, соревнуясь с железной дорогой «Эри-Лакаванна».

Я задыхался и весь покрылся потом, но когда подбежал к взлетному полю, то самолет уже оторвался от земли. Мне показалось, я видел, как Майя помахала мне рукой и послала воздушный поцелуй, но, с другой стороны, было очевидно, что на таком большом расстоянии это могло мне только привидеться. Мне стало неудобно оттого, что я так явно обнаружил, как отчаянно нуждаюсь в ней.

Гейтс, водитель машины скорой помощи, и люди, которые работали на поле, вылупились на меня так, словно я бродячая собака, которая вбежала в дом, где ее вовсе не ждали. Даже трехногий лабрадор, который сидел на заднем сиденье автофургона, на котором приехали Лэнгли, залаял, глядя на меня.

– Она уже улетела, Финн, – сказал Осборн, внимательно смотря на меня. Выражение его лица ясно говорило, что ему тоже не совсем понятно, что я здесь делаю.

– Да нет, Майя здесь не при чем.

– Правда? Не похоже, что это была просто утренняя пробежка – одежда у тебя неподходящая.

– Я хотел увидеть вас, мистер Осборн.

– Почему ты просто не позвонил мне?

– Когда говоришь с человеком по телефону, ему легче отказать. – Он решил, что это забавно.

– Очень умно с твоей стороны. Так о чем ты хотел меня попросить?

– Мне нужна работа.

Когда я пришел домой, мамы там уже не было. После сеанса массажа она отправилась на ланч с Леффлером. На десерт у них было собрание Общества, а в качестве дижестива – девять лунок в Клубе любителей гольфа. Когда она вернулась, я сидел в комнате, дописывая письмо к папе. Мне казалось, Осборн расскажет ей о нашем разговоре, который состоялся сегодня утром. Но она не вошла в мою комнату, так что, следовательно, он ей ничего не сказал. Мама была в хорошем настроении, судя по тому, что, стоя в душе, фальшиво напевала модную песенку: «За зимой идет весна…».

Когда я спустился вниз, чтобы перекусить, то увидел бирюзовую сумку с инициалами моей матери. В ней лежал новый набор клюшек. Это был подарок Леффлера – я узнал это, прочитав карточку, торчащую из сумки. Понимаете, учитывая сложное положение, в котором я оказался, это была не слежка, а разведка. «Моему дорогому другу. ХХО. Дик».

Надо же, имя из трех букв. Здорово.

Когда мама спустилась вниз, на ней было надето голубое платье с белым воротничком и нитка жемчуга, которую она отказалась возвратить бабушке, когда ее выперли из колледжа за то, что она забеременела. Но ногах у нее были «бельгийские» туфли. Во Флейвалле это называлось «одежда на каждый день». Доктор на три буквы появился в синем пиджаке и белых шерстяных брюках. И при галстуке, призванном напомнить всем о том, что он закончил Йельский университет – если кто забыл, конечно. Выглядел он так, будто только что сошел с борта яхты. Вообще-то, океан находился в сотне миль отсюда. Они оба нервничали. Мне стало радостно от мысли, что это из-за меня, и поэтому я решил, что мне не стоит покидать их слишком быстро. Когда я понял, что их беспокойство со мной никак не связано, я почувствовал большое разочарование. Все дело в том, что они впервые появлялись на людях как пара.

– Ну, как я выгляжу? Нормально? – Мама подняла руки вверх и закружилась, словно балерина на коробке из магазина дешевых ювелирных украшений.

– Ты прекрасна, словно любовное стихотворение! – Стихотворение? Не сомневаюсь, что доктор Дик хочет поиграть с мамой в больничку.

– Вы что это так разоделись?

– У МакКаллумов вечеринка. – Мама сказала это таким тоном, будто ей эти званые вечера уже поперек горла стоят.

– Интересно, а Двейн тоже там будет? – Леффлеру моя шутка не показалась смешной.

– Кто такой Двейн?

– Я тебе в машине объясню. – Поскольку мама не гнушалась любезно разговаривать с лопоухим уродом, который, не понижая голоса, высказывал предположение о том, что она – любовница Осборна, то, надо полагать, и история появления Двейна на свет ее не особенно огорчит.

– А ты, Финн, сегодня вечером останешься дома.

– Хорошо. – Леффлер потащил ее к двери. – Все равно мне завтра рано вставать. – Она даже остановилась, услышав это.

– Зачем?

– Завтра начинаю трудовую жизнь. Меня приняли на работу. – Стоило получить эту работу, хотя бы для того, чтобы видеть выражение их лиц в эту минуту

– Похвально, Финн. Мои поздравления! – Леффлер пожал мне руку. Ладони у него были потными.

– Подожди минутку. Кто тебя принял на работу?

– Мистер Осборном. Он будет платить мне пятнадцать долларов в час за то, что мы будем заниматься по четыре часа в день. И никаких налогов. – Мы все обсудили, когда он отвозил меня домой на своем «Роллс-ройсе». Чего-чего, а этого мама не ожидала.

– Какое ты имел право беспокоить мистера Осборна? – Вот так! Я обвел ее вокруг пальца! Ай да Финн!

– Я его ничем не обеспокоил. И это все-таки лучше, чем быть твоей горничной.

– Мы и так ему многим обязаны.

– Это ты ему многим обязана, а не я.

– Не смей говорить со своей матерью таким тоном!

Я знал, что Леффлер не выдержит и ввяжется в наш разговор. Мама схватила меня за руку.

– Ты сейчас же позвонишь мистеру Осборну и скажешь, что отказываешься от его предложения.

– Но это же неправда! Почему я должен врать человеку, который так много для нас сделал? Впрочем, если тебе действительно это нужно, я позвоню и объясню ему, почему ты не хочешь, чтобы я у него работал.

– Это твоя мать будет решать, что ты будешь делать, а что нет.

– Но она же сама хотела, чтобы я начал работать. Ты говорила, что я должен знать, что в жизни есть определенные правила. Тот же человек, у которого вы оба работаете, нанимает меня, и после этого вы говорите, что это плохо?

– Я не работаю у мистера Осборна.

– Он построил вашу больницу! – Леффлер уже готов был заорать на меня, но тут я быстро сказал:

– Понимаешь, мама, все наши действия влекут за собой определенные последствия.

Именно эту фразу произнес Леффлер, когда они с мамой валялись голые на полу. Видимо, она показалась им знакомой.

– Что ж, может, это действительно не худший выход из положения, Лиз.

– И дома я буду реже бывать… – Они поняли, что мне все известно.

– И что ты будешь для него делать?

– Проводить инвентаризацию. – По крайней мере, так это называет Осборн.