– Что это ты делаешь?

– Учусь играть в гольф. – Этого следовало ожидать.

– Говорят, доктор Леффлер здорово играет.

– Это он подарил мне клюшку и шарики. – Она ударила еще раз.

– Знаешь, я бы тоже, пожалуй, этому поучился.

– Прекрасная идея. Если ты начнешь работать, то сможешь скопить достаточно денег, чтобы купить себе пару клюшек.

– Работать? – осторожно спросил я.

– Да, я думаю, помощь Джилли нам не требуется. Ты можешь и сам убираться в доме, и я буду платить тебе столько же, сколько ей.

– То есть я стану Синдереллом? – Так назывался фильм Джерри Льюиса.

Когда она еще только начала употреблять наркотики, мы часто смотрели его и хохотали над всеми его шутками.

– Я считаю, что ты не должен так бездумно и бесполезно проводить время.

– Ты привезла меня в этот город, где живут одни миллионеры, и теперь хочешь, чтобы я стал горничной?

– Ничего подобного. Я просто не хочу, чтобы ты слонялся без дела целыми днями. Тебе стоит усвоить, что существует порядок.

– Но, как сказал бы дедушка, работа, которую ты предлагаешь, называется работой горничной.

– Ой, пожалуйста, оставь в покое дедушку.

– А Джилли ты что скажешь? Ей же нужна эта работа. Она же собирает деньги для того, чтобы поступить в колледж. Она хочет стать врачом, так же, как ты. – Но мама не проглотила эту наживку. Очень плохо.

– И все-таки, по моему мнению, ты должен делать что-то полезное, а не развлекаться и шастать по Флейваллю целыми днями напролет.

– Если бы ты не развлекалась целыми днями в Нью-Йорке, то сейчас бы я был в Южной Америке с отцом. И не надо мне врать и говорить, что мы приехали сюда ради меня. – Я думал, что она заплачет. Этого не случилось.

– Я не хочу об этом больше говорить.

– В любом случае, мне нужно написать отцу.

Мама загнала в стаканчик еще два шара. У каждого из нас была своя собственная игра.

Честно говоря, я вовсе не собирался писать письмо, но после того, как сказал об этом, в безуспешной попытке подействовать маме на нервы, мне стало казаться, что это действительно неплохая идея. Я стал печатать его на машинке, которую нашел в своем шкафу. Она наверняка слышала, как я стучу по клавишам. В каком-то смысле, это можно было сравнить со скрипом ядовитого пера.

Я опустил тот факт, что мы вусмерть обкурились. Не написал и о том, что второй раз мы просто промотали пленку задом наперед. Я как раз писал, как поразился Брюс, когда узнал, кто мой отец, как вдруг услышал, как за окном сигналит автомобиль – все настойчивее и настойчивее. Я выглянул в окно и увидел Майю, сидящую в «Лендровере». Она вымокла под дождем с ног до головы. Машина свернула на дорожку у нашего дома и остановилась. Автомобиль занесло на газон, и от его колес на траве оставались большие грязные борозды.

– Фи-и-инн! – Я стоял на верху лестницы, когда она, даже не постучав, вбежала в дом. Казалось, мама ее сейчас клюшкой ударит.

– Папа выздоровел! Он вышел из комы!

– Это просто здорово! – сказал я, обняв ее.

Мама решила, что это прекрасный повод познакомиться с семейкой Лэнгли поближе, и поэтому она не стала возникать по поводу того, что Майя нанесла грязи в дом, а, наоборот, начала изображать Джун Эллисон.

– Это просто чудесно, милая! Возьми полотенце.

Мы пошли в кухню, мама сварила шоколад – и Майя рассказала, как произошло чудо, весть о котором уже облетела весь городок. Сначала ее отцу стало хуже. А потом он пришел в себя!

– Когда нам позвонили, папе стало плохо, потому что у него развилась аллергическая реакция на какое-то лекарство, которое ему ввели. Это называется синдром Стивенса-Джонсона или Джонсона-Стивенса, я точно не помню. В общем, его кожа стала красной, ярко-красной, и начала шелушиться. Это был кошмар! Потом, когда, наконец, объявился доктор Леффлер, – мы с мамой переглянулись, – они, естественно, прекратили вкалывать ему эту сыворотку. А сегодня утром он проснулся! Это что-то невероятное! Папа открыл глаза, посмотрел на меня, потом на маму, и сказал: «Господи, что же с нами случилось?». Это было так странно… но так мило!

– И что ты ему сказала? – Мне было очевидно, что Майя никак не могла понять, как относиться к его словам.

– Ну, мы все сразу заговорили. Понимаешь, за три года столько всего произошло. Наверное, ему трудно было осознать все это, так что он даже заплакал.

Зазвонил телефон. Это был Леффлер. Он спрашивал маму. Она подошла к аппарату, который стоял в другой комнате. Я же положил трубку только после того, как громко спросил Майю «Что же за лекарство такое давал доктор Леффлер твоему отцу? Это из-за него он так долго пролежал в коме?». Надеюсь, мама с этим кровопийцей все слышали.

– Никогда об этом не думала.

– Немедленно повесь трубку! – завопила мама.

– А как восприняла это миссис Лэнгли?

– Сначала она заплакала, потом засмеялась. Врач дал ей какое-то успокаивающее средство. – Майя закурила, выдохнула дым и продолжила:

– На самом деле, больше всего в лечении нуждается Брюс, по-моему.

– А что такое?

– Он так странно прореагировал! Ничего не сказал, просто вышел из палаты. А когда вернулся через час, то все увидели, что он покрасил волосы.

– В какой цвет?

– Цвет детской неожиданности. Но папа был в таком состоянии, что даже не заметил этого. Но Брюса это все просто ошеломило. Он до сих пор в больнице. Он настоял на том, чтобы в палату поставили еще одну койку, чтобы спать прямо там, рядом с папой. Наверное, это из-за того, что он чувствует себя виноватым.

– Почему?

– Потому что он перестал надеяться. Он никогда не верил, что отец выздоровеет. Я говорила ему, что теперь это не имеет значения, но он меня не слушает.

Когда Майя уходила, она даже забыла поцеловать меня на прощание. Меня это расстроило. Но она остановила машину, вбежала обратно в дом и поцеловала меня прямо в губы, прошептав: «Теперь я абсолютно счастлива».

Мама только вытерла грязь, которую оставила Майя, когда влетела в наш дом, чтобы сообщить радостную новость. Когда она увидела, как моя подруга едет прямо по газону, она недовольно сказала:

– Ты только посмотри, что она натворила. Наш газон испорчен.

– Это их газон, а не наш.

– Дело в принципе.

– Ничего, трава опять вырастет.

Вечером Майя позвонила мне и предупредила, что утром они улетают в Гарвард, потому что ее отца будут обследовать в медицинском институте. Она стала в тонкостях рассказывать мне об анализах и процедурах, которые ему предстояло пройти. Я, знаете ли, не врач, поэтому мало что понял. Просто повторял, как попугай: «Что ж, хорошо» и «Замечательно». Хотя меня не очень радовало то, что она вместе с братом тоже улетает в Бостон.

– Ну, мы пробудем там всего неделю. – Сказав это, она зевнула. Хочет спать, или ей просто все равно?

– Целую неделю! – Мне стало так грустно, что голос дрогнул. Это был долгий срок, учитывая то, что в нашем доме воцарился режим, разработанный доктором Леффлером. Мне было страшно оставаться наедине с мамой, которая решила придерживаться пуританских правил.

– Я вернусь четвертого июля.

– И что тогда? – спросил я угрюмо.

– Тогда будет праздник! Все будут танцевать прямо на улицах! – Я молчал. Она поняла, что мне не совсем ясно, что она имеет в виду