Но что-то мне подсказывало, что люди, живущие во Флейвалле, несколько отличаются от тех богачей, которых показывают по телику.

В центре города находилась церковь, украшенная шпилем, и кладбище – там было немало свежих цветов и маленьких американских флажков у старых надгробных плит. Рядом находилась почта, пожарное депо без пожарников (их роль должны были выполнять сами жители) и универсальный магазин под названием «Кладовая дворецкого». Несмотря на то, что на дворе было лето, выглядело все холодным и окоченевшим, как слова, которые бабушка писала на рождественских открытках. Я сидел в бело-зеленой патрульной машине, сзади без чувств лежала моя мама. Ощущение было такое, будто я являюсь участником программы по защите свидетелей.

Мы проехали еще милю, а потом свернули на дорожку, которая вела к дому в викторианском стиле с огромным крыльцом. На этом доме даже позолота была! Во дворе стояли турники и качели.

– Чей это дом? – спросил я у Гейтса.

– Мистера Осборна. – В это было трудно поверить. И не только потому, что там не было ворот. – У него надувной бассейн! – Именно такой бассейн я видел в рекламе, которую показывали по телевизору во время бейсбольного чемпионата.

– Да нет. Это мой бассейн. – Этот высоченный темнокожий бритоголовый полицейский, кажется, ужасно обрадовался тому, что сумел дать мне понять, что я уже успел превратиться в сноба. Гейтс притормозил, высунулся из окна и крикнул:

– Эй! Муж дома? – Он обращался к стройной величавой женщине. Кожа у нее была золотистого оттенка, а профиль был достоин того, чтобы его выгравировали на какой-нибудь монете.

– Нет, – ответила она. Вообще-то, это была его жена.

На заднем дворе его сын, парнишка одного со мной возраста, забавлялся тем, что пинал футбольный мяч, ударяя его так, чтобы он попадал прямо в середину старой шины, которая была привязана к ветке дерева. Он был, пожалуй, старше меня на год или два, а весил на сорок фунтов больше. В общем, был из тех парней, перед которыми я стеснялся снимать футболку. Он, громко ухая, с ужасной силой ударял по мячу, и выглядел со стороны довольно устрашающе, если бы не круглые очки с толстыми линзами, которые он нацепил на нос. Гейтс медленно подъехал поближе и опустил стекло в машине. Я решил, что он собирается познакомить меня со своим сыном.

– Ну, так каждый дурак может, – выкрикнул он.

– Я не могу. – Эти слова прозвучали слишком громко. Гейтс посмотрел на меня так с таким выражением, что я немедленно заткнулся. Мы наблюдали за тем, как чернокожий парнишка сначала раскачивал шину, потом быстро бежал к тачке, в которой лежало несколько футбольных мячей, а затем, глухо считая «и раз… и два… и три…», посылал крученым ударом белые кожаные мячи через раскачивающуюся шину. Они пролетали через нее, даже не задевая краев. Проделывал он это с редким усердием. Я просто обалдел. Гейтс выплюнул шелуху, а потом важно сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: «Что ж, жизнь не стоит на месте», и нажал на газ.

Дорога, по которой мы доехали до его дома, не заканчивалась у его гаража. Она вела к другой дороге, длиной в милю. Это была одна из частных дорог, которые пересекали владения мистера Осборна. Их общая протяженность составляла семь миль. Теперь Гейтс только и говорил о том, какого размера его владения, и какая у них география. Тем временем мы съехали на просеку, которая разделяла сосновый лес на две части. Дорога была ужасная, одни лужи да выбоины, и из-под колес неслись брызги. Теперь, когда мы оказались на территории поместья Осборна, шеф полиции стал больше похож на экскурсовода.

– Размер территории – девять тысяч триста пятьдесят шесть акров, то есть больше десяти тысяч квадратных миль. Имение мисс Дьюк еще больше, но размер не всегда имеет значение. – Я не знал, что он говорит о Дорис Дьюк, но все равно находился под впечатлением. Сказать по правде, я был так ошеломлен, что мне казалось, будто меня заманили в ловушку.

Когда мы проезжали по металлическому мосту через стремительную речку, Гейтс сообщил мне, с трудом перекрывая звуки удара шин о землю:

– Эта речка называется Хаверкилл. Форели в ней больше, чем в любой другой реке к востоку от Миссисипи. – Потом мы приблизились к саду с грушевыми деревьями, к веткам которых были привязаны пузатые стеклянные бутылки. Внутри этих бутылок росли фрукты. – Мистер Осборн делает свой бренди таким же способом, как они делают его во Франции. – Я уже благоговел перед этим миллионером.

Наконец, мы остановились у желтого коттеджа, рядом с которым росли клены. Он был обнесен изгородью оливкового цвета. Дом странно выделялся среди идеально ровного прямоугольного поля кукурузы, которая доходила мне почти до пояса. Поле было величиной в пятьдесят акров, не меньше. Впечатление было такое, словно наш домик упал с неба. Знаете, когда я был ребенком, то ненавидел книгу «Волшебник страны Оз». Она мне страшные сны навевала.

– Вот и приехали, – объявил Гейтс. Мама не шелохнулась. На ее губах и шее выступили бисеринки пота. Юбка задралась, и через колготки синего цвета, которые так натянулись на ее довольно крупных, как ни странно, бедрах, что стали почти прозрачными. Мы оба могли видеть, что трусики у нее белые. Я был рад, что она вообще позаботилась надеть нижнее белье. Потом полицейский вышел из машины и сказал мне: «Бери ее за ноги». Я почувствовал большое облегчение, потому что прекрасно знал, что одному мне ее не дотащить. Вчера мне это не удалось, во всяком случае.

Я подошел к ней и поправил юбку. Гейтс деликатно отвернулся. Когда мама засыпала так раньше (это случалось много раз, когда она лежала на диване, а один раз в ванной), так вот, каждый раз, когда я притрагивался к ней, она сразу начинала бормотать, поворачивалась на другой бок и приходила в себя. Хотя бы для того, чтобы сказать: «Что случилось, ягненок?». Еще она называла меня «толстунчик» и «малыш». Последнее мне нравилось меньше всего. Но в этот раз она не двинула ни рукой, ни ногой, даже не шелохнулась. Я прикоснулся к ее лицу тыльной стороной руки; кожа была холодной, сырой и какой-то безжизненной, словно у лягушки в формальдегиде. Господи, надеюсь, она не отравилась таблетками. Она ведь не могла выпить все таблетки валиума вместе с шоколадным коктейлем? Я не мог понять, дышит ли мама – и поэтому посмотрел на ее грудь, но ничего, кроме лямки от лифчика, не увидел. Потом протянул руку, чтобы почувствовать удары сердца, но тут же отдернул, потому что на меня уставился Гейтс. Я не хотел, чтобы мы с мамой показались ему еще более подозрительными личностями, чем он мог решить с самого начала. Тут мама внезапно открыла глаза. От неожиданности я отпрянул назад и ударился головой о дверцу машины.

– Ох, черт!

– Что такое? – Выражение лица Гейтса не оставляло никаких сомнений в том, что он готовился к самому худшему.

– Все в порядке, – спокойно заявила моя мама. Мы с Гейтсом открыли рот, увидев, как она, улыбаясь, вылезает из машины. Обрывка туалетной бумаги на ее туфле уже не было.

– Какой прелестный домик, – промурлыкала эта удивительная женщина.

На моих глазах она превращалась в Джун Эллисон.

Каким-то волшебным образом липкий пот исчез с ее лица, причем без помощи бумажных салфеток или пудры. Она протягивала вперед руки, словно намереваясь обнять этот сливочно-желтый дом в колониальном стиле с зелеными ставнями. – Просто мечта! Правда, Финн?

Когда я думаю об этом моменте сейчас, то понимаю, что моя мать превзошла тогда саму Одри Хепберн, и уж тем более какую-то Джун Эллисон. Мне уже случалось наблюдать за тем, как она собирается с силами в самые важные моменты своей жизни, но ничего подобного мне видеть не приходилось. Может, ей помог глоток свежего воздуха, ворвавшийся в легкие? А может, маму приободрил вид дома, в котором была бы счастлива пожить Нана?

– Вам уже лучше? – Гейтс все еще не верил в то, что моя мама – волшебница.

– Намного лучше! – Мама передернула плечом и потянулась, как кошка. – Я так крепко заснула в дороге… Извините меня. Вчера вечером у нас был ужин в стиле сhinoise, и моему желудку это не понравилось.