– Я не хочу никаких вечеринок.

– Послушай, Финн, мы же это уже обсуждали. Мы с Майей столько всего сделали…

– Мы с ней поссорились. Даже не поссорились, а расстались. Звонила ее мать. Они не придут.

Маме вовсе не хотелось этого слышать.

– Ну, так сейчас же позвони и помирись с ней.

– Ты не понимаешь. Я действительно виноват. – Как же мне сказать ей о том, что произошло?

– Тогда звони и извиняйся. Скажи ей то, что она хочет услышать. – Мама стала раздражаться.

– Она не будет со мной разговаривать.

– Но это же твой день рождений! Если малышка Майя собирается изображать избалованную соплячку, то праздник состоится и без нее. Мне всегда казалось, что она плохо воспитана. – Мама не слушала меня, потому что ей не хотелось расстраиваться.

– Ты что, не понимаешь меня? Я же сказал: я все просрал.

– Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!

Кухню осветили огни фар – Леффлер подъезжал к нашему дому.

– Неприятно, конечно, когда тебе говорят «просрал», но все-таки не так неприятно, как наблюдать за тем, чем вы занимаетесь с этим подлым Леффлером на полу в гостиной! – Мама обратилась во слух.

– Так что ты такого сделал?

– Я был с Джилли… и Майя нас застала.

– Что вы делали?

– А ты как думаешь? Мы лежали в моей кровати.

– Так вы с Джилли…

– Это был первый раз.

– Ты решил бросить Майю Лэнгли, чтобы переспать с горничной?

– Не совсем так. Да и вообще, какая разница – горничная Джилли или нет? Какое это имеет значение, черт побери?

– Потому что эта малявка – внучка Осборна. Господи ты мой боже, Финн, неужели ты не понимаешь, что мы живем здесь только благодаря тому, что мистер Осборн хорошо к нам относится?

– Ты же спасла ему жизнь.

– А ты, мой милый, используя твое прелестное выражение, обосрал его внучку, и обосрал свою мать.

Когда-то мне казалось, что когда мама ругается, это выходит у нее забавно.

– Я и так все это знаю! – завыл я.

– А я все-таки напомню тебе об этом. Потому что ко мне это тоже имеет отношение. Что мы будем делать, если он меня уволит? Ведь я же пригласила на твой день рождения своих родителей.

– Я говорил тебе, что не хочу никаких вечеринок.

– Заткнись. Ты разрушил все то, чего мы так упорно добивались.

– Я ничего не добивался. – Это была ложь.

– Зато я добивалась! – Мама швырнула на стол тарелку, которую держала в руках. Она разбилась, и один кусочек отлетел вверх и поцарапал ее щеку, но она даже не вздрогнула.

– Второй шанс не получают два раза в жизни. – Выглядело это так, будто у нее текут кровавые слезы.

– Ты думаешь, я не знаю? – закричал я. Тут в кухню вошел Леффлер.

– Ты это видела, Лиз? – спросил он, показывая ей самокрутку. Мама изумленно уставилась на меня. Наверное, в этот момент она думала, что мое появление на свет было большой ошибкой.

– Да ты просто идиот!

– Что вы на это скажете, молодой человек? – вопросил он, тыча мне косяком прямо в лицо.

– Огонька не найдется?

Мама дала мне такую затрещину, что я отлетел в сторону и упал на стул. Во рту я почувствовал вкус крови. Она хотела ударить меня еще раз, но отдернула руку.

– Теперь у тебя такая мать, какую ты заслуживаешь.

Леффлер обнял ее за плечи.

– Лиз, не надо так убиваться. Позвони Гейтсу. Пусть им займется полиция. Только так он чему-то сможет научиться.

– При чем здесь полиция?

– Не делай вид, что не понимаешь. Твоя мать рассказала мне, что тебя арестовали в Нью-Йорке, когда ты покупал кокаин.

– Неправда.

Леффлер стал набирать номер Гейтса.

– Положи трубку.

– Лиз, ты не должна делать ему поблажек.

– Я хочу поговорить со своим сыном наедине.

Я остался дома. Доктор уехал. С нами обоими было все кончено.

Следующим утром у нашего дома опять появилась машина Осборна, как будто ничего не случилось. Потом Герберт открыл мне дверь и проводил к лифту. Все, как обычно. Когда я стал перебирать фотографии, то немного отвлекся и успокоился, пока мне не попалась та, на которой были мы с Майей.

– Ну, как тебе? – Я повернулся к двери и увидел там стоящего в проеме Осборна. Он прикрепил рога, копыта и фальшивую бороду.

– Рога вам очень идут. А вот копыта – это выглядит несколько претенциозно.

– Претенциозный сатир. Господи! Это облачение стоило мне тысячу баксов!

– Мистер Осборн, я не хочу, чтобы мы устраивали вечеринку. – Мама объявила мне сегодня за завтраком, что мне нельзя будет выходить из дома все лето. За исключением дня рождения и работы у Осборна.

– А твоя мать хочет. – Они, судя по всему, уже обсуждали это.

– А я нет.

– Финн, мне ли не знать, как это бывает. Все забудется куда быстрее, если мы просто сделаем вид, что ничего не случилось, и устроим вечеринку.

– А мама говорила, что вы будете на меня злиться. – Это его удивило.

– Я сукин сын, а не лицемер. – Вдруг мне показалось, что все мои переживания только забавляют его. – Такое бывает. По крайней мере, со мной это бывало. И не раз.

Старый сатир снял рога и закурил сигару.

– Уж поверь мне. Через двадцать лет вы оба будете думать, что это было забавно. Впрочем, Майя, возможно, будет только притворяться, что так думает.

Я замотал головой. Осборн зажигал спичку за спичкой, чтобы подкурить сигару.

– После пары неудачных браков за спиной, вы будет до усрачки смеяться над тем, что произошло сейчас, когда столкнетесь нос к носу лет через двадцать. – Безнадежно влюбленный отрок шестнадцати лет предпочел бы услышать что-то другое. – Вы будете смеяться, флиртовать, а потом, если повезет, напьетесь, и будете весело хихикать. Потом обнаружите, что лежите вдвоем в постели, и все это будет так странно и вместе с тем так знакомо… Вы будете радоваться тому, что потеряли что-то, чего у вас никогда не было, и будете притворяться, что вновь обрели это.

– Вы ошибаетесь.

Осборн наконец-то понял, что разговаривает сам с собой.

– Если бы ты, Финн, не разочаровал ее, она сама бы проделала это с тобой.

– Майя не такая, как вы или я.

– Да, она женщина, если ты это имеешь в виду. – Осборн смотрел на снимок, на котором его мать изображала Статую Свободы.

– Она не боится доверять людям. – Вдруг мне захотелось уйти.

– Тогда ты оказал ей большую услугу.

– Да пошли вы со своей вечеринкой.

Я с шумом захлопнул за собой дверь, но все-таки услышал, как он кричит мне вслед:

– Ты будешь очень страдать, мой мальчик, но мне нравится твоя манера выражаться.

Мне хотелось домой. Я не имею в виду желтый деревянный домик, в котором жили сейчас мы с мамой. И не чердак на Грейт-Джонс-стрит. За завтраком мама, после того, как объявила о моем домашнем аресте, сказала, что сдала нашу квартирку за двойную цену какому-то человеку из Охотничьего клуба, чья дочь хотела учиться в Нью-Йорке на художника. Мама превратилась в человека того типа, который мы с ней всегда ненавидели. Она стала похожей на какого-то чиновника.

Когда я шел по грязной дороге, то, оглянувшись, заметил, что за мной едет одна из машин Осборна. Он, наверное, послал за мной вдогонку водителя. Тот дважды просигналил, чтобы я остановился, но я в ответ только махнул рукой, даже не остановившись. Когда он опять загудел, я заорал: «Оставьте меня в покое, мать вашу!». Машина обогнала меня и остановилась. В ней сидел Брюс и мистер Шиллер. Брат Майи стал вылезать из машины. У меня не было ни малейшего желания говорить с ним. «Оставьте меня в покое».

Я выбежал на поле, понятия не имея, что делать дальше. Мне просто хотелось, чтобы меня никто не трогал. Брюс закричал, чтобы я остановился, а потом побежал за мной, но я не заметил этого, пока он не дотронулся до моей спины. Это было ужасное ощущение: ведь он толкнул меня сзади, и это было на том же самом поле, где меня так же толкнули, а потом, когда я упал на землю, изнасиловали. Это было настолько отвратительное воспоминание, что я завизжал, стал извиваться, лягать и толкать его: