Но первая брачная ночь несколько отрезвила. Он не привык к предварительным ласкам, не привык заботиться о партнерше. Всегда воспринимал женщину, как рабыню — это она должна услаждать его, это она рождена для его утех и ни для чего более. Но теперь рядом с ним была не Кристина, низкое порабощенное существо — рядом была его Ларочка, его богинька! И разве может он обращаться с богинькой, как с беспутной дешевой подстилкой?

Эта ночь стала кошмаром Дидковского. Тысячи мыслей и ощущений сбились в кучу, не разобрать, где какое. С одной стороны — он добился цели, вот она, любимая женщина, рядышком, твори с ней все, чего душа пожелает. Но тут же возникало из ниоткуда внутреннее табу: нет, всё нельзя, всё можно только с беспутной Кристиной, а это ведь Ларочка! Пробуждалось дикое желание целовать ее ноги, достать все звезды с небес, как бы наивно и банально это ни звучало. И, уже готовый унизиться в бесконечной любви, в обожании, Дидковский тут же вспоминал о всем коварстве своей богиньки: подлая, какая же она подлая! Все они, бабы, одинаковые: что дешевка Кристина, что неприступная, казалось бы, Ларочка. Но ведь неприступность ее была внешняя, наносная! Ведь как легко, дрянь такая, отдалась своему Горожанкину!!! И хотелось уже не целовать и ласкать ее бархатное тело, а отхлестать по щекам, вложив в удары всю свою боль, все те чувства, что он пережил в новогоднюю ночь, прекрасно понимая, что именно сейчас, в эту самую минуту, подлец Горожанинов вытворяет с его любимой все, что пожелает. Ведь сердце останавливалось от мысли, как изгибается под коварными Генкиными руками ее пьяняще-прекрасное, совершенное тело! И желание физической любви пропадало, Дидковского душили боль и обида, и так сложно было сдержать слезы. Она обманула, Ларочка его коварно обманула, предала! Она подарила Генке, бездумно бросила к его ногам то, что так берег для себя Валера. Ведь если бы не его практически ежедневные бдения, Ларочка уже давным-давно подарила бы кому-нибудь счастье первенства — в наше время это происходит практически с каждой девчонкой, достигшей в лучшем случае шестнадцати лет…

О, каким он был дураком! Зачем, зачем он помешал ей сделать это?! Пусть бы лучше досталась кому попало, тому, кого Дидковский не знал лично, даже не догадывался о его существовании. Пусть первому встречному, пусть практически незнакомому. Но зачем, зачем она позволила это Горожанинову?! Лучшему другу и смертельному врагу. И как ему жить с этой мыслью?! Изо дня в день, из ночи в ночь?! Да, он жестоко отомстил Горожанинову, ну и что? Разве это принесло ему желанное спокойствие? Ничуть не бывало! Отомстить-то он отомстил, но разве подвластно ему вырвать из прошлого Ларочкино с Генкой совместное предательство? Разве может он стереть из ее памяти страстные ночи с Горожаниновым? Хорошо бы, если бы в постели с Генкой она не почувствовала ничего особо приятного. А если?.. А что, если сравнение с Генкой будет совсем не в пользу Дидковского?!

Ларочка, Ларочка!.. Его любовь, его надежда, его страсть, его проклятье. Как жить, как быть?! Любить или ненавидеть? Простить или мстить изо дня в день, на протяжении всей жизни?

… Дидковский вышел из ванны. Уже без рубашки, в одних брюках присел на кровать:

— Ларочка, ты меня любишь?

Лариса приветливо улыбнулась, отрываясь от книги:

— Конечно, дорогой. Конечно я тебя люблю, — и вновь вернулась к прерванному занятию.

Дидковский как сидел, так и лег поперек кровати. Раскинул руки в стороны, прикрыл глаза:

— Как я устал! Если бы ты знала, как я устал! Мне кажется, я бы заснул даже стоя.

Лариса вновь отвлеклась от чтения:

— Вот стоя можешь спать сколько угодно. Лишь бы ты не заснул сидя за рулем.

— Постараюсь, — бесцветным голосом ответил Валерий. — Так ты говоришь, любишь? Ты в этом уверена?

Лариса не ответила. Только посмотрела на мужа удивленно: что это с ним?

— Валер, ну что ты валяешься на постели в брюках? Разденься, помойся — ты же, по-моему, собирался принять душ? А потом ложись себе по-человечески, отдыхай. А я еще почитаю, хорошо? Тебе свет не будет мешать?

Дидковский молча поднялся, снял брюки, аккуратно повесил их на вешалку-прищепку. И уже из ванны ответил почему-то недовольным голосом:

— Если я смогу уснуть стоя, почему бы мне не заснуть при свете? Можно подумать, впервые…

Дальнейшие его слова невозможно было разобрать из-за шума сильной струи воды, бьющей в ванну. А может, он больше ничего и не сказал? Лариса равнодушно пожала плечом и вновь окунулась в захватывающие подробности чужой личной жизни, изложенные очередным гениальным классиком.

Курс антибиотиков, к вящему удовольствию Ронни, был успешно завершен. Страшная пипетка тоже осталась позади. Однако так же позади осталась и его спокойная собачья жизнь, когда каждое его пожелание тут же удовлетворялось окружающими людьми. Теперь уже ему самому ежедневно приходилось исполнять чужие прихоти.

По совету Андрея Лариса отдала Ронни на перевоспитание. Вернее, совсем расстаться с собакой, пусть даже и временно, ни она, ни остальные домашние не решились, а потому остановились на варианте ежедневных тренировок на специальном полигоне при собачьем клубе.

К несказанному Ларисиному удовольствию, Андрей посещал собачьи занятия вместе с нею. Правда, только в свободные дни, но все-таки его общество было Ларисе почему-то особенно приятно. Почему? Сама себе на этот вопрос отвечала так: потому что кроме него у нее нет друзей.

И правда, как так оказалось? Почему вокруг нее остались только Дидковские? Она что, такая плохая, такая неинтересная собеседница? Как так произошло, что ей абсолютно не с кем поговорить, кроме мамы Зольды?

Сразу после свадьбы она оказалось словно в вакууме. Перебравшись на третий этаж к мужу, она тем самым поменяла не только адрес, но и номер телефона. А сообщить его перед свадьбой никому не успела. Не столько из-за нехватки времени, ведь у нее была на это всего лишь неделя. Скорее из-за того, что сама надеялась на то, что все еще переменится. Пусть в последний момент, но Геночка еще непременно успеет исправить ошибку, и тогда… А он не успел. Вернее, даже не спешил. И кажется, вообще не собирался. Его устраивало, что Лариса выходит замуж за Дидковского. А как же его бесконечные признания в любви? Клятвы в верности? Как же жаркий шепот, обдающий ухо легким морозцем? Вот и верь после этого людям…

Как бы то ни было, а после свадьбы Лариса осталась одна. Если, конечно, не считать новоявленного супруга да его и своих родителей. А друзья оказались в прошлом. У Ларисы их и раньше не было много, всю жизнь по большому счету дружила с Дидковским, Горожаниновым да Сливкой. Валерка в одночасье из друга превратился в мужа, Горожанинов — во врага. А тут еще, как назло, и каникулы подоспели, и все однокурсницы поразъезжались кто по морям-океанам, кто по дачам, а кто и в горы махнул, поближе к романтике. И оказалась рядом с Ларисой только Сливка.

Впрочем, и Юлька Сметанникова задержалась рядом ненадолго — только до переезда младших Дидковских к родителям. Не потому, что в очередной раз взбрыкнула. Очень даже наоборот, Сливка как раз стала относиться к подруге более лояльно и тепло, нежели когда-либо ранее. Неизвестно откуда в ней взялась чуткость и тактичность, но она даже не стала доставать Ларису своими бесконечными вопросами, что же такого странного произошло между нею и Горожаниновым. Лишь один раз высказалась по этому поводу:

— Я не знаю, что там у вас с Генкой произошло, не хочу бередить твои раны. Но в общем и целом я одобряю твой окончательный выбор. Генка — что Генка? Так, красивый парень, и ничего более. Один сплошной пшик. Да и красивый-то он только с виду, а внутри одна гниль. Знаешь, Лар, я ведь благодаря тебе тоже излечилась от него. И ведь сама знала, что подонок и мерзавец, одним словом сволочь. Но когда это касается только тебя самой — как-то отказываешься верить, все, кажется, еще может измениться, даже нет, обязательно изменится. А вот на другом примере, на чужой беде… Знаешь, как говорят: большое видится на расстоянии. Выходит, я даже не понимала, насколько он большая сволочь. Все его пакости казались такими мелкими. Только теперь поняла. И знаешь, так рада! Я наконец-то могу говорить о нем спокойно, без дрожи в голосе. Благодаря тебе я повзрослела. Спасибо тебе, Ларка! Искреннее человеческое спасибо! И… Ты прости меня за прошлое, а? За всё-всё прошлое, всё, что было, оптом. Прощаешь?