Еще про нежность
Стук в дверь, как и той, позапрошлой ночью от неожиданности показался громким. Хотя стучали довольно робко.
Павлик замер на лестнице. А Костя тут же вскочил на ноги, показал ему на белый костюмчик возле этажерки, нырнул в кухню и выключил там свет.
– Узнай, кто, Павка! Чужому не открывай!
Стук повторился. Теперь уже громче, настойчивей.
Павлик набросил на Викину одежду старенький плащ Татьяны Владимировны, глянул на вход в мансарду, дверь которой чуть-чуть приоткрылась, и шагнул в сени.
– Кто?
– Письмо возьмите! – голос был женский.
Но Павлик, обретя равновесие, немножко помедлил, прежде чем открыть дверь.
На крыльце, кутаясь в ту же пуховую шаль, стояла Фаина, жена Кузьмича. Протянула ему конверт.
– От матери… Написано: Павлику или Косте какому-то.
Павлик поблагодарил, незаметно глянув по сторонам. Но кроме Фаинки, как называли ее женщины в толпе, близ дома никого не было.
Женщина не ответила на его «спасибо». Усталая и безразличная, пошла назад, к дому.
А Павлик запер дверь на засовы.
– Это от мамы. Письмо, – сообщил он в сторону мансарды. – Соседка принесла…
Письмо обрадовало и напугало одновременно: Павлик боялся тревожных сообщений еще и отсюда…
Подошел и стал заглядывать через его плечо Костя.
«Павлуша! Сыночек мой! – писала Татьяна Владимировна. – Только отъехала – и тяжело-тяжело вдруг стало на сердце. Хотела даже вернуться. Как ты там, родной? Все ли хорошо у вас? А за меня ты, пожалуйста, не волнуйся. Знай, что все у меня будет отлично. И еще знай, что дороже всего на свете у меня ты. Смотри напиши мне, если у тебя что-нибудь не так! Почему у меня тревога на сердце? Я брошу, Павлик, и эти гастроли, и все на свете – я сразу приеду, если даже тебе станет просто грустно. Я сделала бы это уже сегодня, но утешает мысль, что рядом с тобой наш чудной Костя, наша славная Анечка. Ты, Павлик, тоже будь очень внимателен к ним…»
А дальше Татьяна Владимировна, будто чувствуя издалека даже то, о чем они с Костей говорят здесь, писала:
«Нежность, сынок, имеет прекрасное качество: возвращаться удесятеренной. Не жалей ее для других, для близких тебе, для окружающих…»
Он спрятал это письмо рядом с записной книжкой Ани. Теперь у него все самое дорогое, все, что навсегда, на всю жизнь, – будет рядом с этим письмом и этой книжкой.
Тоска
Хорошую, медленную тишину, что вошла в дом после того, как Павлик еще раз перечитал и спрятал письмо, нарушила Вика.
Павлик думал, когда заходил к ней в мансарду, что они хоть чуточку объединятся в доме. Но изменить ему ничего не удалось. И они были опять каждый сам по себе.
Это стало особенно ощутимо, когда спустилась Вика.
В поисках только что полученного письма она скользнула глазами по рукам Кости, Павлика, и уголки ее обиженно припухших губ дрогнули. Мол: «Вам письмо, а мне нет письма. Ну и читайте без меня, раз прочитали. И прячьте…»
А с какой стати они должны были читать письмо Татьяны Владимировны ей, досадливо подумал Павлик. Ведь не для нее оно?.. И даже совсем не для нее.
Наверное, Костя подумал о том же. Ерзнул на табурете. Хотел что-то сказать, но только поморщился, неуверенным движением убрал назад волосы и ничего не сказал.
В натянутом молчании Вика собрала в стопку постельное белье, подушку, на которых спала две прошлых ночи, положила сверху костюмчик, потом взяла все это в охапку и направилась к лестнице.
– Вика! – наконец не выдержал Костя. Она задержалась на нижней ступеньке, но не обернулась. – Что ты выдумываешь?! – Костя даже привстал. – Зачем это?!
– Я буду спать там… – ответила Вика с надрывом в голосе. И пошла наверх.
– Ты уже раз вывела меня из терпения!..
Вика не ответила. И когда закрывала за собой дверь мансарды, лицо у нее было несчастным.
Костя посмотрел на Павлика, словно бы тот мог что-нибудь сделать. А Павлик раньше и думать не думал, что могут складываться такие положения… Одно только появление Вики уже нарушило все привычное, установившееся и потому необходимое, когда человек устраивает свою жизнь не на день или на два, а навсегда. Из-за Вики каждая минута пребывания в доме стала повинностью…
Павлик поднялся, шагнул к лестнице.
– Куда ты, Павка? – остановил Костя. – Зачем?
– Я просто посмотрю, – сказал Павлик.
– Не надо! Пускай она сама. Как хочет!
В голосе его звучала та прежняя решительность, которая всегда нравилась в нем Павлику, – это было приятно. Потому что выбитый из колеи, растерянный Костя вызывал жалость. То есть был совсем-совсем не таким, какого любили Татьяна Владимировна и Павлик. Теперь стало понятно, что Костю просто подвели теории. С каждым может случиться. И, наверное, правила все-таки гораздо сильнее, чем исключения…
– Я только посмотрю, – сказал Павлик. – И вернусь…
Вика лежала на топчане, плакала.
Костину постель она убрала на табурет, расстелила свою. Но лежала поверх одеяла, не раздеваясь, лицом в кулаки…
Павлик переступил с ноги на ногу.
– Хочешь письмо прочитать?.. От мамы…
Она замотала головой и злым, плачущим голосом, будто во всем виноват был один Павлик, ответила:
– Ничего мне не надо!.. Читайте сами!.. Я тут никому не нужна!.. Нигде не нужна!..
Павлик подумал, что все вокруг нее только и вертятся… Но промолчал.
– Я уйду, вы не беспокойтесь!.. – продолжала Вика. О том, что Павлик недавно говорил ей, она, должно быть, уже не помнила…
Забрав Костину постель, он вышел. Попутно прихватил от лестницы свою раскладушку.
– Может, ты чего-нибудь, Костя… – показал головой наверх. – Ну, чтобы не плакала.
Костя безнадежно вздохнул, поморщился.
– Хватит, Павка. Я не каменный!
Взгляд его задержался на питекантропе, и он долго смотрел, как тот крадется по стене вслед за поросенком.
А Павлику стало уже не до Вики. Он давно нетерпеливо поглядывал на часы. Сказал в пространство:
– Надо спать… – И принялся устанавливать раскладушку.
– Надо, – согласился Костя. – Давай спать…
И Павлик не заметил, как тот внимательно посмотрел на него со стороны.
Подойдя к лестнице, Костя громко предупредил:
– Вика! Я гашу у тебя свет. Ты слышишь? – И, не дождавшись ответа, щелкнул выключателем.
Тридцать шагов от секвойи
Все оказалось глупо: его старательные приготовления ко сну, попытку обмануть Костю… Уже надо было действовать, а он все лежал, не решаясь подняться. Во-первых, трудно повторить одну и ту же хитрость дважды. А во-вторых, Костя – это не Вика, уйти от него не так-то просто… И, стараясь как можно тише дышать, Павлик все оттягивал время, пока это было еще можно. Наконец тихонечко позвал:
– Костя… – Не услышав ответа, чуть громче повторил: – Костя!.. Слышишь?.. – И начал с теми же предосторожностями, как накануне, вставать.
Быстро натянул на себя рубашку, брюки… И когда в последний раз оглянулся на кушетку, вздрогнул от неожиданности, вдруг разглядев человека в темноте.
Костя.
Раздевались они в темноте, и Павлик недоглядел, что предусмотрительный Костя лег одетым.
– Тихо, Павка…
– А ты… чего встал?
– Ничего… – Костя приблизился. – Идем, куда ты собрался.
Павлик хотел напомнить ему про Вику, но лишней болтовней можно было, вдобавок, разбудить и ее.
Бесшумно отворили дверь и вышли в сени.
– Я ведь знал, Павка, что ты куда-то собираешься, – сказал Костя.
Павлик виновато промолчал. Он давно и твердо решил, что должен сегодня идти один. Хотя с Костей это было проще. Теперь не знал, радоваться ему или огорчаться.
– А я ведь, Костя, так – посмотрю просто… Чего тебе?
– Ну, и я – так. Вместе.
– А ее?.. – шепотом спросил Павлик. – Если проснется?
– Пусть. В чем я виноват – отвечу. Да и не виноват я ни в чем! – И удивил Павлика: – Тут, Павка, все идет, как надо! Ты еще не понимаешь.
