– А при чем здесь ты? – все так же угрюмо, но уже менее уверенно переспросил баптист. – Что он знает о нас?

Неизвестный буквально взъярился:

– Достаточно знает! И даже больше! Не прикидывайся дураком! Времени нет забавляться. Если он выдаст нас – всем конец! И тебе тоже.

Баптист что-то заворчал вполголоса. И, явно уводя разговор в сторону, неожиданно спросил:

– А эта девчонка, с того берегу… Что вокруг этого дела милиция вертится?

Павлик затаил дыхание: речь шла об Ане. Он как раз выглянул из-за шкафа, чтобы попытаться проскользнуть в сени. Но дверь в комнату Викиного постояльца была распахнута настежь, и не существовало никакой возможности пробраться незамеченным.

– Милиция пусть там вертится! – ответил баптисту неизвестный. – Это дело второе. Нам сейчас первые дела надо решать!

Неизвестный выругался, скрипнул пружинами кровати, на которой, видимо, сидел до этого, а теперь встал. И заговорил почти шепотом, так что до Павлика доносилось сплошное гудение. Но речь гостя была жесткой, как сквозь зубы.

– Вот и все. Детская работа! – заключил он уже в полный голос. – И у нас хоть здесь – все чисто. – Хозяин комнаты долго молчал. – Чего маешься? – не выдержал гость.

– Я с Гурзиком никаких дел не имел…

– Теперь будешь иметь!

– Боюсь ошибиться…

– Ошибиться ты можешь только вместе со мной. А я не ошибаюсь!

Хозяин не ответил, размышляя.

– Да! На всякий случай, надо все наши закутки подчистить! – спохватился неизвестный. – Что у тебя дома есть, давай! Я найду местечко.

И хотя он высказался довольно неопределенно, Павлик вдруг сразу понял, что требует неизвестный. И с ужасом почти зримо представил себе, как хозяин оттягивает вверх доску подоконника, затем достает несессер, открывает его… Послышался неопределенный возглас.

– Чего ты? – голос неизвестного.

– Украла, гадина!

– Кто?! Что?!

– Девка! Шлюха! Не иначе! Все до бумажки! Вместе с коробкой!

Он захлебнулся вдруг, как будто его схватили за горло. (Очень похоже, что так оно и было.) Яростный, свистящий шепот неизвестного:

– Ты что?! Ты куда смотрел?! Двигай за ней! Хоть удави! Хоть разорви на куски! Но чтоб микитки были здесь!

Баптист кашлянул, дыша, как загнанный, прочистил горло.

– Куда я сейчас? В Мурманск?! На чем?

Теперь стало слышно тяжелое дыхание неизвестного. Он думал.

– Проклятье… Одно к одному… Сейчас нет, конечно! Сейчас надо сделать главное! Здесь нам больше грозит! А утром… Слышишь?! Первым же самолетом! У живой или мертвой! Пока она не влипла. А сейчас – действуй. Да что ты шаришь опять?! Может, переложил куда?

– С чего это?.. – огрызнулся баптист. – А в эти дела… лучше бы ты меня теперь не втягивал!..

– Я тебе сказал: погорю – ты летишь первым! Так и запомни.

Последними фразами они обменивались уже в дверях комнаты.

Павлик буквально втиснулся в стену возле шкафа. И не дышал, пока они выходили в сени, затем долго прислушивались через дверь. Оба вышли на крыльцо… Размышлять у Павлика времени не было.

Сенную дверь, на его счастье, хозяин и гость оставили открытой. Павлик выложил на стол деревянную шкатулку и неслышно метнулся в сени. Обо что-то ударился боком и на мгновение обомлел… Но грохота не последовало. Шаря в темноте руками, прижался к стене, у самого выхода, возле каких-то ящиков.

Расслышал только последние, сказанные вполголоса фразы:

– Смотри: чтобы минута в минуту… И ничего не боись… – Было впечатление, что неизвестный проговорил это вплотную к двери, словно бы специально для Павлика. – Бывай.

Шагов его по ступеням не было слышно.

А баптист в одиночестве еще какое-то время оставался на крыльце.

Назад, через сени, Викин постоялец прошел на этот раз бесшумно. Задержался, постоял возле двери, потом закрыл ее за собой.

А вот направился ли он в свою комнату или остался в темной горнице, угадать было невозможно.

Павлик судорожно передохнул. Сердце его колотилось как будто сразу во всем теле. И впоследствии он сам не мог понять, откуда взялось у него столько хладнокровия, чтобы сначала выждать еще несколько минут у ящиков, затем аккуратно повернуть замок и догадаться вставить ключ с улицы, чтобы дверь закрылась без щелчка…

Положение, в котором он оказался с началом темноты, за время пребывания в доме Вики словно бы изменилось на прямо противоположное. Если раньше он, как в убежище, нырял сюда, во двор, чтобы оказаться подальше от гаража Мелентьевых, от курильщика, то теперь выскочил в проход между заборами, как из ловушки, и почувствовал себя в относительной безопасности, лишь прижавшись к ограде Мелентьевых…

Благоразумие не покидало его, и за углом дома Кузьмича он постоял, отдышался. Здесь был самый открытый участок: от дома сторожа до штакетника по-над садами. О том, чтобы направиться еще к тополю, мысли уже не было.

Павлик выглянул из-за угла, чтобы удостовериться в безлюдье на Буерачной. И напряженным зрением сразу уловил на берегу, по ту сторону Жужлицы, чей-то подвижный, странно бесформенный силуэт, который тут же исчез, будто провалился сквозь землю. Павлик догадался, что неизвестный (или неизвестная), если только это был человек, спустился по откосу на лед Жужлицы, А из темноты, как на проявленном негативе, перед глазами его вырисовалась машина у обочины дороги, на противоположной стороне реки… Была она или не была, когда Павлик пробирался к Викиному дому? И когда подслушивал у стены гаража… Когда ходил к тополю… Вот она – ненаблюдательность!

И показалось ему, что безмолвная, на первый взгляд вымершая улица жила в темноте еще более напряженной, чем днем, какой-то особой, тайной жизнью… Словно бы в подтверждение этой мысли из-за плотных ставен Кузьмичова дома опять неожиданно донеслась мелодия танго, «Звездный свет», – у Татьяны Владимировны тоже была такая пластинка.

Минуты прошли в томительном ожидании. Он мог бы за это время перебежать к дому, но, весь настороженный, почему-то ждал.

Уродливая фигура неизвестного появилась на этом берегу, и Павлик разглядел наконец, что это не один человек, а двое, что один из них тащит напарника на своих плечах, а затем, когда по едва уловимым деталям на фоне темного неба определил, что это Николай Романович несет пьяного Кузьмича, несколько даже разочаровался.

Но зато он мог теперь немножко расслабиться.

Однако спокойствие не приходило к нему. Надо будет утром все рассказать Косте, и если он посчитает нужным, заявить в милицию…

Курильщик в гараже Мелентьевых, кого Илька называл браткой, – один из тех, что напали в Зареченском на инкассатора, здесь все было ясно… Однако это ни на шаг не приближало Павлика к разрешению главной его задачи, на которой сконцентрировалась теперь, казалось, вся его жизнь, потому что курильщик, судя по всему, не имел никакого отношения к судьбе Ани… Мог иметь некто, о ком неизвестный сказал в гараже: «Увидел этого – и шарахнул». А потом он сказал еще: «Знаешь, сколько я повозился?!» С кем?..

Курильщик, если верить его разговору с Илькой, никого не убивал. Павлик почему-то верил. Но когда нес деревянный ящичек с облигациями, втайне подумывал, что это и есть деньги, о которых неоднократно упоминали в разговоре курильщик и неизвестный, что передали их Гурзику… Подумывал, что баптист – и есть Гурзик. Но для Викиного постояльца неведомый Гурзик оказался столь же недоступным и столь же опасным, как для других.

Еще Павлик неизвестно почему, но сильно подозревал, что одним из тех, кто причастен к событиям, могут оказаться Николай Романович или Кузьмич… Скажем, в лесу, близ тополя, мог бродить допоздна, скорее всего, кто-нибудь из местных. А Кузьмич и двоюродный Илькин брат с самого утра вызывали у него недоверие…

Но оба они явно только что подъехали от оружейника, оба наверняка пьяные, а значит, ни тот, ни другой из них не мог быть около секвойи, когда он видел человека под соснами, ни тот, ни другой не мог говорить с курильщиком, а затем что-то приказывать баптисту…